Тяжелая сумка оттягивала плечо, пока я поднималась по лестнице. Лифт, как назло, снова не работал. Две недели в санатории пошли на пользу — спина почти не болела, но усталость от долгой дороги все равно давала о себе знать. Мечтала только об одном: скорее добраться до своей постели, заварить чаю и наконец-то почувствовать себя дома.
На пятом этаже я остановилась перевести дух. В коридоре пахло жареной картошкой и детским стиральным порошком. Странно, у нас на площадке маленьких детей не было. Когда я завернула за угол, то замерла: у двери моей квартиры стояла девушка с малышом на руках, а рядом крутился мальчик лет пяти.
— Ирина? — я не сразу узнала племянницу, не видела ее уже года три.
— Тетя Марина! — ее голос звучал не то удивленно, не то испуганно. — А вы... уже вернулись?
Мой взгляд упал на ворох детских ботинок у порога и большой чемодан в прихожей.
— Что происходит? — я шагнула в квартиру и застыла на месте.
В гостиной стоял незнакомый диван. Мои книжные полки были сдвинуты, а половина книг исчезла. Везде лежали игрушки, детские вещи. А на стене, где висела картина с подсолнухами, теперь красовался огромный телевизор.
— Мы... мы думали, вы еще неделю будете в санатории, — пробормотала Ирина, пропуская меня внутрь. — Мама сказала...
— Где мои вещи? — голос срывался. В спальне я увидела разобранную кровать с чужим бельем. В шкафу — не мою одежду.
— Ваши вещи мы аккуратно сложили, — быстро сказала Ирина, указывая на коробки в углу. — Понимаете, у нас сложная ситуация с жильем, Кирилл потерял работу, а маме с папой тесно...
Я смотрела на свою квартиру, в которой прожила тридцать лет, и не узнавала ее. Ноги стали ватными, к горлу подкатила тошнота.
— Вы... вы что, здесь живете?
— Пока тебя не было, мы решили пожить здесь, — раздался голос за спиной. В дверях стоял незнакомый мужчина. — Родня уже обустроилась, как видишь.
Ирина дернулась и быстро заговорила:
— Это Кирилл, мой муж. Тетя Марина, мы же родственники, ну куда нам с детьми идти? Вы одна живете, столько места...
Я почувствовала, как пол уходит из-под ног. Квартира, которую я выплачивала двадцать лет, работая на двух работах. Моя крепость, мой дом — теперь здесь чужие люди, считающие, что имеют право...
— Может, чаю выпьете с дороги? — улыбнулась Ирина, будто не замечая моего состояния. — Только мы уже спать собираемся. Детям завтра рано вставать.
Ночь на пороге
Стены моего дома давили на меня, словно я была здесь чужой. Не хватало воздуха. Я сжимала в руках сумку, растерянно переводя взгляд с Ирины на детей, с детей — на коробки с моими вещами. Соображалось плохо. Неужели это действительно происходит со мной?
— Ирочка, — голос прозвучал жалко даже для собственных ушей. — Это какое-то недоразумение. Я ведь не давала никому ключи от квартиры...
— Мама дала, — она пожала плечами. — Вы же ей запасные оставляли. На всякий случай.
Сестра. Конечно. Кому, как не ей, я доверяла все эти годы. Голова закружилась, и я схватилась за дверной косяк.
— Понимаете, — продолжала Ирина, укачивая захныкавшего младшего. — У нас правда безвыходная ситуация. Кирилл говорит, это только на несколько месяцев. Пока мы не встанем на ноги.
Я смотрела на своих внезапных жильцов. Племянница. Ее муж. Двое маленьких детей. Моя родная кровь. С одной стороны — как я могу выставить их на улицу? С другой — они даже не спросили разрешения...
— Может, переночуете у соседки? — вдруг предложила Ирина таким тоном, словно делала мне одолжение. — Дети уже разволновались, Мишенька плохо засыпает в новом месте, а тут еще перемены...
Я стояла посреди собственной квартиры с дорожной сумкой в руках.
— Ирина, — попыталась я еще раз. — Тут какое-то недоразумение. Давай обсудим все завтра, но эта квартира — моя. Я могу помочь вам снять жилье, но...
