— Кажется, ты наделал глупостей, — говорю спокойно, хотя сердце колотится прямо в горле. Складываю руки на груди, чтобы хоть как-то оградить себя от него. От его присутствия, давления, темной энергетики.
Он поднимает бровь.
— Приходила твоя… Девушка, — эти слова даются с трудом, но я должна это произнести. — Она сказала, что вы встречаетесь уже полгода.
Роберт хмыкает. Словно показывая свое неуважительное, пренебрежительное отношение к тому, что буквально перевернуло весь мой мир с ног на голову.
И от этого мне становится особенно тошно.
— Это все чушь.
Он стягивает ботинки, вешает на крючок свое пальто.
— Что на ужин? — проходит в кухню, включает воду в кране и, не зажигая основного света, под освещением только маленького бра, моет руки в раковине. — Я голоден.
— Ты не можешь просто от этого отмахнуться, — горячо шепчу ему в спину, следуя за ним. Внутри разгорается злость и ярость. — Она показала видео, где вы были вместе!
— Вместе… хм… как интересно. И когда бы я успел быть с ней вместе? Если я все время провожу на работе?
Я отвечаю, когда он поворачивается ко мне, и ни будто ни в чем не бывало, вытирает руки полотенцем.
— А как же твои командировки? Обучения? Возвращения… — я киваю на часы. — В час ночи?
Он закатывает глаза.
— А ты верь больше… всяким девкам с улицы.
Я сглатываю. Все внутри противится его словам. Мне неприятна его последняя фраза. Я ведь точно знаю, что он был близок с этой девушкой, а теперь называет ее плохими словами. Какое-то чувство, наверное, женская солидарность, приподнимает голову.
— Девкам?
— Ой, Кать, не начинай.
— Как ты можешь так говорить!
Он опирается о спинку стула и смотрит на меня. Стоит рядом, склонив голову.
— Я думаю, тебе нужно пожить отдельно, — говорю, отведя глаза.
— Еще чего.
— Нам всем нужно принять решение, как быть дальше. Ты изменил мне. Я не могу это простить и принять. По крайне мере, пока.
— Пф…
— Потом оформим развод.
Роберт мрачнеет, стискивая зубы. Я вижу, как играют желваки на его щеках.
— Еще чего, — ухмыляется он. — Ты – моя жена. Это – мой дом. Все остается на своих местах.
— Я не могу это простить… не смогу тебя принять…
— Никакого развода, — цинично говорит он и ухмыляется. — Да и каким образом ты себе это представляешь? Ты – инвалид. Дети, квартира, машины – все отойдет ко мне.
Я сглатываю.
Никогда, даже в самых страшных ссорах он не напоминал мне о моей ущербности.
И теперь, когда эти слова сказаны в лицо, мне кажется, что последняя ниточка, которая удерживала меня в реальности, отрывается. Я будто воздушный шар, выпускаю из себя воздух и могу улететь прямо в космос.
— Ненавижу тебя, — цежу под нос.
— Это не мои проблемы. Забудешь все. Все будет как прежде.
— Как ты можешь так говорить… — неверяще качаю головой.
— Тебе надо остыть. Сходи в душ. Выпей чаю, — мне кажется, я слышу не только повелительные нотки в его голосе, но и снисхождение, замешанное на сарказме.
— Роберт. Тебе нужно уйти. Ты не можешь оставаться в этом доме, — говорю твердо и повышаю голос, не боясь, что меня могут услышать дети.
— В моем доме? — выгибает он бровь. — И ты поверила какой-то девке с улицы, а не мне, что я тебе не изменял?
Меня начинает трясти. Этот разговор выматывает все силы, а Роберт все также стоит на своем, но при этом позволяет себе…
Я выдыхаю.
— Ты говоришь, что не изменял мне? — устало говорю, глядя ему в глаза, ловя каждую эмоцию. Но это сделать невозможно – его зрачки черные, расширенные. В них я вижу отражение себя и светильника, который светит очень тускло.
— Нет.
— А эта девушка сказала, что беременна от тебя.
Зрачки его становятся еще шире, хотя казалось, что это невозможно. Он явно поражен до глубины души.
— Это невозможно, мы предохранялись.
И вот теперь эти слова сказаны. Он сам не понял, как попался, проговорился. Но едва слова слетают с губ, как все становится ясно – и его вранье сейчас, и его постоянные отлучки. Предательство слово встает между нами огромной стеной.
Роберт бросается ко мне, хватает за руки, притягивает к себе.
— Катя, это все ерунда, — пытается он обнять меня, но я не даюсь, закрываюсь, прячу слезы, пытаюсь его оттолкнуть. — Это все ничего не значит!
Полгода… полгода он был с другой, заделал ей ребенка, а сейчас говорит – ничего не значит?
Мне так плохо, что я не могу дышать, говорить.
— Уходи, — сиплю натужно. — Просто уходиии… Глаза бы мои тебя не видели…
— Катя, не пори, не пори горячку! — заводится он. Мы кричим в темноте кухни, и наши отражения мелькают в темном окне, как будто на экране телевизора.
Я падаю на стул, зажимаю ладонями уши. Плачу.
Он изменил.
Он изменял.
Он врал.
И врет.
И у него будет ребенок от другой.
— Забирай все свои вещи и уходи. Я тебя видеть не хочу.
— Дура, — рявкает он. — Но развода не будет. Все останется как прежде.
