"Жить можно" — сказал муж о нашем браке...
— Следующий! — прокричала аптекарша, а Лида впилась взглядом в баночку с валерьянкой. Пятнадцать человек впереди. Опоздаю.
Она переступила с ноги на ногу, когда из-за стеллажа с витаминами раздался голос свекрови:
— А Таня у него единственная была. А эта... ну, жена. Дом вести умеет.
Звякнуло стекло. Лида не сразу поняла, что валерьянка выскользнула из её руки. Осколки разлетелись по кафелю, запахло травами и чем-то кислым — то ли лекарством, то ли её собственным страхом.
— Осторожно! — аптекарша выглянула из-за прилавка. — Сейчас тряпку принесу.
Лида наклонилась собирать стекло. Пальцы двигались сами, а в голове пульсировало: «Единственная была не я».
— Лидочка, это ты? — Зоя Петровна выглянула из-за стойки с кремами, её морщинистое лицо изобразило удивление. — Что случилось?
— Просто уронила. — Лида выпрямилась, удивляясь, как ровно звучит её голос. — Вы за лекарствами?
— Давление шалит. А ты чего валерьянку-то?
— Для профилактики. — Лида натянула улыбку, как чужое пальто. — Мне на работу пора.
На улице апрельский воздух бил по лицу холодными каплями. Лида застегнула куртку до подбородка и зашагала к остановке.
В регистратуре всё шло своим чередом: карточки, звонки, пациенты. Только внутри что-то надломилось — как тонкий ледок на весенней луже.
«Таня у него единственная».
Кто она? Почему за двадцать пять лет брака это имя никогда не всплывало в разговорах? Или всплывало, но Лида не заметила?
Телефон на столе ожил.
— Регистратура поликлиники, слушаю.
— Это я. Задержишься сегодня? — голос мужа звучал обыденно, как скрип старой двери.
— Нет. А что?
— Просто спросил. До вечера.
Лида уставилась на трубку. Двадцать пять лет. Квартира, дача, сын с внуком. Размеренная жизнь. Надёжная.
А она, оказывается, была запасным вариантом? Не любимой женщиной..?
«Дом вести умеет».
В пять часов Лида закрыла регистратуру и вышла на улицу. Дождь стих. Мокрый асфальт блестел, как чешуя огромной рыбы.
До дома было двадцать минут. Обычно она спешила приготовить ужин к приходу мужа.
Сегодня Лида подумала: а что, если я просто не приготовлю?
***
Лида сидела на кухне перед голым столом, когда замок щёлкнул. Ни кастрюль, ни тарелок — только две пустые чашки и коробка чая.
Витя застыл в дверях, переводя взгляд с пустого стола на жену.
— Ты что, заболела? — в его голосе больше удивления, чем заботы.
— Нет. Просто устала.
Он помолчал, рассматривая её так, словно впервые увидел за двадцать пять лет.
— Пельмени сварить?
— Давай.
Витя открыл морозилку. Замороженные комочки застучали о дно кастрюли как мелкие камешки. Лида смотрела на спину мужа — широкую, с наметившимся горбом. Родной до последней родинки человек. Чужой до последнего вздоха.
— А ты Таню вспоминаешь? — спросила она, насыпая заварку.
Горсть пельменей зависла над водой.
— Почему ты вдруг о ней заговорила? — он не обернулся.
— Мне интересно.
Витя высыпал остатки в кастрюлю и повернулся. В глазах — тревога загнанного зверя.
— Было и прошло. Молодость. — Он дёрнул плечом. — Зато с тобой я живу до сих пор. Ты надёжная.
— Как табуретка? — Лида залила чай кипятком.
— Да брось ты. С тобой хотя бы спокойно. Жить можно.
Жить можно. Так говорят о квартире с протекающей крышей: не идеально, но крыша над головой есть.
— Маму видела? — Витя помешал закипающую воду.
— В аптеке столкнулись.
— Что она там делала?
— Давление. — Лида разлила чай. — А почему ты никогда не рассказывал о Тане?
Он сделал огонь тише, не поворачиваясь.
— Зачем о ней говорить? Было и закончилось.
— Но твоя мама не забыла.
