— Костя, ты точно не передумал? — Таня стоит у зеркала, поправляет серьги, бросает взгляд через плечо. — Там будет скучно, все наши, бухгалтерия, Вася… Ну, ты понимаешь, корпоративная тусня.
— Да ладно, Тань, — я сижу на диване, тереблю ремешок часов. — Хочу посмотреть, как ты там светишь. Да и выпить не против. Когда ещё с твоим начальником поболтаю?
Она смеётся, но как-то натянуто, будто я сказал что-то не то. В её глазах мелькает тень, но я списываю это на свет лампы. Таня всегда была такой — лёгкая, как пёрышко, но с секретами, которые прячет за улыбкой. Мы женаты семь лет, и я думал, что знаю её, как свои пять пальцев. Думал.
***
Познакомились мы в универе, я — инженер, она — экономист. Я вкалывал на заводе, она строила карьеру в консалтинговой фирме. Любовь была — не то слово. Таня умела зажечь в груди пожар одним взглядом. Потом свадьба, ипотека, планы на ребёнка…
Но что-то пошло не так.
Последний год она всё чаще задерживалась на работе, отвечала уклончиво, а её телефон стал как сейф — код не подберёшь. Я гнал эти мысли, говорил себе: «Костя, не накручивай». Но червяк сомнения уже грыз.
И вот этот корпоратив. Таня звала неохотно, но я настоял. Хотелось вдохнуть её мир, увидеть, как она смеётся с коллегами, как держит бокал, как танцует. Хотелось убедиться, что всё в порядке.
Чёрт, как же я ошибался.
Ресторан гудит, как улей. Столы накрыты, официанты снуют с подносами, а в углу диджей мучает колонки попсой. Я вхожу, Таня тянет меня за руку, её каблуки цокают по паркету. На ней платье — чёрное, облегающее, с вырезом, от которого у меня в горле пересыхает. Она красива, как в те дни, когда мы только начали встречаться. Но что-то в её движениях — слишком резкое, будто она играет роль.
— Танюш, ты где? — подлетает Даша, её подруга, с бокалом шампанского. — О, Костя, привет! Не ожидала тебя тут увидеть.
— Ага, решил составить компанию, — я улыбаюсь, но Даша смотрит как-то странно, будто я лишний на этом празднике.
— Пойдём, познакомлю с народом, — Таня тащит меня к столу, где сидит её начальник Вася. Здоровый мужик, лет сорока, с залысинами и взглядом, как у кота, который знает, где сметана. Рядом Анна Сергеевна, коллега Тани, женщина строгая, как школьная директриса, но с добрыми глазами.
— Василий Петрович, это Костя, мой муж, — Таня говорит быстро, её рука на моём локте чуть дрожит.
— А, Константин, рад! — Вася жмёт мне руку, но его улыбка — как пластиковая вилка, вот-вот сломается. — Таня у нас звезда, без неё бы пропали.
— Да уж, верю, — я киваю, но в груди что-то сжимается. Его тон, его взгляд на Таню… Будто я тут не муж, а случайный гость.
Сажусь, наливаю себе виски. Таня щебечет с Дашей, Анна Сергеевна рассказывает про новый проект. Вася то и дело подливает Тане вина, а она не отказывается. Её щёки розовеют, глаза блестят. Я смотрю на неё и думаю:
«Когда она в последний раз так смеялась дома?»
Через час я уже слегка навеселе, но держу себя в руках. Таня уходит танцевать с Дашей, а я остаюсь с Анной Сергеевной. И тут я слышу, как Вася, говорит своему коллеге:
— Танька — огонь, да? Повезло тому, кто её укротил.
Коллега ржёт, а у меня в ушах звенит. Я поворачиваюсь к Анне Сергеевне:
— Это он о чём?
Она отводит взгляд, теребит салфетку.
— Костя, не обращай внимания. Вася… он иногда несёт чушь.
