Телефон зазвонил в три часа ночи. Я подскочила на кровати, сердце колотилось как сумасшедшее. Никто никогда не звонил мне в такое время.
— Алло? — хрипло произнесла я, пытаясь прогнать остатки сна.
— Вика, это мама, — голос звучал странно, будто чужой. — Папа умер. Сердце. Скорая ничего не смогла сделать.
Я молчала. В голове крутились обрывки мыслей, но ни одна не оформлялась во что-то внятное.
— Вика? Ты слышишь меня?
— Да, — ответила я автоматически. — Слышу.
— Мне нужна твоя помощь. Я не справлюсь одна.
Эта фраза вывела меня из оцепенения. Помощь? От меня? Впервые за двадцать три года.
— Какая помощь? — спросила я, уже зная ответ.
— Денег на похороны не хватает. И я одна не смогу всё организовать.
Я усмехнулась. Конечно, деньги. Что ещё могло понадобиться от дочери, которую выставили за дверь, как только ей исполнилось восемнадцать?
— Мама, я сейчас в другом городе. У меня работа, я не могу всё бросить.
— Но это же твой отец! — в её голосе появились истерические нотки. — Как ты можешь?
«Как вы могли?» — хотелось крикнуть мне в ответ, но я сдержалась.
— Мне жаль, что так вышло. Но я не могу приехать. И денег у меня нет.
Последнее было ложью. Деньги были — не много, но на похороны хватило бы. Я откладывала на первый взнос за квартиру, экономя на всём, включая еду.
— Ты... ты... — она задыхалась от возмущения. — Неблагодарная! Мы тебя вырастили, а ты...
— Вырастили? — теперь уже я не сдержалась. — Вы всю жизнь напоминали, что я — ошибка, что меня не должно было быть! Вы выставили меня из дома, как только смогли!
— Мы просто хотели, чтобы ты стала самостоятельной!
— Нет, вы просто хотели от меня избавиться. И вам это удалось. Так живите дальше сами.
Я нажала «отбой» и отключила телефон. Руки дрожали. За окном начинало светать, но возвращаться в постель не имело смысла — всё равно не усну.
***
Я родилась, когда моим родителям было по сорок. У них уже был взрослый сын, который к тому времени учился в институте. Моё появление стало для них шоком — мама думала, что в её возрасте забеременеть уже невозможно.
— Аборт делать поздно, — сказал отец, когда узнал новость. — Придётся рожать.
Эту фразу я услышала случайно, когда мне было семь. Они не знали, что я сижу под столом в кухне, играя с куклой, когда вспоминали «тот день».
С тех пор я знала, что меня не хотели. Это чувствовалось во всём: в раздражённых взглядах, когда я просила помочь с уроками, в отказах купить новую одежду («у тебя ещё та не износилась»), в постоянных сравнениях с братом («вот Антон в твоём возрасте уже...»).
Антон был золотым ребёнком. Отличник, спортсмен, гордость семьи. Он уехал в Москву сразу после института и появлялся дома раз в год, на Новый год. Родители говорили о нём с таким обожанием, будто он как минимум спас мир. А на меня смотрели как на досадную помеху, нарушившую их планы на спокойную старость.
Когда мне исполнилось пятнадцать, отец впервые произнёс фразу, которая потом стала в нашем доме мантрой:
— Вот исполнится тебе восемнадцать, и можешь идти на все четыре стороны. Обеспечивать мы тебя не собираемся.
Я приняла это как данность. Училась хорошо, чтобы получить стипендию, подрабатывала летом, откладывая каждую копейку. А в восемнадцать, сразу после выпускного, собрала вещи и уехала в другой город, поступив в университет.
Общежитие, подработки, дешёвая еда, секонд-хенд вместо новой одежды — так прошли мои студенческие годы. Ни разу за пять лет я не приехала домой. Мы созванивались с родителями раз в месяц, обмениваясь дежурными фразами. Они не спрашивали, как я живу, есть ли у меня деньги на еду, не болею ли. А я не рассказывала.
После университета мне повезло — нашла работу в маркетинговом агентстве. Зарплата была небольшой, но стабильной. Я сняла крошечную студию на окраине и начала откладывать на собственное жильё. Мечтала о маленькой, но своей квартире, где никто не скажет мне: «Собирай вещи и уходи».
***
После звонка матери я не могла сосредоточиться на работе. В голове крутились воспоминания: отец, который никогда не обнимал меня; мама, вздыхающая при виде моих оценок («хорошо, но Антон учился лучше»); их лица, когда я сообщила, что уезжаю учиться в другой город — облегчение, плохо скрытое за наигранной грустью.