Тишина затянулась. Витя вздохнул:
— Мама много чего помнит. Только зачем прошлое трогать?
За ужином не проронили ни слова. Лида наблюдала, как муж режет пельмени — всегда на две части, никогда целиком. Макает в сметану, слева направо. Каждый вечер одинаково. Как заведённый механизм.
— За хлебом завтра зайдёшь? — спросил он, промокая губы.
— Зайду.
— И молоко возьми.
Лида кивнула. Внутри пульсировал вопрос, слишком огромный для этой маленькой кухни: "Я для тебя кто? Любовь? Привычка? Просто?"
— Спасибо за ужин, — он встал.
— Это же пельмени. Ты сам варил.
— Всё равно.
Витя ушёл к телевизору. Новости загудели на привычной громкости. Ещё один вечер из серии бесконечных повторений. Только внутри теперь что-то надломилось. Словно в часах сломалась пружина, и время пошло иначе.
Лида взяла телефон. Набрала: "Таня Краснова Барнаул". Экран высветил десятки лиц. За каким из них пряталась та, кого её муж любил по-настоящему?
И что будет, если Лида её найдёт?
***
— Единственная? Так и сказала? — Нина с такой силой вонзила ложку в пенку капучино, что кофе выплеснулся на блюдце. — И ты молчала целую неделю?
Кафе "Шоколадница" было почти пустым. Сквозь тюлевые занавески пробивалось апрельское солнце, рисуя на столе светлые пятна.
— Я надеялась, что ослышалась, — Лида покрутила чашку. — Или что это неважно.
— Неважно? — Нина подалась вперед. — Тебя двадцать пять лет держали за запасной аэродром, а ты считаешь это неважным?
— Я для него жена. Которая «дом вести умеет».
Нина поджала губы:
— Как домработница, что ли? И ты это проглотишь?
— А что делать? Двадцать пять лет прошло.
Они замолчали. Нина допила кофе одним глотком и вдруг хлопнула по столу:
— Знаешь, где она жила, эта Таня?
— Откуда мне знать?
— А я знаю! — в глазах Нины мелькнул азартный блеск. — Моя сестра с ней в одном доме на Интернациональной. Там сейчас массажный салон внизу. Поехали!
— Зачем? — но любопытство уже кольнуло под ребра.
— Просто посмотрим. Тебе же к четырём на работу? Успеем.
Через десять минут они уже ехали в Нининой "Тойоте". В салоне пахло ванилью — приторно и навязчиво.
— Так что думаешь делать? — Нина лавировала между машинами.
— А что я могу? Даже не знаю, жива ли она.
— Жива-жива. В Москву переехала. Бизнес открыла или замуж удачно вышла, сестра толком не знает.
Лида смотрела на проплывающий город. Те же магазины, фасады, скверы. Ничего не меняется, только морщин прибавляется.
— Вот здесь, — Нина притормозила у обшарпанной пятиэтажки. — На втором этаже квартира была. А внизу "Тайское наслаждение" теперь.
У подъезда раскинулся куст сирени — фиолетовые гроздья нависали над скамейкой с двумя старушками.
— Это здесь Танечка Краснова жила? — подскочила к ним Нина.
— Давно уехала, — проскрипела одна. — Лет десять как в столицу перебралась.
Лида не вслушивалась в их болтовню. Её взгляд зацепился за что-то белое на стене. Она подошла ближе.
Почерк ударил под дых — такой знакомый, с острыми углами и росчерками. Витин почерк. "Спасибо, что была. Ты — навсегда."
Внутри что-то оборвалось. Не боль даже — пустота.
— Что там? — Нина возникла за спиной.
— Ничего.
Лида отступила. — Поехали отсюда.
В машине Нина включила радио. Певица с надрывом выводила что-то про несбывшееся счастье. Лида смотрела в окно, а перед глазами стояли эти буквы.
Мне он никогда такого не писал. Ни на годовщину, ни на день рождения. Даже в молодости. А для неё находил слова.
— Поговори с ним начистоту, — Нина выключила радио. — Спроси прямо: любил — не любил?