— Тут уже дети спят, — холодно отрезала она, кивая на диван, где, свернувшись клубочком, дремал старший мальчик. — Тебе лучше уйти. Утром поговорим.
Кирилл бросил на меня неприязненный взгляд, забрал малыша у жены и удалился в мою спальню. Оттуда донеслось: «Пусть идет куда хочет. Не наша проблема».
Что-то внутри меня сломалось в тот момент. Всю жизнь я старалась быть хорошей. Уступала, не спорила, заботилась о других. Терпела капризы сестры, ее вечные просьбы о деньгах. И вот награда — стою на пороге собственного дома, и меня просят уйти.
— Хорошо, — произнесла я шепотом. — Завтра я вернусь, и мы все обсудим.
Ирина не ответила. Просто закрыла за мной дверь.
На лестничной клетке я машинально нажала кнопку лифта. Потом опомнилась — он же не работает. Словно в тумане, спустилась на четвертый этаж и постучала в квартиру Галины Павловны. Старушка дружила еще с моей мамой и всегда относилась ко мне по-доброму.
Я не плакала. Внутри была какая-то опустошающая тишина. Просто стояла и ждала, когда откроется дверь.
Дождь за окном
Галины Павловны не оказалось дома. Я постучала еще раз, потом еще. Тишина. В окно за лестничной клеткой было видно, что начался дождь — мелкий, противный. Я опустилась на свою сумку у двери соседки — идти было некуда.
Сквозняк гулял по подъезду, где-то хлопала форточка. Странное оцепенение накрыло меня с головой. Тридцать лет я прожила в этой квартире. Помню, как въехала сюда еще совсем молодой, как клеила обои, подбирала шторы. Как плакала здесь после развода, как болела, как радовалась маленьким победам и праздникам. А теперь сижу на лестнице с чемоданом, потому что кому-то понадобился мой дом.
В подъезде было тихо, только капала вода из неисправного крана на первом этаже — кап-кап-кап. Этот звук смешивался с шумом дождя за окном. Я обхватила колени руками и закрыла глаза.
«Неужели это происходит со мной? Неужели родная племянница могла так поступить?» — мысли крутились по кругу, как заевшая пластинка. Хотелось заплакать, но слез не было. Только пустота внутри и усталость. Смертельная усталость.
Когда стрелки часов показывали почти полночь, на лестнице послышались шаги. Подняла голову — Галина Павловна. В руках сумки с продуктами, на голове платочек, намокший от дождя.
— Мариночка? — она сразу заметила неладное. — Что случилось, родная?
— Я просто не знаю, где теперь мой дом, — я произнесла эти слова и наконец-то почувствовала, как по щекам текут слезы.
Старушка быстро открыла дверь, помогла мне подняться.
— Заходи скорее, простудишься еще! Боже мой, да ты вся дрожишь!
В маленькой кухоньке Галины Павловны пахло корицей и яблоками. Она усадила меня за стол, укутала в плед и включила чайник. Не спрашивая ни о чем, налила в рюмочку валерьянки.
— Пей. А потом расскажешь.
Руки все еще дрожали, но внутри стало теплее. Галина Павловна поставила передо мной чашку с чаем и села напротив. Тиканье часов, запах яблочного пирога, знакомый с детства плед — всё это было таким домашним, таким нормальным в этом сошедшем с ума дне.
— Я приехала из санатория, — голос срывался, — а в моей квартире живет племянница с семьей. Они... они мне сказали уйти. Сказали, что им негде жить, а я одна в трехкомнатной...
Я рассказывала сбивчиво, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Дождь за окном усилился, стучал по карнизу, словно просился в дом.
— И теперь я не знаю, что делать. Выгнать их? Не могу же я детей на улицу... Но это мой дом. Мой...
Утренний совет
Галина Павловна слушала, не перебивая. В ее глазах читалось и сочувствие, и что-то еще — твердое, решительное. Когда я закончила свой сбивчивый рассказ, она встала и достала из шкафчика еще одну чашку.
— Знаешь, Мариночка, — сказала она, разливая свежий чай, — я твою маму хорошо помню. Сильная была женщина. Никому спуску не давала, когда дело касалось справедливости.