Я слышу, как хлопает входная дверь и тогда отпускаю себя на волю – вою по-бабьи на кухне, оплакивая свою разрушенную жизнь, преданную женственность и ненужные жертвы в браке…
Утром мне приходится вставать в пять часов. Выходит, и поспала, со всеми этими перипетиями, всего ничего – от силы часа полтора – два. Лицо чуть припухло, под глазами – синяки.
Но обычную жизнь, наполненную делами, никто не отменял. И даже такое обстоятельство, как разрушенная жизнь и разбитое сердце, не дают возможности избежать ежедневной рутины.
Принимаю прохладный душ, делаю на лицо маску, расчесываю длинные волосы, закалываю невидимками по бокам.
Застегиваю темную рубашку до последней пуговицы. Темно-коричневый костюм, пудра, блеск для губ, - я готова.
— Боже, у нас кто-то умер? — проходит мимо меня в кухню Света и закатывает глаза при моем появлении.
— Мальчишки, завтракать! — двойняшки уже чистят зубы, или делают вид, что заняты важным делом – слышно, как льется вода и они препираются с другом. При моем оклике они делают все быстрее – и умываются, и собираются, и завтракают кашей из мультиварки.
— Света, тебе придется почистить машину, пока я собираю двойняшек, — когда девочка выходит в коридор, протягиваю ей щетку. — Снега немного, но так будет быстрее.
— Вот еще, — она садится на пуфик и демонстративно включает телефон. — Я не нанималась.
Гашу в себе недовольный возглас и желание дать подзатыльник, потому что это только усугубит утренние сборы. Помогаю застегнуть комбинезоны мальчишкам, проверяю все рюкзаки, вторую обувь и только после этого мы все вместе выходим из квартиры. У меня уже спина вспотела, а впереди еще – дорога и работа.
Торможу перед школой.
— С папой не успела встретиться, — говорит дочь. — Передай ему, что мне нужен телефон.
— Сообщи ему об этом сама, — говорю это ей практически в спину.
Света приподнимает брови и выходит из машины, даже не соизволив закрыть за собой дверь – это своеобразная месть, мелкое хулиганство.
До детского сада мы долетаем как на крыльях, я паркуюсь на газоне, потому что места больше нет, и буквально тащу своих птенчиков в группу.
— Екатерина Владимировна, сегодня не опаздывайте, пожалуйста, иначе мне придется оставить мальчиков на вахте, — обращается ко мне воспитатель.
Иногда бывают такие дни, когда я несусь с другого конца города и приезжаю не просто последней – а самой последней. На родительских собраниях меня постоянно ставят в пример в негативном плане. Да, имени не говорят, но все все понимают по косым взглядам и перешептываниям.
— Обязательно, — вру и чмокаю детей в макушки и спешу на работу.
На парковку залетаю без двух минут. Черт. Мест уже нигде нет, только у вычурно начищенного до зеркального блеска танка Роберта. Он буквально кричит об ухоженности и дороговизне, особенно по сравнению с моей старенькой машиной.
Тоскливо смотрю за забор, но не рискую парковаться на дороге, потому только щелкаю сигналкой, оставляя машину рядом с тачкой бывшего, надеюсь, мужа.
— Екатерина Владимировна, прошу, поднимайтесь, — звонит по внутренней связи помощница генерального.
Я бросаю свою куртку, выпиваю стакан воды, приглаживаю волосы. От ежедневной гонки уже выработался иммунитет к форс-мажорам, и потому я спокойно воспринимаю тот факт, что совещание начинается на два часа раньше намеченного срока.
Поднимаюсь в конференц-зал, который буквально набит мужчинами в костюмах, стоимостью как моя машина в начале своего жизненного пути. Я встаю рядом со своим непосредственным начальником. Лев Иванович улыбается, приветственно кивает. Жму ему руку, надеясь, что мой невроз от вчерашних событий, утреннего забега в колесе белки скрыт далеко за семью печатями.
К нам по очереди подходят участники совещания, чтобы поздороваться. Здесь мне не нужно ничего делать, только мило улыбаться, что я и делаю, стоя в поле видимости начальника. Но как только последний из приглашенных гостей открывает рот, спохватываюсь.
И приступаю к работе.
Я – сурдопереводчик, и моя работа – помогать на крупных встречах Льву Ивановичу. Моя работа не ежедневная, но я считаю, что не менее важная, ведь мне нужно быть всегда начеку, всегда верно оценивать обстановку, следить, чтобы ничего не прошло мимо.
С этим представительным пожилым уже мужчиной у нас сложилась своеобразная связь, и я рада, что однажды откликнулась на объявление и приняла участие в собеседовании на эту должность.
Наконец, все рассаживаются по своим местам, и мы приступаем к работе.
Пока маркетологи демонстрируют на экране рекламный фильм, я чувствую, что моя спина горит. Буквально полыхает.
Веду плечом. Рукой.
Убираю волосы назад.
Ощущение пристального внимания не проходит.
Украдкой я оборачиваюсь и вижу, что у двери стоит Роберт.
Он смотрит на меня жадным взглядом, горящим инфернальным огнем.
«Поговорим после», — говорит он одними губами.
Я отрицательно качаю головой.
Он хмурится, от чего брови почти соединяются в одну полосу. Роберт не любит, когда ему перечат.
«Жду», — шепчет он.
Отворачиваюсь, давая понять, что не желаю с ним говорить.
И тут на сотовый телефон приходит сообщение.
Поджимаю губы, но все же разблокирую экран и выдыхаю рвано от увиденного сообщения.
Продолжение следует...
Все части:
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод в 40. Новая жизнь", Вероника Колесникова ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.