Это был семейный бизнес. Утром в доме ещё звучал лай, а к вечеру — на столе у отца лежала тёплая бирка. Иногда — с пятнышками крови. Никто не объяснял, почему так. И не спрашивал....
Он сидел за столом, покачивая кружку с недопитым кофе. Вокруг — чисто, стерильно, почти уютно. Он знал, как должен выглядеть «настоящий зоозащитник». И не просто знал — он был в этой роли безупречен.
Футболка с логотипом передержки, прозрачные пластиковые контейнеры со вкусняшками для хвостиков, пара игрушек для собак — всё на виду. Рядом — телефон, всегда готовый зафиксировать «доброго спасителя» в действии.
Ему писали. Ему верили. Одинокие девушки, волонтёры, даже сердобольные старушки — все хотели думать, что такие, как он, ещё существуют: надёжные, заботливые, щедрые. Он знал, что говорить. Когда умилиться. Когда «устать» и ненавязчиво попросить о помощи. Люди — удивительно простые механизмы. Особенно, если умеешь делать лицо «друга всех хвостатых».
Домашняя гостиница. Передержка. Как ни назови — суть одна. Данил легко располагал к себе. Легко находил общий язык с владельцами животных, уверенно называл себя «собачником», «кошатником с детства». Даже завёл питомца — для убедительности. А ещё у него всегда были несколько «витринных» котов — чистеньких, упитанных, ласковых. Их мыли, чесали, кормили хорошим кормом. Кто-то ведь должен был поддерживать имидж уютной, почти домашней гавани, где каждый хвостик окружён заботой и любовью. По крайней мере — на камеру.
Он принимал «отпускников» — животных, которых оставляли хозяева на время командировок или поездок. Эти становились живым фоном для съёмок и впечатлений. А вот те, кого привозили волонтёры — под честный взнос «на содержание» — отправлялись в другую часть дома. Там, где не снимали видео. Где никто не гладил. И где они довольно быстро исчезали.
Бонус… был одним из таких. Данил даже помнил ту, что его притащила. Молодая, с трясущимися руками и коробкой в обнимку. Имя было — Нина? Он хмыкнул. Коробочка, одеяльце, слёзы на глазах. Трогательная. Смешная. И до невозможности наивная.
Он перевёл взгляд на переноску в углу. Пустая. Пока.
Но уже готовая встретить нового "жильца" или не жильца.
Иногда он задумывался — с чего всё началось. Может, тогда, в детстве...
Данил с детства знал, что собаки не навсегда. Они приходили и уходили. Большие, лохматые, с умными глазами — отец приводил их домой одного за другим. Он был скорняком, знал толк в шкурах. Каждому псу он вешал на шею простую деревянную бирку. На ней — выжженные буквы и цифры: «У-42», «Ш-57». Это был код. «У» — унты, «Ш» — шапка. Цифра — размер. Чтобы не запутаться, когда дело дойдёт до ножа.
Кошек приносили реже. Их шкуры мать Данила выделывала сама, аккуратно, старательно. Потом красила мех — чтобы сдать в заготовительную контору. Мать не считала это жестоким. Она говорила: «Работа есть работа». Данил тогда ещё не умел читать, но уже знал, что если у Шарика сегодня появилась бирка — то скорее всего завтра его не станет.
Это был семейный бизнес. Утром в доме ещё звучал лай, а к вечеру — на столе у отца лежала тёплая бирка. Иногда — с пятнышками крови. Никто не объяснял, почему так. И не спрашивал.
Так Данил учился молчать. Смотреть. Запоминать. И очень рано понял: животные — это ресурс. Главное — не привязываться.
Поначалу дело шло бойко. В лихие восьмидесятые спрос на мех был стабилен — унты и шапки тоже регулярно закзывали. Заготовительная контора работала исправно, а в доме Данила всегда пахло уксусом, шкурами и горячим утюгом. Мать кипятила воду, отец строгал деревяшки под новые бирки, Данил молча наблюдал — ему казалось, что так живут все.
Но в начале девяностых что-то сломалось. Перестройка, гласность, новые времена. Людям стало не до унтов. В магазинах были пустые полки, в наличии только соль и берёзовый сок в трехлитровых стеклянных банках. И то если повезёт. Мех перестал быть нужен, как и те, кто его добывал. Заказов становилось всё меньше, денег — всё меньше. Отец сперва молча злился, потом начал пить. Не буянить, не ломать — просто пить. Исчезал на сутки, возвращался с пустыми глазами и сапогами, в которых хлюпала талая вода.
Однажды он не вернулся. Просто не дошёл домой. Его нашли в овраге неподалёку — сгорбленного, замёрзшего, с рукавицей, стиснутой в кулаке. Стоя у гроба, Данил долго молчал, глядя на сколотый гроб и ноги матери, не отрывавшейся от стакана с валерьянкой. Он не плакал. Только сжал губы и сказал себе — по-другому. Он сделает всё по-другому.