Я грустно улыбнулась:
— А я вот не такая. Всю жизнь стараюсь никого не обидеть.
— Хватит быть удобной, — вдруг отрезала Галина Павловна так решительно, что я вздрогнула. — Это твоя квартира. Ты за нее деньги платила, никто тебе ее не дарил.
Она отхлебнула чай и продолжила уже мягче:
— Понимаешь, милая, доброта доброте рознь. Одно дело — помогать людям. Другое — позволять вытирать об себя ноги. Они даже не спросили разрешения!
Я молчала. Где-то глубоко внутри поднималось новое чувство — не обида уже, а гнев. Тихий, но настойчивый.
— Что же мне делать?
— Поехали к юристу, — просто сказала Галина Павловна. — У меня внук в юридической конторе работает. Толковый мальчик. Всё по полочкам разложит.
— Прямо сейчас?
— Завтра с утра. А сегодня ты у меня переночуешь. Диван у меня, конечно, старый, но спать можно.
Она проводила меня в маленькую комнату, принесла чистое белье и полотенце.
— Отдыхай. Утро вечера мудренее.
Но сон не шёл. Я ворочалась, прислушиваясь к шуму дождя за окном. Думала о своем доме, где сейчас спят чужие люди. О своих вещах, сложенных в коробки, словно ненужный хлам. Почему я позволила себя выгнать? Почему не настояла на своем праве?
«Неужели я настолько бесхребетная?» — эта мысль жгла изнутри. И вдруг я поняла, что не хочу больше такой быть. Не хочу всю оставшуюся жизнь позволять другим решать за меня.
Я уснула под утро с твердым решением: вернуть свой дом. Чего бы это ни стоило.
Разбудил меня запах кофе и гренок. Галина Павловна уже хлопотала на кухне, напевая что-то под нос.
— С добрым утром, — она улыбнулась, увидев меня в дверях. — Как спалось?
— Спасибо, что приютили, — я присела за стол. — Не знаю, что бы я без вас делала.
— Ерунда, — отмахнулась соседка. — Я Сашеньке, внуку, уже позвонила. Он нас в десять ждет.
И в этот момент я поняла: у меня появился союзник. Я больше не одна.
Дорога к правде
После завтрака мы с Галиной Павловной спустились вниз. Дождь прекратился, но небо оставалось хмурым. Выйдя из подъезда, я невольно подняла глаза к своим окнам на пятом этаже. Занавески были задёрнуты — чужие занавески, не мои.
— Не смотри туда, — Галина Павловна взяла меня под руку. — Сначала разберёмся с юридической стороной.
Юридическая контора располагалась в двадцати минутах езды. Трамвай привычно громыхал по рельсам, люди вокруг спешили по своим делам. Обычный день для всех, кроме меня. Для меня начиналась новая жизнь — жизнь человека, который решил бороться.
Внук Галины Павловны, Александр, оказался серьёзным молодым человеком лет тридцати. Он внимательно выслушал мой рассказ, время от времени делая пометки в блокноте.
— Значит, вы не давали никаких письменных разрешений на проживание? — уточнил он.
— Нет, конечно! Я оставила сестре запасные ключи на случай аварии или еще чего-то экстренного.
— А документы на квартиру у вас с собой?
Я вытащила из сумки папку со всеми бумагами. Свидетельство о собственности, квитанции об оплате коммунальных услуг, техпаспорт. Вся моя жизнь в официальных бумагах.
— Хорошо, — кивнул Александр. — Ситуация неприятная, но юридически довольно простая. Это самовольное вселение посторонних лиц. То, что они ваши родственники, в данном случае не имеет значения.
— И что нам делать?
— Для начала нужно подать заявление участковому. Он составит акт о факте незаконного проживания. Затем — заявление в суд о принудительном выселении.
Я вздрогнула. Суд. Выселение. Эти слова звучали так чуждо, так непривычно для меня, всегда избегавшей конфликтов.
— А нельзя как-то... мирно решить?
Александр пожал плечами:
— Можно попробовать еще раз поговорить. Объяснить, что вы намерены действовать через закон, если они добровольно не освободят жилплощадь. Иногда это работает.
— А если нет?