Но я уже не слушаю. Встаю, иду к танцполу. Таня кружится с Дашей, её платье колышется, как волна. А рядом — Вася. Он танцует слишком близко, его рука на её талии. Таня смеётся, откидывает голову назад, и я вижу, как его пальцы скользят ниже, к её бёдрам. Это не дружеский жест. Это… Чёрт, это совсем другое.
— Таня! — мой голос режет музыку, как нож. Она оборачивается, её глаза расширяются.
— Костя? Ты чего?
— Пойдём, поговорим, — я беру её за запястье, тяну к выходу. Вася делает шаг вперёд, но я бросаю на него взгляд, и он замирает.
На улице холодно, фонари мигают, как уставшие глаза. Таня вырывает руку.
— Ты что творишь? Опоил меня перед всеми!
— Я? — я почти кричу. — А ты что творишь? Это что было там, с Васей? Думаешь, я слепой?!
Она отворачивается, её губы дрожат.
— Ты всё не так понял, Костя. Мы просто танцевали.
— Танцевали? — я смеюсь, но смех горький, как дешёвый коньяк. — Его рука чуть не в твоих трусах была, Таня!
— Не смей так говорить! — она повышает голос, но в её глазах паника. — Вася — мой начальник, он просто… он выпил, расслабился.
— Расслабился? — я шагаю к ней, и она отступает. — А ты? Ты тоже расслабилась? Сколько раз ты с ним так «расслаблялась», пока я дома ждал?
Она молчит. И это молчание — как удар под дых. Я вдруг понимаю: она не станет отрицать. Не станет, потому что правда уже висит между нами, как дым.
Мы возвращаемся в зал, но я уже не тот, кто пришёл сюда два часа назад. Сажусь в углу, смотрю, как Таня шепчется с Дашей. Даша бросает на меня виноватый взгляд, а потом отводит Таню в сторону. Я слежу за ними, и вдруг вижу, как они заходят в коридор, ведущий к уборным. А через минуту туда же идёт Вася.
Я встаю, ноги будто сами несут. В коридоре темно, пахнет хлоркой и духами. Слышу голоса за углом. Таня и Вася. Я замираю, сердце колотит, как молот.
— …хватит, Вася, он всё видел, — Таня говорит шёпотом, но я слышу каждое слово. — Я не могу так больше.
— Да брось, Тань, он ничего не докажет, — Вася хмыкает, его голос масляный, как сливочное масло. — Ты же сама хотела. Помнишь, в Питере, на той конференции? Ты не жаловалась.
Я чувствую, как кровь стынет в жилах. Питер. Она ездила туда три месяца назад. Сказала, что это рабочая поездка. А я, идиот, поверил.
— Замолчи! — Таня почти кричит. — Я не хотела, чтобы всё так… Я люблю Костю, понимаешь?
— Любишь? — Вася смеётся. — А кто ко мне в номер приходил? Кто под столом мне коленку гладил на прошлом корпоративе?
Я не выдерживаю. Выхожу из-за угла. Таня вздрагивает, её лицо белеет, как мел. Вася ухмыляется, но я вижу, как у него дёргается щека.
— Костя… — Таня делает шаг ко мне, но я поднимаю руку.
— Не надо, — мой голос хриплый, как после трёх пачек сигарет. — Я всё слышал.
— Это не то, что ты думаешь… — она начинает, но я уже не слушаю.
— Вася, — я поворачиваюсь к нему. — Ты сейчас уйдёшь. Или я тебе лицо разобью.
Он смотрит на меня, будто прикидывает, стоит ли связываться. Потом пожимает плечами и уходит, бросив напоследок:
— Тань, разберись со своим муженьком.
Мы стоим с Таней в коридоре, как два чужих человека. Её глаза полны слёз, но я не чувствую жалости. Только пустота, как будто кто-то вырвал из меня всё, что было живым.
— Сколько? — спрашиваю я. — Сколько это длилось?
Она молчит, смотрит в пол. Потом шепчет:
— Год.
