Летом Танька помогала бабке Матрёне как могла. И в огороде рассаду поливала, и сор на грядках дёргала, и свеклу с морковкой прорывала. Бабка Матрёна сделала для неё специальную палочку мерку, на какое расстояние оставлять друг от друга росточки, вот по ней она и прореживала посевы. Таньке нравилось возиться с землей. Она чувствовала себя важной и нужной, когда помогала бабушке. А Матрёна всегда хвалила её за усердие, говорила, что у неё “лёгкая рука”. Вечерами, когда солнце начинало клониться к горизонту, они вместе сидели на завалинке и слушали, как трещат кузнечики в траве, и как вдалеке мычит скотина, возвращающаяся с пастбища. Бабка Матрёна рассказывала Таньке разные истории из своей долгой жизни, о том, как она маленькой девочкой помогала отцу с матерью прятать мешки с зерном в большой яме, чтобы не нашли и не отняли “махновцы”.
— Ба, а кто такие “махновцы”? — спрашивала её девочка.
— Бандюки, мужиков в свою шайку забирали, скот, провиант отбирали. Вот пойдёшь в школу, там тебе всё про них и расскажут, — отвечала старушка позёвывая, и крестя рот.
— Ба, ещё расскажи, — просила Танька.
— Об чём?
— О том как ты раньше жила.
— По-разному, Танька, по-разному. Родителей моих, когда колхозы стали организовывать, раскулачили. А за что спрашивается? За то что как другие на печи не лежали, а работали как проклятые. У бати от пота рубаха на горбу не просыхала. Вот поэтому мы нужды и не знали. А нас из хаты своей выкинули. Спасибо хоть в Сибирь не сослали. Я к тому времени уже невестой была. Папашу с мамашей дальние родственники у себя приютили, только недолго они пожили, померли вскоре. А меня, бабушка твоя, Устинья, к себе забрала, так я у неё и жила. И замуж она меня отдала, за хорошего человека, Денисом мужа моего кликали. Только совсем мало мы с ни пожили, война проклятущая началась. Его в первый же день забрали, да так он там и гинул, сложил головушку где-то под Москвой. А я одна осталась, жила как могла, пока тебя Господь не послал.
Танька внимательно слушала бабушку, впитывая каждое слово. Она представляла себе маленькую Матрёну, прячущуюся за юбкой матери, и грозных махновцев, скачущих на конях по пыльной дороге.
— Ба, а тебе страшно было, когда муж твой, на войну уходил?
— Страшно, Танька, страшно. Как не бояться, когда мужа на смерть провожаешь? Молоденький ведь совсем был. Да что говорить, война никого не щадила.
После этих разговоров Танька еще больше привязывалась к бабке Матрёне. Она понимала, что у них никого нет, кроме друг друга. Танька старалась во всем угождать бабушке, слушаться ее и не огорчать. Она знала, что бабушка не молодая, и что ей тяжело одной справляться по хозяйству. Однажды, когда они снова сидели на завалинке, Танька спросила.
— Ба, а ты не боишься умирать?
Бабка Матрёна вздохнула и посмотрела вдаль.
— Боюсь, Танька, боюсь. Не хочется мне тебя одну оставлять. Кто о тебе позаботится, когда меня не станет?
Танька обняла бабушку за плечи и прижалась к ней.
— Не говори так, ба. Ты еще долго будешь жить. А я тебя никогда не брошу. Вот выучусь, в город уеду, и тебя с собой заберу.
В августе зарядили дожди, а когда закончились, в Боровой балке, грибов наросло видимо невидимо. Они ходили с бабушкой их собирать, чтобы наготовить на зиму. Танька любила бродить между деревьями, вдыхая аромат хвои и прелых листьев. Она находила мухоморы и кричала бабке.
— Бабушка, смотри, какая красота!
Бабка Матрёна ворчала.
— Красота-то красота, глядеть гляди, а в рот не тяни.
— Почему?
— Ядовитые они, есть их нельзя, а то быстро к Богу отправишься.
В это лето, она много чего узнала, от бабки, и многому научилась. Время летело быстро, подходила пора идти в школу.
— Через два дня, когда выходной будет, в город поедем, на базар, — сообщила Матрёна.
— Зачем? — тут же спросила Танька.
— К школе обряду тебе покупать будем. Деньжат я поднакопила, думаю на всё хватит.