Те, кто слабее, не спасают — ими пользуются. Он запомнил это навсегда.
Мать долго не выдержала. Без заказов, без мужа, в доме, где по углам всё ещё пахло собачьим жиром и щёлоком, она как будто потихоньку растворялась. Сначала перестала убирать, потом — готовить. Говорила сама с собой, всё повторяла: «Бирку не потеряй… цифры не сотри… шапка не пойдёт, если шкура ляжет не по ворсу…» Через полгода соседи вызвали скорую, и её увезли — в халате, с расстёгнутой пуговицей и расцарапанными руками. Её больше никто не видел.
Данил остался один. Ему уже было девятнадцать. Армия прошла мимо — в карточке стояло «не годен» по состоянию здоровья. Но в отличие от родителей, он не пил и не опускался. Он просто знал: если хочешь выжить — нужен план. А ещё — знания и корочки. Что-то, что даст тебе уважение, возможность выглядеть «правильным». Таким, которому доверяют.
Так он подал документы в ветеринарную академию.
Почему именно туда?
На это решение его "натолкнула" одна история.
Данил хорошо помнил тот день. Огромный, лохматый сенбернар лежал у печки, как добрый старик — тёплый, молчаливый, с глазами, в которых плескалась усталость и преданность. Он не скулил, не злился — просто ждал.
Отец привёл его вечером, как обычно, не объясняясь.
— У магазина сидел. К перилам привязан. Наверное, хозяин за хлебом пошёл… а его на улице оставил, что бы народ не пугать.
Он окинул пса взглядом.
— Богатая псина. Мясо ел. Кашу мордой в сторону отодвигает.
Отец пока не знал, на что его пустить — то ли на унты, то ли на шапку, а может даже и не одну? Надо с Иванычем поговорить, у него вроде был кто-то, кто просил большой воротник для тулупа — из такой шерсти, может, и пойдёт. Ещё и останется.
Пока он размышлял, сенбернар мирно спал у печки. Данил боялся смотреть ему в глаза.
А утром, стоя на остановке, Данил заметил объявление.
«Пропал сенбернар! Вознаграждение — 300 рублей!»
Фото не было — тогда это было редкостью. Только слова. Но описание подходило идеально: «Большой, коричнево-белый, с пушистыми ушами и добрым взглядом». Он не стал ждать автобуса, рванул домой.
Через час у дома остановилась новенькая «Волга». Из неё вышла женщина в мехах и девочка с распухшими от слёз глазами. Когда сенбернар увидел их — заскулил, зашевелил хвостом. Девочка закричала:
— Бим! Бимочка! — и бросилась к нему.
Он кинулся им на встречу, повизгивая от счастья, будто понял, что наконец всё плохое закончилось. Женщина всхлипывала, гладя пса, и передала отцу деньги — не торгуясь, не считая. Они уехали, увозя его обратно в тепло и любовь.
Отец только хмыкнул:
— Ну что ж, бывает, и так выгодней.
И вот тогда, стоя посреди двора, глядя, как уезжает «Волга», Данил впервые задумался не о собаке, не о вознаграждении — о людях. О тех, кто только что плакал, целовал мокрый нос и шептал: «Мой хороший, мой родной…»
Он смотрел, как ветер гоняет по двору обрывки старых газет, шевелит сухую листву и поднимает с земли клочок собачьей шерсти, — и мысли становились всё яснее.
Люди готовы платить. Много. Не за воротник. Не за унты. За то, чтобы их пёс был рядом. Жив. Цел. Чтобы снова зарыться лицом в его шерсть и почувствовать — семья в сборе.
И не важно, правда ли он в безопасности — важно, чтобы они в это верили. Чтобы была надежда. А на надежде, на вере... можно построить бизнес. Большой. Настоящий.
С того дня Данил запомнил: иногда собака стоит дороже своей шкуры. Гораздо дороже.
Учёба в академии давалась ему легко. В отличие от многих одногруппников, Данил не пришёл туда наобум. Он не мечтал «лечить зверюшек» или «спасать пушистиков» — он точно знал, что на этом можно построить серьёзное дело. Пока другие срывали пары или тупо зубрили Гистологию и эмбриологию, он сидел в читальном зале, конспектировал, расспрашивал преподавателей, наблюдал на практике. Не из любви, а из расчёта.
Он видел, кто будет кем: Капырин Степан уйдёт ветеринаром на свиноферму, Танька Шибайлова — в декрет, Мишка Моргунец получит диплом и станет менеджером, скорее всего. А он знал: его путь — частная практика. Не досконально, не по шагам — но знал. Он выстроит имидж, обзаведётся связями, будет говорить уверенно и с мягкой заботой в голосе. Люди любят тех, кто внушает доверие. А доверие — это валюта.