Год. Целый год она врала мне в лицо. Целый год я спал рядом с ней, а она… Я представляю её с Васей — в номере отеля, в машине, где угодно, — и меня тошнит.
— Почему? — мой голос дрожит, и я ненавижу себя за это. — Я же всё для тебя делал, Тань. Дом, деньги, любовь… Чего тебе не хватало?
— Я не знаю, — она всхлипывает. — Ты был… слишком хороший. А я… я запуталась. Вася — он другой, он… он видел во мне не только жену.
— Он видел в тебе шлюху, — я выпаливаю, и она вздрагивает, как от пощёчины. Но я не жалею. Пусть болит. Как болит у меня.
Домой мы едем молча. Таня сидит на пассажирском, смотрит в окно, её пальцы теребят ремень сумки. Я думаю о том, как всё изменилось за один вечер. Семь лет — и всё коту под хвост. Я вспоминаю, как мы мечтали о детях, как она готовила мне омлет по утрам, как мы смеялись над тупыми комедиями. И всё это — ложь.
— Костя, — она вдруг говорит, не глядя на меня. — Давай попробуем… начать заново. Я всё исправлю.
Я молчу. В голове крутится только одно: развод. Я не смогу больше ей верить. Не смогу смотреть на неё, не вспоминая Васю, его руку на её талии, его слова в коридоре.
На следующий день я собираю вещи. Таня сидит на кухне, её лицо опухло от слёз. Я не смотрю на неё. Не могу. В груди — пустыня, где раньше был дом.
— Куда ты? — её голос тихий, как шёпот ветра.
— Не знаю, — я закидываю рюкзак на плечо. — Но здесь я больше не останусь.
Она всхлипывает, но не встаёт. Я выхожу, хлопаю дверью. На улице моросит дождь, и я иду, не зная куда. Впереди — неизвестность, но она лучше, чем жизнь с предательством.
Я думаю о Тане, о том, какой она была раньше. О том, как я любил её. Но эта любовь — как разбитое зеркало. Склеить можно, но отражение уже не то. И я иду дальше, под дождём, зная, что сделал правильный выбор. Для себя.
Дождь лил всю ночь, но к утру небо посветлело, как будто город решил дать мне передышку. Я не спал. Лежал на диване у друга Сереги, пялился в потолок и прокручивал в голове вчерашний корпоратив.
Таня, Вася, их шёпоты в коридоре. Каждое слово — как нож в рёбра. Я пытался прогнать эти мысли, но они липли, как мокрый асфальт к ботинкам. К полудню я понял: не могу сидеть сложа руки. Надо разобраться. С Васей.
Офис Тани — стеклянная коробка в центре города, вся из себя модная, с кофемашинами и диванами, будто из журнала. Я вхожу, в джинсах и мятой куртке, и сразу чувствую себя чужим. Секретарша, девчонка с идеальным маникюром, смотрит на меня, как на бомжа.
— К Василию Петровичу, — говорю я, стараясь звучать уверенно.
— А вы по записи? — она щёлкает ручкой, даже не глядя в монитор.
— Нет. Но он меня примет. Скажите, Константин, муж Татьяны.
Её брови ползут вверх, но она звонит. Через минуту я уже шагаю по коридору, где пахнет свежей краской и чьим-то парфюмом. Вася сидит в кабинете, за огромным столом, как король на троне. Увидев меня, он ухмыляется, но в его глазах мелькает что-то острое, как лезвие.
— Константин, какая честь, — он откидывается на спинку кресла, руки за голову. — Чего пожаловал? Жена не угодила?
Я стою, сжимаю кулаки, но держу себя в руках. Пока.
— Ты знаешь, зачем я здесь, — мой голос низкий, как гул мотора. — Хочу услышать от тебя. Что у вас с Таней?
Вася хмыкает, будто я рассказал анекдот.
— А что у нас? Работаем вместе, иногда отдыхаем. Таня — ценный сотрудник, ты же в курсе.
