На ржаном поле метался бурый медведь. В зубах — окровавленная тряпка. Он пытался подойти к деревне, несмотря на лай собак.
— Не твоя ли знакомая? — хихикали мужики. — Харчи вернуть пришла?
Но когда медведь осторожно положил свёрток на землю и ушёл обратно в лес, все притихли.
Опустились теплые июльские сумерки — густые, темные, с особым дыханием тишины, которое бывает только в горах Алтая. За черную, подкопчённую трубу старенькой, но крепкой избы зацепился молодой серп луны. Где-то вдалеке, через два-три двора, лениво переругивались псы — застоявшиеся без дела и прогулок, скучающие по охоте. А Егор Петрович, старый охотник, готовился идти в лес.
Он всегда подходил к делу основательно. Сидя на лавке, чесал затылок, потом проверил карманы: сигнальные ракеты — на месте, сухари — в рюкзаке, фляжка с водой, охотничий нож, аптечка... На дно положил старенькое ружьё и прикинул, что пора бы и на боковую. Завтра предстоит длинная тропа.
Уже на заре, когда серо-голубой рассвет разлился по деревне, Егор Петрович закинул за спину поклажу, кликнул своею собаку Ладушку — и пошёл. Собака, обрадованная свободой, мчалась впереди, вспугивая сонных птиц, высоко подпрыгивая над травой и будто бы указывая хозяину направление.
Сегодня они шли не охотиться. Старик задумал собрать грибов да земляники — как раз поспела. Через неделю должна была приехать любимая внучка Настя с мужем. Беременная, на восьмом месяце, — она всё просила деда заготовить варенье на зиму. Вот и решил Егор порадовать её.
Поляна, окружённая берёзами, встретила их покоем и ароматом. Солнце только-только пробивалось сквозь листву. Земляника горела красными бусинами. Егор набрал почти полкорзины и, устав, опустился под раскидистое дерево рядом с Ладушкой.
— Эх, не молодею я, — пробормотал он, — ягод-то уже столько не наберу, как раньше…
Он глотнул воды и задремал под шорох листвы. Но покой продлился недолго — Ладушка вдруг зарычала, потом залаяла яростно, зло. Егор Петрович открыл глаза — и замер. В двадцати метрах стояла буровая медведица. Шерсть вздыблена, пасть приоткрыта. Она явно собиралась атаковать.
Старик не мешкал — выстрелил вверх. Медведица рванулась в сторону, и только тогда Егор заметил, что за ней, сзади, на задних лапках стоял медвежонок. Но что-то было не так. Малыш громко вскрикнул, дёрнулся — и упал. В траве блеснула толстая цепь. Капкан.
— Беда, — прошептал Егор. — Матери сейчас не до кого. Она всех перебьёт, лишь бы спасти малыша.
Он на цыпочках стал пятиться, но детёныш вдруг издал такой горький, отчаянный, почти человеческий плач, что сердце сжалось. Старик остановился. Секунды — и медведица рванула обратно.
Но Егор был быстрее — выстрелил ракетницей прямо в морду зверя. Медведица отпрянула и исчезла в чаще, подгоняемая бешеным лаем Ладушки.
— Есть десять минут, не больше, — рассчитал про себя охотник. — Надо выручать малыша.
С трудом разжав капкан охотничьим ножом, он освободил медвежонка. Тот жалобно взвизгнул, прихрамывая отбежал в кусты. Егор свистнул, забрался под дерево за рюкзаком — и тут же споткнулся. Из-за кустов одновременно выскочили пёс и медведица. Упав, он закрыл голову руками, готовясь к удару когтей. Но вместо этого — напряжённое дыхание рядом, запах палёной шерсти… и… тишина.
Открыв глаза, он увидел, как медведица неспешно идёт к детёнышу. Тот тем временем уже растряс лукошко, ест ягоды, тягает из рюкзака хлеб… Мать подошла, боднула его мордой — и тоже присоединилась к трапезе. Егор Петрович только рукой махнул и, пятясь, ушёл с поляны.
Семеныч, сосед, встретил его у околицы и в два уха слушал историю, смеясь и подливая чаю:
— Ну ты даёшь! Медведя покормил! А она тебе ещё гостинцев не отдала?
Вся деревня потом судачила. Старика дразнили: мол, завёл подружку в лесу, да ещё и с ребёнком. Но он не обижался. Его совесть была чиста.
Настя так и не приехала в выходные. Телефон молчал. Старик теребил в руках кепку и пытался не думать плохого.
Понедельник начался с паники. Собаки во всём посёлке выли, как перед бедой. Ладушка металась по двору, а потом вдруг заскулила и… убежала к околице. Егор схватил ружьё и поспешил за ней.
На ржаном поле метался бурый медведь. В зубах — окровавленная тряпка. Он пытался подойти к деревне, несмотря на лай собак.
— Не твоя ли знакомая? — хихикали мужики. — Харчи вернуть пришла?
Но когда медведь осторожно положил свёрток на землю и ушёл обратно в лес, все притихли.
Егор подошёл первым. Узнал… Настину рубашку. Она сама её шила, в цветочек. Внутри свёртка — крошечный ребёнок, плачущий, живой. Врачи потом скажут: чудо, что выжил.
Через час деревня уже прочёсывала лес. Старик и Семеныч шли к развилке, когда снова увидели её — медведицу. Она стояла, смотрела на них. А потом развернулась и побежала. Люди — за ней.
На краю оврага, под обвалившимся старым мостом, нашли тела. Антон, муж Насти, погиб на месте. Она, чудом выжив, родила прямо на хворосте, а потом потеряла сознание.
— Я всё помню, — прошептала Настя уже в больнице. — Помню, как доски треснули. Как я кричала. И как он — медведь — появился наверху. Стоял… и смотрел.
— Мальца-то надо как-то назвать. Ты ж Антоном хотела? — тихо сказал Егор.
— Не Антошкой, — покачала головой внучка. — Назови его Мишей. Он ведь… почти как крестник той бурой.
Прошли годы. Настя с сыном уехала в город. Егор Петрович остался в деревне. Каждый год, в день рождения правнука, он собирал корзину с гостинцами — ягоды, орехи, мёд, сушки — и шёл на ту поляну. Садился под дерево, где когда-то уснул с фляжкой воды, оставлял угощение и уходил, крестясь.
Он не видел её больше. Но каждый раз, спускаясь с тропы, чувствовал на себе чей-то взгляд. Осторожный, внимательный, благодарный. И ему казалось, что из самой глубины чащи за ним по-прежнему наблюдают очень светлые, почти человеческие глаза.
Вот такая история, друзья. Напишите, пожалуйста, что вы думаете об этой истории.