Лида повернулась к подруге:
— И что выберу? Узнать, что двадцать пять лет были ошибкой, или услышать вранье?
— Нельзя так жить, — покачала головой Нина. — С занозой в сердце.
Лида не ответила. Она вдруг поняла, что глаза до сих пор помнят шероховатость стены с его признанием другой. И самое страшное — что теперь она не просто хотела правды.
Она хотела узнать: что в той женщине было такого, чего никогда не будет в ней?
***
— Ты что, новую помаду купила? — Витя уставился на Лиду с таким удивлением, будто она покрасила волосы в зелёный.
— Представь себе, — она промокнула губы салфеткой. — Тебе не нравится?
— Да нет, нормально, — он пожал плечами. — Просто ты обычно другую берёшь.
— Решила попробовать что-то новое.
Лида разложила вещи по ящикам комода. Три дня она ходила с мыслью о надписи на стене. Три дня прокручивала в голове одну и ту же фразу: «Ты — навсегда». Не «мы», а «ты». Не ей, а другой.
Витя сидел в кресле, листая новости в телефоне.
— Завтра Петровичу на дачу поеду, крыльцо починить обещал, — сказал он, не поднимая глаз. — Вернусь к ужину.
— Ты с ней был, когда со мной встречался? — вопрос вырвался сам собой, резкий, как выстрел.
Витя застыл. Медленно опустил телефон.
— С кем?
— С Таней.
Он отложил телефон в сторону. На лице появилось то выражение, которое Лида знала слишком хорошо: смесь недовольства и усталости.
— С чего ты вдруг об этом заговорила?
— Ответь на вопрос, — Лида села напротив него.
Витя вздохнул.
— Нет, не был. Мы с ней расстались до того, как я тебя встретил.
— Почему?
— Что — почему?
— Почему вы расстались, если она была единственной?
Он посмотрел на неё. Так, будто она заговорила на чужом языке.
— Кто тебе такое сказал?
— Твоя мама. В аптеке. Я случайно услышала.
Витя потёр переносицу.
— Мать вечно что-то придумывает.
— Значит, неправда? — Лида подалась вперёд. — Она не была единственной?
Он молчал так долго, что ответ стал ясен без слов.
— Слушай, это было давно. Молодость, первая любовь. Все через это проходят.
— Молодость? — Лида встала. — А записка на стене — это тоже молодость? Я видела, Витя. «Ты — навсегда». Твой почерк.
Его лицо изменилось. Он поднялся с кресла.
— Ты следишь за мной?
— Я случайно там оказалась. С Ниной ездили.
— Зачем?
— Хотела понять, почему я прожила двадцать пять лет с человеком, для которого всегда была второй. Запасным вариантом.
Витя прошёлся по комнате, остановился у окна.
— Ты не второй вариант.
— А кто я? — Лида скрестила руки на груди. — Жена, которая «дом вести умеет»?
— Ты всё неправильно поняла.
— Тогда объясни.
Он повернулся к ней, и Лида вдруг увидела в его глазах что-то новое: не раздражение, а растерянность.
— С ней всё было... как в кино. Ярко, громко. Мы то сходились, то расходились. Когда она уехала в последний раз, я думал, что не переживу.
— А потом?
— А потом встретил тебя. Ты была... надёжной. С тобой было спокойно.
— Удобно, — Лида горько усмехнулась.
— Нет. Просто по-другому. Без этих американских горок. Без драм. С тобой я мог дышать.
Они стояли друг напротив друга, разделённые невидимой стеной.
— Ты с ней когда-нибудь виделся потом?
— Пару раз. Давно.
— И написал на стене?
Он отвёл глаза.
— Один раз. В годовщину.
— Годовщину чего?
Витя не ответил. Не нужно было.
— Слушай, — Лида подошла к нему вплотную, — мне не нужно, чтобы ты выбирал меня каждый день. Но я бы хотела хоть раз услышать, почему ты выбрал меня тогда. Не потому что «она не подошла», а потому что — я.
Витя молчал. В тишине слышно было, как капает вода из крана на кухне. Тик-так.
Как часы, отсчитывающие время их жизни. Жизни рядом, но не вместе.