— Не ври, — я делаю шаг вперёд, и он напрягается, хоть и старается не показывать. — Я слышал вас вчера. Питер, корпоративы, твои поганые намёки. Сколько она твоя любовница?
Он встаёт, медленно, как зверь перед прыжком. Он выше меня, шире в плечах, но мне плевать. Я готов разнести этот кабинет.
— Слушай, Костя, — Вася говорит тихо, но каждое слово — как удар. — Ты пришёл в мой офис, к моему столу, и смеешь мне указывать? Таня сама выбирает, с кем ей быть. И, знаешь, она не жаловалась.
— Сама выбирает? — я почти кричу. — Ты её обманом затащил! Или должностью купил?
— Ох, какой ты благородный, — он смеётся, но смех этот — как скрежет металла. — Таня не девочка, Костя. Она знала, что делает. И, если хочешь знать, это началось ещё до твоей свадьбы. Помнишь, как она на практику к нам ездила? Уже тогда…
Я не даю ему договорить. Хватаю его за ворот рубашки, тяну через стол. Бумаги летят на пол, кружка с кофе падает, разливается чёрной лужей.
Вася рычит, отталкивает меня, но я бью его в челюсть — один раз, сильно, как в те времена, когда дрался во дворе. Он отшатывается, но тут же кидается на меня, как бык.
Мы валимся на пол, я слышу, как трещит его рубашка, как кто-то кричит в коридоре. Его кулак врезается мне в скулу, боль вспыхивает, но я не сдаюсь. Бью его в бок, в лицо, пока чьи-то руки не оттаскивают меня.
— Убери его! — орёт Вася, вытирая кровь с губы. Два охранника, здоровые, как шкафы, волокут меня к выходу. Я вырываюсь, кричу:
— Ты ещё ответишь, мразь!
На улице меня швыряют на тротуар, как мусор. Я падаю на колени, асфальт царапает ладони. Прохожие оглядываются, кто-то снимает на телефон. Я встаю, сплёвываю кровь и иду к машине. В голове только одно: Таня. Она знала. Всё это время знала.
Домой я влетаю, как ураган. Таня на кухне, в халате, пьёт кофе. Увидев меня, она роняет чашку — та разбивается, осколки разлетаются по полу, как мои надежды семь лет назад.
— Костя? — её голос дрожит, глаза бегают. — Что с тобой? Ты… дрался?
— Дрался, — я шагаю к ней, и она отступает к стене. — С твоим Васей. Он всё рассказал, Таня. Всё! Как ты с ним ещё до свадьбы крутила. Как ты мне в лицо врала, пока я ипотеку тянул, пока я верил, что у нас семья!
Она бледнеет, её губы шевелятся, но слов нет. Я продолжаю, и каждое слово — как пуля:
— Ты хоть раз меня любила? Или я был просто запасным вариантом, пока ты с ним кувыркалась? Отвечай!
— Костя, я… — она всхлипывает, но я не хочу это слышать.
— Не смей реветь! — я бью кулаком по столу, тарелки звенят. — Ты мне жизнь сломала, Таня! Семь лет я жил с предательницей! А ты… ты даже не извинилась!
— Я хотела сказать… — она шепчет, но я перебиваю.
— Сказать? Когда? После очередного Питера? Или когда он тебе кольцо подарит? — я смеюсь, но в горле ком. — Знаешь, что он сказал? Что ты сама к нему лезла. Сама, Таня!
Она закрывает лицо руками, плачет, но я уже не чувствую ничего, кроме ярости. Внутри всё выгорело, как после пожара.
— Убирайся, — говорю я, и мой голос звучит чужим. — Собирай свои шмотки и вали. К Васе, к чёрту, куда угодно. Но здесь тебе места нет.
— Костя, пожалуйста… — она тянется ко мне, но я отшатываюсь.
— Не трогай меня. Никогда больше не трогай.