Телефон я включила только вечером. Двадцать три пропущенных вызова и десяток сообщений. От матери, от тёти Нины (маминой сестры), от дяди Коли (отцовского брата), от каких-то «друзей семьи», которых я едва помнила.
Я начала читать сообщения, и меня затошнило от их лицемерия.
«Как ты можешь так поступать с матерью в такой момент?»
«Твой отец всегда заботился о тебе, а ты даже на похороны не хочешь приехать!»
«Неблагодарная! Родители всё для тебя сделали!»
Всё для меня? Серьёзно? Они выставили меня за дверь, как только закон позволил им это сделать! Они ни разу не поинтересовались, есть ли у меня деньги на еду, когда я училась! Они...
Телефон зазвонил снова. Тётя Нина.
— Да, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— Виктория, это возмутительно! — начала она без приветствия. — Твоя мать в таком состоянии, а ты отказываешься помочь!
— Тётя Нина, — медленно произнесла я, — когда вы в последний раз звонили мне просто узнать, как у меня дела?
Пауза.
— Что? При чём тут это?
— При том, что за последние пять лет никто из вас ни разу не поинтересовался, жива ли я вообще. А теперь вы звоните и требуете, чтобы я всё бросила и примчалась помогать.
— Но это твой отец! Твоя семья!
— Семья? — я горько рассмеялась. — Семья — это люди, которые заботятся друг о друге. Которые интересуются, ела ли ты сегодня, есть ли у тебя крыша над головой, не болеешь ли ты. Вы все — не моя семья. Вы просто люди, с которыми меня связывает ДНК.
— Как ты смеешь...
— Я смею говорить правду. Вам всем было наплевать на меня всю мою жизнь. Так почему мне не должно быть наплевать на вас сейчас?
Я снова отключила телефон. На душе было мерзко, но и легко одновременно. Впервые я сказала вслух то, что годами копилось внутри.
***
Через два дня я всё-таки приехала. Не из-за звонков и сообщений, которые продолжали поступать. Не из-за чувства долга. Просто хотела убедиться, что отец действительно умер, а не очередная манипуляция, чтобы вытянуть из меня деньги.
Родной город встретил меня серым дождём и промозглым ветром. Такси довезло до родительского дома — панельной пятиэтажки на окраине, где прошло моё детство.
Дверь открыла мать. Осунувшаяся, с покрасневшими глазами, но всё такая же — с поджатыми губами и холодным взглядом.
— Всё-таки приехала, — констатировала она, пропуская меня в квартиру.
В гостиной было полно народу. Тётя Нина, дядя Коля, соседи, какие-то незнакомые люди. Все замолчали, когда я вошла. Взгляды — осуждающие, колючие.
— Явилась, — процедила тётя Нина.
Я не ответила, прошла в родительскую спальню. Там, на кровати, лежал отец. Восковое лицо, заострившийся нос, сложенные на груди руки. Мёртвый. По-настоящему мёртвый.
Странно, но я не почувствовала ничего. Ни горя, ни облегчения. Просто констатация факта: человек, который дал мне жизнь, но никогда не был мне отцом, больше не существует.
Я вернулась в гостиную.
— Когда похороны? — спросила у матери.
— Завтра. Если бы ты приехала раньше, могла бы помочь с организацией.
— Я приехала не помогать. Я приехала убедиться, что это правда.
Тишина в комнате стала звенящей.
— Ты... ты думала, что мы лжём? — мать задохнулась от возмущения.
— А почему нет? Вы никогда не были честны со мной. Всегда делали вид, что любите меня, когда рядом были другие люди. А наедине напоминали, что я — ошибка, от которой вы мечтали избавиться.
— Виктория! — воскликнула тётя Нина. — Как ты можешь говорить такое! Твои родители всегда любили тебя!
Я повернулась к ней:
— Правда? Тогда почему они выставили меня за дверь, как только мне исполнилось восемнадцать? Почему ни разу не спросили, есть ли у меня деньги на еду, когда я училась? Почему даже не знают, где я работаю и как живу?
— Мы просто хотели, чтобы ты стала самостоятельной, — тихо произнесла мать. — Как Антон.
— Антон! — я не выдержала и рассмеялась. — Конечно, всё сводится к нему! Золотой мальчик, который, кстати, даже не соизволил приехать на похороны отца!
— Он в командировке за границей, — начала оправдываться мать. — Он не может...
— А я, значит, могу? Должна бросить работу, потратить последние деньги на билеты, чтобы приехать к людям, которым на меня плевать?