— Тогда начинаем официальную процедуру. Я вам помогу составить все необходимые документы.
Мы провели в конторе почти два часа. Александр объяснял мои права, показывал статьи законов, составлял черновики заявлений. С каждой минутой я чувствовала, как внутри растет уверенность. Это мой дом. И я имею право его защищать.
— Спасибо вам, — сказала я, когда мы выходили из конторы.
— Не благодарите, — улыбнулся Александр. — Бабушка мне уши открутит, если я не помогу.
Галина Павловна только хмыкнула, но было видно, что она довольна. Мы возвращались домой с целой стопкой документов и четким планом действий.
— Не бойся, — сказала она, когда мы подошли к нашему дому. — Я с тобой буду. До конца.
И я поверила. Поверила, что справлюсь.
Решительный шаг
От МФЦ до отделения полиции, от одного кабинета к другому — весь день прошел в движении. Я собирала документы, подписывала бумаги, объясняла ситуацию снова и снова. Внутренний страх постепенно уступал место решимости.
— Мы вызовем вашу племянницу на беседу, — сообщил участковый, молодой сержант с усталыми глазами. — Обычно в таких ситуациях люди освобождают жилплощадь добровольно, когда понимают, что закон не на их стороне.
— А если не освободят?
— Тогда у нас будет составлен акт о незаконном вселении, и вы сможете обратиться в суд.
Когда мы с участковым поднялись в мою квартиру, дверь открыл Кирилл. Увидев полицейского, он заметно напрягся.
— В чем дело?
— Гражданка Соколова заявила о факте незаконного проживания в её жилом помещении. Могу я поговорить со всеми проживающими?
Ирина вышла из комнаты с младшим ребенком на руках. Ее лицо побледнело, когда она увидела меня рядом с полицейским.
— Тетя Марина, вы что, вызвали полицию? На родную племянницу?
— На незаконных жильцов, — спокойно поправил участковый. — Вы вселились в квартиру без согласия собственника?
Ирина бросила беспомощный взгляд на мужа. Тот шагнул вперед.
— У нас есть доверенность. Её сестра дала разрешение.
Сердце сжалось. Неужели сестра могла оформить документы от моего имени?
— Можно взглянуть на доверенность? — попросил участковый.
— Где-то в бумагах, — пробормотала Ирина и ушла в спальню.
Я оглядывала свою квартиру — такую знакомую и такую чужую сейчас. Повсюду были разбросаны детские игрушки, на кухонном столе стояли немытые чашки. Мой дом, в который я всегда возвращалась с радостью, был захвачен, осквернен чужим присутствием.
— Вот, — Ирина вернулась с какой-то бумагой. — Мама сказала, что это все законно.
Участковый внимательно изучил документ, затем положил его в папку.
— Этот документ будет приобщен к делу. А сейчас я составлю акт о текущей ситуации.
Он достал бланк и начал заполнять, задавая вопросы о том, когда и как произошло вселение. Ирина отвечала нехотя, бросая на меня обиженные взгляды. Кирилл угрюмо молчал в стороне.
Когда все формальности были завершены, участковый повернулся к молодой паре:
— Я настоятельно рекомендую вам добровольно освободить жилое помещение в течение трех дней. В противном случае дело будет передано в суд, и выселение может произойти принудительно, с возмещением всех судебных издержек.
Глядя на растерянные лица Ирины и Кирилла, я почувствовала мимолетный укол жалости. Но тут же вспомнила, как меня выставили за дверь моего собственного дома, и жалость сменилась твердостью.
— У вас есть трое суток, — сказала я, забирая у участкового копию акта. — Я вернусь через три дня. И я хочу, чтобы к этому времени вас здесь не было.
День правосудия
Три дня пролетели как один. Все это время я жила у Галины Павловны, помогала ей по хозяйству, готовила обеды. Старалась занять руки, чтобы не думать постоянно о предстоящем возвращении домой. Пойдут ли они на попятную? Или придется идти до конца, до суда?
— Не переживай так, — успокаивала меня соседка. — Александр говорит, что дело стопроцентное. С доверенностью они явно что-то намудрили.
И вот наступил четвертый день. Я позвонила участковому, и мы договорились встретиться у подъезда в одиннадцать утра.