***
Рука Лиды зависла над корзиной с сосисками. Те самые, которые Витя ел по субботам, запивая крепким чаем. Двадцать пять лет — один и тот же завтрак.
— Что-то еще? — кассирша постукивала ногтями по сканеру.
— Уберите сосиски, — Лида отодвинула упаковку. — И печенье тоже.
Расплатившись, она остановилась у молочного отдела. Яркий стаканчик йогурта с манго притягивал взгляд. Экзотика. Витя такое не ест — "баловство для детей". Лида положила йогурт в корзину.
Потом добавила авокадо, семгу, кофе без сахара. Всё, что любила она сама, но годами не покупала.
Моросящий дождь превратил асфальт в черное зеркало. Лида шла, разглядывая свое размытое отражение. Вчерашний разговор с мужем крутился в голове. Как он смотрел мимо нее, говоря о Тане. Как не смог ответить на простое "почему ты выбрал меня?"
Может, сам не знал ответа?
Дома Витя сидел на кухне с развернутой газетой.
— Ты не поехал к Петровичу? — Лида стряхнула капли с куртки.
— Дождь. Завтра съезжу.
Она выложила покупки на стол. Взгляд Вити прилип к яркому стаканчику.
— Это что за фокусы?
— Йогурт с манго, — Лида достала разделочную доску.
— А молоко где?
— Не купила.
Витя сложил газету одним резким движением.
— Специально, да?
— Да, — Лида распаковала семгу. — Специально.
— Что с ужином? — в его голосе прорезались нотки металла.
— Рыба с овощами.
— Ты же знаешь, я не ем это.
— А я ем, — Лида впервые за все эти дни почувствовала странное удовольствие. — И сегодня готовлю то, что нравится мне.
Витя откинулся на стуле, как от удара. В его глазах мелькнуло что-то новое — не раздражение даже, а растерянность человека, обнаружившего, что мир вокруг него внезапно изменился.
— Что происходит, Лид?
— Ничего особенного, — она ловко срезала кожицу с рыбы. — Просто я впервые за много лет решила быть собой. А не кем-то, кого ты выбрал по привычке.
— Все из-за Тани, да?
— Нет, — Лида подняла глаза. — Не из-за нее. Из-за фотографии, которую ты хранишь в гараже под старыми журналами.
Витя дернулся.
— Ты копалась в моих вещах?
— Искала отвертку на прошлой неделе. Еще до аптеки.
Тишина между ними загустела. Дождь барабанил по стеклу, как чьи-то нетерпеливые пальцы.
— Некоторые вещи сложно выбросить, — наконец произнес он.
— Понимаю, — Лида аккуратно нарезала рыбу. — Но и ты пойми: трудно жить с человеком, чье сердце занято другой. Даже когда она далеко.
— Я прожил с тобой двадцать пять лет, а не с ней.
— Телом — да. А душой?
Вопрос повис в воздухе. Лида поставила сковородку на огонь. Ее движения были точными, спокойными. Она вдруг заметила, что боль отступила, оставив после себя удивительную легкость. Словно она наконец сбросила рюкзак, который тащила на себе годами.
— Я не прошу тебя делать выбор, — она повернулась к мужу. — Просто хочу, чтобы мы оба перестали притворяться.
— И что дальше? — в его голосе звучала тревога.
— Не знаю, — Лида открыла йогурт и зачерпнула ложкой. Вкус оказался ярким, пряным, с легкой кислинкой — таким непохожим на все, что она ела раньше. И внезапно
Лида поняла: вот оно, начало чего-то нового. Пугающего. Настоящего.
***
— Так она теперь профессор в Москве? — Нина впилась взглядом в экран Лидиного телефона. — Надо же, а выглядит прямо как девчонка!
Лида забрала телефон. На экране застыло лицо Тани Красновой — уверенный взгляд, изящный изгиб шеи, волосы, собранные в небрежный узел.
— Страница как страница, — Лида спрятала телефон. — Лекции, конференции, фотографии с выставок.
— И что ты теперь будешь делать? — Нина наклонилась через столик.
— А что я могу? В пятьдесят шесть не устраивают сцены ревности.