— Мы твои родители!
— Нет, — я покачала головой. — Вы просто люди, которые меня родили. Родители — это те, кто любит, поддерживает, помогает. Вы никогда этого не делали.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Я чувствовала на себе взгляды — шокированные, осуждающие, недоумевающие. Им всем казалось, что я веду себя неправильно. Что должна рыдать над телом отца, обнимать мать, благодарить всех за поддержку.
Но я не могла. Не хотела играть в эту игру лицемерия.
— Я останусь на похороны, — сказала я наконец. — Но потом уеду. И больше не возвращайтесь к разговору о помощи. Я не буду вам помогать — ни деньгами, ни чем-либо ещё. Как вы сами говорили: «Каждый сам за себя».
Мать побледнела.
— Ты не можешь так поступать! Я твоя мать! Я останусь одна!
— А я? — тихо спросила я. — Я была одна с восемнадцати лет. И ничего, выжила.
Я развернулась и вышла из квартиры. Мне нужен был воздух, пространство, свобода от этих людей, от их фальшивых чувств и лицемерных слов.
***
Похороны прошли как в тумане. Я стояла рядом с матерью, слушала соболезнования, кивала в ответ на слова о том, какой замечательный человек был мой отец. Внутри было пусто.
После кладбища все вернулись в квартиру на поминки. Я сидела в углу, не участвуя в разговорах. Слушала, как соседи и «друзья семьи» вспоминали отца — добрый, отзывчивый, всегда готов помочь.
Неужели мы говорим об одном и том же человеке? О том, кто никогда не интересовался моими проблемами, не помогал с уроками, не поддерживал в трудные моменты?
— Вика, — ко мне подсела мать, — нам нужно поговорить.
Я молча посмотрела на неё.
— Я не смогу жить одна на пенсию, — начала она. — Квартплата, лекарства... Мне нужна твоя помощь.
— Нет.
— Но я твоя мать!
— И что? Вы с отцом чётко дали понять, что после восемнадцати я вам ничего не должна. Это работает в обе стороны, мама.
— Но как же я буду жить?
— Так же, как жила я, когда вы выставили меня за дверь. Найдёшь работу, научишься экономить.
— Мне шестьдесят три! Какая работа?
— Уборщица, продавец, консьерж — вариантов много. Или продай квартиру и купи что-то поменьше. Или попроси помощи у своего любимого сына.
Мать смотрела на меня с ужасом.
— Ты... ты не можешь быть такой жестокой!
— Я не жестокая, мама. Я просто следую вашим же правилам. Вы научили меня, что каждый должен заботиться о себе сам. Я хорошо усвоила этот урок.
Я встала и направилась к выходу. Больше мне нечего было делать в этом доме.
— Ты пожалеешь об этом! — крикнула мать мне вслед. — Когда-нибудь ты поймёшь, что семья — это всё!
Я обернулась:
— У меня нет семьи, мама. Вы сами сделали так, чтобы её не было.
***
Вернувшись в свой город, в свою крошечную студию, я почувствовала странное облегчение. Будто сбросила тяжёлый груз, который тащила всю жизнь.
Телефон продолжал разрываться от звонков и сообщений. Родственники, соседи, «друзья семьи» — все считали своим долгом сообщить мне, какая я неблагодарная дочь. Никто из них не пытался понять, через что я прошла. Им было проще осудить меня, чем признать, что мои родители не справились со своей ролью.
Через неделю я сменила номер телефона. Через месяц — адрес электронной почты. Я обрубила все связи с прошлым, с людьми, которые никогда не были мне семьёй.
Иногда по ночам меня мучила совесть. Может, я действительно поступила жестоко? Может, стоило помочь матери, несмотря на всё, что было?
Но потом я вспоминала свои студенческие годы. Как экономила на еде, чтобы купить учебники. Как работала по ночам, чтобы оплатить общежитие. Как плакала от одиночества в пустой комнате, когда все разъезжались на каникулы по домам.
И совесть затихала.
У каждого свой путь, свои решения и свои последствия. Мои родители сделали свой выбор много лет назад. Теперь я сделала свой.
Я не знаю, что стало с матерью. Возможно, она нашла работу. Возможно, продала квартиру. Возможно, Антон всё-таки решил ей помочь.
Это больше не моя история. Не моя жизнь. Не моя семья.
Я начала с чистого листа. Без груза прошлого, без обязательств перед людьми, которые никогда не считали себя обязанными передо мной.
И знаете что? Впервые за долгое время я чувствую себя свободной.