Она собирается молча. Я сижу в гостиной, смотрю в окно, где снова начинается дождь. Слышу, как она шуршит пакетами, как звенят вешалки в шкафу. Через час она стоит в дверях с чемоданом, её глаза красные, но в них нет борьбы. Только пустота.
— Я не хотела, чтобы так… — начинает она, но я поднимаю руку.
— Уходи.
Дверь хлопает. Я остаюсь один. В квартире тишина, только дождь стучит по подоконнику, как будто оплакивает то, что было. Я думаю о Тане, о том, кем она была для меня. О том, как я строил нашу жизнь, пока она рушила её за моей спиной. И впервые за эти сутки я чувствую не боль, а облегчение. Я свободен. От лжи, от предательства, от неё.
Завтра я позвоню адвокату. А сегодня… Сегодня я просто сижу и слушаю дождь.
Дождь барабанит по окнам, будто хочет пробиться внутрь, но я уже не слышу его. Тишина в квартире — густая, как туман, обволакивает всё. Я сижу на диване, в руках пустая бутылка пива, на столе — телефон, который не звонит. Таня ушла и с тех пор ни слова. Ни звонка, ни сообщения. Только пустота, которая теперь живёт там, где раньше была наша жизнь.
На следующий день после её ухода я позвонил адвокату.
Олег, старый приятель, выслушал молча, только хмыкнул, когда я дошёл до Васи.
«Костя, — сказал он, — развод — дело быстрое, если она не будет артачиться. Но ты готов? Это ж не просто бумажки, это… конец».
Я ответил, что готов. А в груди — будто кто-то выключил свет. Конец. Да, это был конец.
В офисе я взял отгул, сказал начальнику, что семейные дела. Он кивнул, хлопнул по плечу: «Держись, Костян». Я держался. Днём мотался по городу, забирал документы, встречался с Олегом.
Вечерами возвращался в квартиру, где всё напоминало о Тане. Её кружка с дурацкой надписью «Лучшая жена», её туфли в прихожей, забытый шарф на вешалке. Я не трогал ничего. Не потому, что жалел. Просто… не знал, как начать стирать её из своей жизни.
На четвёртый день ко мне зашла Анна Сергеевна. Я был удивлён — она позвонила утром, сказала, что хочет поговорить. Я открыл дверь, и она вошла, строгая, как всегда, но с какой-то мягкостью в глазах. В руках — пакет с домашними пирожками, пахнущими теплом и детством.
— Костя, — она села за стол, поправила очки. — Я не хотела лезть, но… мне кажется, ты должен знать. Таня… она не была плохой. Просто запуталась.
Я молчу, смотрю на неё. Запуталась. Красивое слово для предательства.
— Анна Сергеевна, — говорю я, и голос хрипит, как старая пластинка. — Она мне семь лет врала. Семь лет я был дураком. Как это — запуталась?
Она вздыхает, теребит край скатерти.
— Вася… он такой. Умеет голову задурить. Я видела, как он на неё смотрел ещё тогда, когда она только к нам пришла. А Таня… она хотела быть кем-то большим, чем просто жена, чем сотрудница. Вася дал ей это чувство. Но, Костя, она тебя любила. Я знаю.
— Любила? — я усмехаюсь, но в горле ком. — Если любила, почему не остановилась? Почему не сказала мне?
Анна Сергеевна молчит, и я понимаю: ответа нет. Нет его ни у неё, ни у Тани, ни у меня самого. Она уходит, оставив пирожки и тяжесть в груди. Я сижу, смотрю на пакет и думаю: а ведь я тоже виноват. Не замечал, как она отдалялась. Не спрашивал, чего ей не хватает. Может, если бы я был внимательнее… Но теперь поздно.
Через неделю я случайно встречаю Дашу в супермаркете. Она стоит у полки с вином, в джинсах и растянутой футболке, без макияжа, будто не спала неделю. Увидев меня, она замирает, но я киваю — мол, давай, говори.