Звон посуды справа заставил Лиду обернуться. За соседним столиком сидела свекровь с подругой. Зоя Петровна застыла с чашкой в руке, не донеся ее до рта.
— Добрый день, — Лида кивнула.
— Здравствуй, — свекровь поставила чашку. — Давненько тебя не видела.
— Много работы.
— Витя жалуется, что ты какая-то чудная стала, — Зоя Петровна прищурилась. — Даже на кухне теперь какие-то фокусы.
Лида почувствовала, как внутри поднимается что-то новое — не обида, не злость, а спокойная сила.
— Готовлю то, что мне нравится, — она улыбнулась. — Удивительно, да?
— Витя всегда любил простую еду, — свекровь поджала губы. — А не эти... эксперименты.
— Витя любит Таню, — Лида произнесла это негромко, но свекровь дернулась как от удара. — И теперь мы все это знаем.
Подруга Зои Петровны потянула ее за рукав, и они поспешно расплатились.
— Ничего себе! — выдохнула Нина, когда они ушли. — Ты ее срезала! Кто ты и куда дела мою подругу?
— Я сама себя не узнаю, — Лида засмеялась. — Знаешь, я вдруг поняла: мне не семнадцать, это верно. Но и не сто. У меня еще есть время.
Нина изучала ее лицо:
— А что Витя? Вы поговорили по-настоящему?
— Да. — Лида помешала кофе. — Он растерян. Думает, это каприз или гормоны.
— А ты?
— А я наконец сказала вслух то, о чем молчала четверть века. Что устала быть запасным аэродромом. Заменой "единственной".
— И как он отреагировал?
— Впервые увидела в его глазах что-то кроме привычки, — Лида улыбнулась. — Представляешь, он реально не понимал, о чем я. Для него все было... нормально.
Из колонок лилась мелодия без слов. За окном трепетали свежие листья на деревьях.
— Ты знаешь, что самое странное? — Лида посмотрела на подругу. — Я поняла, что мне не нужно быть его единственной. Мне нужно быть собой.
— Это как?
— Просто быть, — Лида развела руками. — Выбирать свою еду, свою помаду, свои слова. Не подстраиваться. Не угождать.
— И что теперь будет с вами?
— Не знаю, — Лида пожала плечами. — Но у нас впервые за двадцать пять лет настоящий разговор. Вчера он спросил, что я люблю есть на завтрак. Первый раз в жизни!
Нина улыбнулась:
— И что ты сказала?
— Что омлет с помидорами. И сегодня он его приготовил.
Они вышли на улицу. Майское солнце высветило каждую морщинку на их лицах.
— Знаешь что, — Лида остановилась у светофора, — я даже не злюсь на нее. На Таню. Она всегда была собой, а я — нет. Вот и вся разница.
— А сейчас?
— А сейчас учусь.
В сумке зазвонил телефон. Лида достала его.
— Да?
— Где ты? — голос Вити звучал непривычно взволнованно.
— В центре, с Ниной. А что?
— Я нашел фотографию. Ту самую. В гараже.
Лида замерла. Сердце отсчитало несколько ударов.
— И что?
— Я ее выбросил, — он помолчал. — Ты права. Нельзя жить между прошлым и настоящим. И я подумал... может, сходим куда-нибудь вечером?
Что-то новое прозвучало в его голосе.
— Давай, — Лида улыбнулась. — Только не "куда-нибудь", а в тот новый ресторан на набережной. Я давно хотела его попробовать.
— Хорошо. В семь? Заеду за тобой?
— Нет, — твердо ответила Лида. — Встретимся там. Я сама приду.
Она отключилась. Нина смотрела вопросительно.
— Что случилось?
— Не поверишь, — Лида засмеялась. — Кажется, мой муж впервые за двадцать пять лет по-настоящему меня увидел.
— А ты?
— А я, — Лида подняла лицо к солнцу, — начинаю видеть себя.
***
Найти себя никогда не поздно. Иногда для этого нужен всего лишь один разговор. Или одна покупка не того йогурта. А что стало вашей точкой невозврата? Поделитесь в комментариях своей историей пробуждения.
Буду благодарна за поддержку — хватит на новую помаду.
***