— Лучше, если при этом будет представитель власти, — сказал он. — Так спокойнее для всех сторон.
Ночь перед решающим днем я почти не спала. В голове крутились сцены предстоящей встречи, я представляла, что скажу Ирине, как объясню Кириллу, что мое терпение иссякло. Странное дело — еще неделю назад я бы, наверное, поддалась давлению, может быть, даже согласилась временно пожить у подруги или снять комнату. Но теперь что-то переменилось во мне самой.
Утром я надела строгое платье, в котором обычно ходила на родительские собрания, когда работала в школе. Собрала волосы в пучок. Посмотрела на свое отражение в зеркале — немолодая женщина с усталыми глазами, но с решительным выражением лица.
У подъезда меня уже ждал участковый. Мы поднялись на пятый этаж. Я позвонила в дверь — мою дверь. Открыли не сразу. Когда замок щелкнул, на пороге стояла взволнованная Ирина.
— А... это вы, — она переводила взгляд с меня на полицейского. — Заходите.
В квартире было тихо — ни детского смеха, ни шума телевизора.
— Где дети? — невольно спросила я.
— У мамы, — буркнула Ирина. — Мы... мы собираемся. Почти все уже собрали.
И действительно, в прихожей стояли те самые коробки с моими вещами, а рядом — их чемоданы.
— Нам нужно поговорить, — Ирина опустила голову. — Наедине, если можно.
Участковый понимающе кивнул:
— Я подожду в коридоре. Если что — зовите.
Когда дверь за ним закрылась, Ирина опустилась на стул и закрыла лицо руками.
— Я не знала, что доверенность поддельная, — сказала она глухо. — Мама сказала, что всё оформлено законно, что вы разрешили пожить здесь, пока не найдем свое жилье.
Я молчала. Внутри все еще клокотал гнев, но и жалость к этой молодой женщине, так глупо попавшей в западню лжи, тоже была.
— Мы уйдем сегодня, — продолжала Ирина. — Кирилл нашел, где остановиться. Съемная квартира, но для начала сойдет.
— Почему же вы сразу не сняли жилье? — спросила я тихо.
— Деньги... экономили на первый взнос по ипотеке, — она поморщилась. — Глупо вышло. Мама сказала, что в вашей квартире много места, что вы всё равно одна... А теперь и у мамы проблемы будут. Участковый сказал, что подделка документов — это уголовная статья.
Возвращение домой
Вечер выдался тихим. Я стояла посреди пустой квартиры, не веря своим глазам — они действительно ушли. В углу валялась забытая детская игрушка, на подоконнике — чья-то кружка. Следы чужой жизни, бесцеремонно ворвавшейся в мой мир.
Я медленно ходила по комнатам, ощущая странную смесь облегчения и пустоты. Моя спальня пахла чужими духами. В ванной остались детские резиновые уточки.
— Теперь всё будет по-другому, — прошептала я, открывая шкаф с постельным бельем.
Достала свежие простыни и наволочки — мои собственные, с привычным цветочным рисунком. Вынула из коробки старый, потрёпанный плед, который вязала ещё бабушка. Расстелила кровать, взбила подушки.
На следующий день я купила новые замки для входной двери. Мастер установил их за полчаса, вручив мне блестящие ключи.
— Теперь никто без вашего ведома не войдёт, — улыбнулся он.
Я поставила на подоконник фиалки — те самые, что забрала с собой, уходя с позором из собственного дома. Они заметно повеселели, когда вернулись на привычное место.
Вечером позвонила Галина Павловна:
— Как ты там, соседушка?
— Обживаюсь заново, — улыбнулась я в трубку. — Спасибо вам за всё.
— Приходи на чай завтра, — сказала она. — Расскажешь, как прошёл суд.
Перед сном я долго сидела на кухне, глядя в окно на ночной город. Как странно — всего неделя перевернула всю мою жизнь. Раньше я бы ни за что не решилась противостоять родным, боясь обидеть, разрушить отношения. А теперь поняла: иногда нужно уметь говорить «нет».
Защищать свои границы не стыдно. Стыдно — позволять другим их нарушать. Я закрыла окно и впервые за долгое время спокойно уснула в своей постели.