Танька запрыгала от радости. Она мечтала о новых туфлях, красивом портфеле. В назначенный день, рано утром, они отправились в город. Добирались сперва на лошадке вместе с соседом Фёдором, потом на стареньком автобусе, который трясло на каждой кочке. Танька с любопытством смотрела в окно, разглядывая проплывающие мимо поля и леса. Город встретил их шумом и суетой. Матрёна крепко держала внучку за руку, чтобы та не потерялась в толпе.На базаре глаза разбегались от разнообразия товаров. Яркие платья, блестящие игрушки, горы фруктов и овощей – всего не пересмотреть. Матрёна деловито ходила между рядами, приценивалась, ощупывала ткани. Таньке же хотелось всего и сразу: ярких лент, блестящих заколок, кукол с огромными глазами. Но бабка была непреклонна, главное, необходимое к школе. Поэтому, целенаправленно повела Таньку к рядам с одеждой и обувью. Долго выбирали туфли, перемерили не одну пару, пока не нашли подходящие – черные, лаковые, с маленьким бантиком, и синее платье с белым кружевным воротничком. Потом подошли к одной женщине, которая продавала зимнее пальтишко, шапочку из кролика, и плащик небесно-голубого цвета.
— Сколько просишь? — деловито спросила Матрёна.
Женщина назвала цену.
— Дороговато, — покачала бабка головой.
— Так товар какой, — стала уверять её торговка, — весь базар обойди, а такого не найдёшь. От внучки осталось, выросла давно, невеста уже. Чего думаю будет зазря лежать вот и снесла на базар.
Матрёна заставила Таньку примерять вещи. Они оказались ей впору. Долго Матрёна торговалась, наконец они сошлись в цене. Довольная покупкой, она достала из платка деньги и расплатилась. Танька, сияя от счастья, прижимала к себе обновки. Оставалось купить портфель и школьные принадлежности. Они направились к рядам с книгами и тетрадями. Выбор портфелей был невелик, поэтому ходить далеко не стали, Матрёна взяла с прилавка коричневый, осмотрела его со всех сторон, проверила швы, и убедившись в прочности, купила. Затем приобрели тетради в косую линейку и клетку, карандаши. В конце Матрёна расщедрилась и купила ещё пенал, чтобы карандаши не ломались в портфеле.
Под конец, когда все покупки были сделаны, Матрёна достала из кошеля несколько монеток.
— Вот, возьми, — сказала она, — купи себе что-нибудь, и протянула их внучке.
Танька долго не раздумывая подбежала к лотку с конфетами и купила целых десять разноцветных леденцов. Это был самый лучший день в её жизни. Уставшие, но довольные, они побрели к автобусной остановке. Обратная дорога показалась короче. В автобусе Танька крепко заснула, привалившись к плечу бабушки. Дома Матрёна аккуратно сложила покупки в сундук, чтобы Танька не затаскала раньше времени.
Наступило первое сентября. Танька проснулась раньше обычного, и сладко потянувшись, побежала к рукомойнику умываться. Бабушка уже хлопотала на кухне, готовя завтрак. После сытной каши она надела свое новое синее платье, которое сидело на ней как влитое, и лаковые туфельки. Матрёна полюбовавшись внучкой достала из-за божницы атласные белые ленты, и расчесав Таньку, заплела волосы в две тугие косы. Потом открыла сундук и подала ей новенький портфель, в котором были тетрадки и карандаши. Выйдя из дома, она увидела в ворот Светку, которая в коричневом платье и высоких ботиках, поджидала подружку, размахивая чёрным кожаным портфелем. Девчонки весело переглянулись и побежали по улице, залитой утренним солнцем. По дороге к ним присоединились и другие ребята, все спешили в школу, взволнованные и радостные. Когда они подошли к зданию, двор уже был полон учеников. Светка толкнула Таньку и показала глазами в сторону.
— Вон погляди, как гоголь вышагивает, — произнесла она шёпотом.
Танька посмотрела в ту сторону куда указала подруга и увидела Антона Зенина. Он был аккуратно подстрижен, одет в шерстяной костюм чёрного цвета, и голубую рубашку. В этом году он перешёл в четвёртый класс. Увидев подружек, Зенин презрительно фыркнул и отвернулся.
— Задавака, — произнесла Танька.
Она ещё что-то хотела сказать, но раздался звонок, и все засуетились, выстраиваясь в линейку. К ним подошла Полина Дмитриевна и увела туда, где стояли первоклашки. Директор школы произнес торжественную речь, поздравив всех с началом учебного года, и все разошлись по своим классам. Так начались школьные годы у конопатой, и светлокосой девчушки, Таньки Зарубиной.