— Костя, — она мнётся, теребит ручку тележки. — Я… прости. Я знала про Таню и Васю. Давно. Но она просила молчать. Говорила, что сама разберётся.
— Разобралась, — я смотрю ей в глаза, и она отводит взгляд. — А ты? Почему не сказала? Ты же её подруга. И моя, вроде как.
— Я… боялась, — шепчет она. — Боялась, что всё развалится. И вот… развалилось.
Я киваю и ухожу. Даша что-то кричит вслед, но я не оборачиваюсь. Внутри — пустыня, но где-то на краю, там, где ещё теплится жизнь, я чувствую: пора двигаться дальше.
Месяц спустя развод оформлен.
Таня не спорила, подписала всё молча. Олег сказал, она уехала к сестре в другой город. Вася, говорят, получил выговор за драку в офисе, но остался на месте. Жизнь идёт, как будто ничего не случилось. Только я теперь другой.
Я переезжаю в новую квартиру — маленькую, но свою. Выбрасываю всё, что напоминало о Тане. Покупаю новый диван, новый ковёр, новую жизнь. По вечерам гуляю по парку, смотрю, как листья падают, как дети бегают с воздушными змеями. Иногда думаю о Тане. Не с болью, не с ненавистью. С какой-то странной грустью, как о человеке, которого знал когда-то давно.
Вчера я зашёл в кафе, заказал кофе. За соседним столиком сидела женщина — лет пятьдесят, с тёплой улыбкой. Она читала книгу, что-то про любовь и прощение. Я смотрел на неё и думал: может, и я когда-нибудь прощу. Не Таню, не Васю. Себя. За то, что не увидел, не спас, не удержал. Но это будет потом. А пока я пью кофе, слушаю, как шуршат листья за окном, и знаю: я справлюсь. Один.
Прошёл год.
Осень снова раскрашивает город жёлтым и красным, но теперь я смотрю на неё другими глазами. Новая квартира обжилась: на стене — пара фотографий с недавнего похода в горы, на кухне — кофемашина, которую я купил на распродаже.
Пустота, что жила во мне после Тани, постепенно отступила, как тень в полдень. Не скажу, что я забыл. Нет. Просто научился жить с этим, как с шрамом, который уже не болит, но напоминает.
Развод остался позади, как станция, мимо которой пролетел поезд. Таня, говорят, так и осталась у сестры в Екатеринбурге. Даша пару раз писала, но я не отвечал — не хотелось ворошить прошлое. Вася, по слухам, получил повышение, и я даже не удивился. Такие, как он, всегда выплывают. Анна Сергеевна звонила на Новый год, желала счастья, и я искренне поблагодарил. Она была единственной, кто пытался понять, а не осудить.
Я вернулся к работе, но теперь чаще беру подряды на удалёнке. Хочу свободы настоящей, когда ты сам решаешь, куда идти. Вечерами — спортзал, друзья, иногда — свидания. Ничего серьёзного, но приятно видеть, как женщина напротив смеётся над моими шутками, как её глаза блестят при свете свечей. Это не любовь, пока нет. Но это жизнь, и она, чёрт возьми, хороша.
Однажды, в субботу, я гулял по набережной. Небо было тяжёлым, пахло дождём. Я остановился у парапета, смотрел на реку, как она несёт свои воды — неспешно, будто знает, что всё равно дойдёт до моря. И вдруг подумал о Тане. Не с болью, не с сожалением. Просто вспомнил её улыбку, ту, первую, когда мы только познакомились. Она была настоящей тогда, я уверен. Где-то в глубине души я пожелал ей найти себя. Не с Васей, не с кем-то ещё. Просто себя.
В кармане завибрировал телефон — Серега звал на футбол. Я улыбнулся, ответил: «Буду». Дождь начался, мелкий, но тёплый. Я поднял воротник куртки и пошёл дальше, чувствуя, как капли стекают по лицу.
Впереди была целая жизнь, и я знал: я готов её прожить. По-своему. Честно.