Пока кто-то мечтал попасть на работу в клинику, Данил мечтал, как однажды сам откроет свою. Только снаружи — уют, полки с кормами, фото довольных клиентов. А за фасадом — то, что действительно приносит деньги.
Помимо учёбы Данил работал. Стипендия — капля в море: хватало разве что на проезд и лапшу в бичпакетах. При академии был маленький приют и своя ветклиника со стационаром. Животных там было не больше десятка — в основном кошки, пара старых собак, да один старый пони с травмой связок на передней ноге, который хромал, но терпеливо ждал своего сена и ласки, словно понимал, что здесь ему хотя бы не больно. Его привезли из передвижного цирка — пони уже не мог выступать, и его собирались сдать на забой, но ветеринарных документов на него не нашлось. Так он и оказался тут, в тишине стационара, среди бинтов, мисок и стерильного запаха хлорки.
В этом приюте при академии не было штатного персонала, кроме старшей медсестры Валентины Мефодьевны — женщины с суровым лицом, тяжёлым взглядом и голосом, от которого дрожали даже самые наглые студенты. Она давно уже вышла на пенсию, но всё никак не могла оставить своих подопечных. Жила в общежитии при академии, дежурила почти круглосуточно, умела ловко ставить капельницы одной рукой и ругаться так, что линолеум сворачивался.
Туда обычно отправляли студентов «на отработку косяков» — за прогулы, за заваленные зачёты или хамство на парах. Считалось, что пара дней, проведённых среди больных собак, котов с гноящимися глазами и пони с перевязанной ногой, выбьет из головы дурь.
Но Данил приходил сам. Он не ждал, когда его направят — сам просился помочь. Валентина Мефодьевна сначала на него ворчала, а потом стала оставлять ключи, когда уходила. Сказала однажды:
— Гляди-ка, у тебя рука тёплая. Животные это чувствуют. Ты не с ними из страха, ты с ними как с равными. Это редкость.
Он лишь кивнул, и улыбнулся.
А внутри уже просчитывал: сколько стоят услуги стационара, сколько — уколы, операции, стрижки когтей и прививки. Он знал — эти животные не приносят денег. Но за дверями академии — целый мир, в котором у каждого пса и кота есть хозяин, готовый платить. Главное — быть рядом в нужный момент. И выглядеть тем, кому можно доверить самое дорогое.
Со временем Валентина Мефодьевна выбила для Данила ставку — небольшую, но официальную. Он стал получать зарплату, и впервые ощутил, что его труд что-то значит не только для животных, но и для системы.
— Раз уж ты и так тут каждый день торчишь, пусть хоть какая то копеечка капает, — пожала плечами Валентина. — А то сбежишь к чёртовой матери, как остальные.
Он не сбежал. Напротив — начал подрабатывать в местной ветеринарной клинике. Там его сначала держали на подхвате, но однажды всё изменилось.
В клинику вбежала женщина — на руках у неё был шпиц. Собака тихо поскуливала, одна лапа висела как тряпочка, из пасти сочилась кровь. Хозяйка дрожала и что-то кричала, сжимая поводок.
Дежурного ветеринара не было. Медсестра растерялась, не зная, что делать. Данил, не теряя времени, уложил собаку на стол, осмотрел, проверил дыхание, поставил внутримышечно обезболивающее. Быстро наложил временную шину — не фиксируя, а просто стабилизируя конечность — и бросился готовить аппарат для рентгена.
Кровь из пасти насторожила. Данил аккуратно зажал пасть салфеткой, чтобы остановить капли, и предположил повреждение слизистой — возможно, от удара или перелома. До осмотра врача — только поддерживающая терапия.
Через двадцать минут приехал хирург. Состояние собаки было стабильно, рентген готов. А вечером в местных новостях показали короткий сюжет: «Молодой ассистент принял пострадавшего пса и не дал потерять время».
Он не стал пересматривать сюжет — но в тот вечер, глядя в в полузамерзшее окно троллейбуса, подумал: «Если правильно выбрать момент — можно стать кем угодно»....
На этом моменте я прервусь( много работы в в нашем "Хвостатом счастье") — но надеюсь, что ненадолго.
Впереди Вас ждёт продолжение: Вы узнаете, как сложилась дальнейшая судьба Данила и что он задумал сделать с Бонусом. И как вновь пересеклись пути Нины и Андрея. Поверьте, всё обернётся совсем не так, как вы могли бы предположить. Неожиданности только начинаются.
Спасибо вам за внимание, за тёплые комментарии, за то, что читаете и чувствуете вместе с нами. Это придаёт нам сил рассказывать дальше. 🙏
✨ Все персонажи вымышлены, но сюжет основан на реальных событиях.
Иногда правда оказывается страшнее вымысла. А иногда — добрее.
Скоро увидимся. Не переключайтесь.
______________________________________________________
- Часть 1 История Бонуса. Начало