Кухня наполнилась ароматом свежемолотого кофе. Виктор, как всегда, был безупречен — выглаженная рубашка, волосы с легкой сединой аккуратно уложены. Он листал что-то в телефоне, изредка прихлебывая из чашки.
— Людочка, ты не представляешь, какой контракт мы вчера подписали! — его глаза сияли тем особенным блеском, который появлялся только когда дела шли в гору.
Я улыбнулась, расставляя тарелки с завтраком. Тридцать лет вместе, а он всё не перестаёт удивлять. Каждый его новый проект — как чудо, которому радуешься, даже не понимая сути.
— И что на этот раз? — спросила я, присаживаясь напротив.
— Фармацевтическое оборудование! Представляешь, мы теперь будем поставлять линии для упаковки лекарств.
Он говорил что-то ещё про рентабельность и перспективы, а я просто любовалась его воодушевлением. Мой Витя — всегда в движении, всегда с планами.
— Кстати, — он как бы между делом достал из портфеля папку, — тут нужна твоя подпись. Ерунда, для банка формальность. Ты же у меня официально хозяйка фирмы.
— Что? — я даже не сразу поняла. — Какой фирмы?
— Ну как какой, «ВитаФарм». Помнишь, три года назад регистрировали? Ты ещё смеялась, что теперь ты директор.
Я смутно припомнила, как подписывала какие-то бумаги. Тогда он объяснил, что так надёжнее, когда семейный бизнес оформлен на жену.
— А, вспомнила. И что теперь?
— Просто подпиши здесь и здесь, — Виктор протянул мне ручку. — Банк требует для открытия кредитной линии.
Я послушно расписалась, даже не вчитываясь. Зачем? Витя всегда сам разбирался с этими вещами, и ему я доверяла больше, чем себе.
— Вот и славно, — он чмокнул меня в щёку, убирая документы. — Побегу, у меня встреча в десять.
— Удачи, — улыбнулась я вслед, совершенно не подозревая, что только что подписала себе приговор.
Письмо счастья
Конверт лежал в почтовом ящике, белый, официальный, с печатями. Я бросила его на тумбочку вместе с рекламными листовками — разберу позже. Но что-то в этом письме заставило меня вернуться и взять его в руки.
«Межрайонная инспекция Федеральной налоговой службы...» Такие письма обычно разбирал Виктор. Но он задерживался на работе уже третий день, и любопытство взяло верх.
Я вскрыла конверт и начала читать. Строчки сливались, официальные формулировки путали. Но суть выплыла жуткая и непонятная: задолженность, неуплата налогов, штрафные санкции, требование явиться... И сумма — семизначная, от которой закружилась голова.
— Витя, — дрожащими пальцами я набрала его номер, как только смогла дышать нормально.
— Людочка, извини, у меня совещание, — его голос звучал привычно бодро.
— Тут письмо из налоговой, какая-то несуразица...
— А, это ерунда. Бухгалтер уже занимается. Не бери в голову, просто недоразумение.
— Но тут огромная сумма...
— Людмила, не сейчас! — его голос стал жёстче. — Я перезвоню.
Он отключился, а я осталась с письмом в руках и чувством, что пол уходит из-под ног.
До вечера бродила как в тумане, перечитывая бумагу снова и снова. Виктор так и не перезвонил. Когда стемнело, в дверь позвонили. Мужчина в форме с невозмутимым лицом протянул ещё один конверт.
— Гражданке Свиридовой Людмиле Анатольевне. Повестка в суд. Распишитесь.
Я расписалась, даже не понимая, что делаю. Захлопнула дверь и разорвала новый конверт.
«...о взыскании задолженности... о признании действий незаконными... уклонение от уплаты налогов в особо крупном размере...»
Буквы прыгали перед глазами. В голове стучало: «Я же ничего не делала. Я ничего не знаю».
Телефон завибрировал. На экране высветилось: «Витя». Я замерла, не решаясь ответить. Впервые за тридцать лет брака я боялась услышать голос собственного мужа.
Правда и ложь
— Ты всё это знал! — я бросила бумаги на стол перед Виктором, едва он переступил порог квартиры. — Знал и молчал!
Он устало опустился в кресло, ослабил галстук. Выглядел он неважно — осунувшийся, с мешками под глазами.
— Людочка, ты драматизируешь. Это обычная проверка, рутина.
— Рутина? — мой голос сорвался на крик. — Меня вызывают в суд! Требуют миллионы! Грозят уголовным делом! Какая это рутина?
Виктор вздохнул и потянулся к бару. Достал коньяк, налил, выпил залпом.
— Просто временные сложности с документами. Бывает в бизнесе. Завтра юристы всё уладят.
— Почему фирма записана на меня? Почему я директор? Я даже не знаю, чем она занимается!
— Потому что я тебе доверяю, — он попытался улыбнуться. — И потому что так безопаснее. У меня уже есть компании, если все яйца в одну корзину...
— Врёшь! — я впервые за тридцать лет повысила на него голос. — Ты меня подставил. Сделал крайней. А сам... где деньги, Витя?
Он вдруг изменился в лице. Улыбка исчезла, глаза сузились.
— Не истери. Всё под контролем. Я договорюсь с нужными людьми, и вопрос закроется.
— С какими людьми? О чём ты вообще? — меня трясло. — Я хочу знать правду! Что происходит с фирмой, где я якобы директор?
— Ничего особенного! — он стукнул кулаком по столу. — Обычный бизнес! Стандартные схемы оптимизации!
— То есть неуплата налогов — это теперь «оптимизация»? — я сама не верила, что говорю с ним таким тоном. — А уголовное преследование — тоже часть твоего гениального плана?
— Перестань! Тебе ничего не грозит. Ты просто подписывала бумаги. Ты ничего не знала.
Я посмотрела в его глаза — такие родные и вдруг такие чужие. Тридцать лет я верила каждому его слову. Тридцать лет смотрела на него снизу вверх.
— Вот именно, Витя. Я ничего не знала. И это моя вина.
Глаза открываются
— Людка, да он тебя как пешку использовал! — Тамара всплеснула руками, чуть не расплескав чай. — И ты всё это время не знала?
Мы сидели на кухне у моей старшей сестры. После ночной ссоры с Виктором я не могла оставаться дома. Впервые за тридцать лет брака меня трясло от одной мысли о встрече с мужем.
— Не знала, — я смотрела в окно, чувствуя себя полной дурой. — Подписывала, не глядя. Верила.
— Так все подставные директора и попадаются, — Тамара покачала головой. — У Николая на работе был такой случай. Завхоза оформили директором фирмы-однодневки, а потом — бац! — миллионные долги и уголовка.
— Я не подставной директор! — во мне вдруг вспыхнула обида. — Я жена!
— Жена, которая ничего не знала о делах мужа, — сестра положила руку мне на плечо. — Людочка, надо действовать. И быстро.
Она набрала номер, поговорила с кем-то и повернулась ко мне:
— Галина Петровна сейчас подъедет. Она юрист в арбитражном суде, всё объяснит.
Через час мы сидели втроём. Строгая женщина в очках изучала мои документы, хмурилась, делала заметки.
— Ситуация серьёзная, — наконец сказала она. — Фирма действительно зарегистрирована на вас. И махинации с налогами, судя по всему, проворачивались не один год.
— Но я ничего не делала!
— К сожалению, как директор вы несёте ответственность. Незнание не освобождает. Прямо сейчас нам нужны все документы: регистрационные, финансовые, договоры.
— У меня ничего нет, — я развела руками. — Всем занимался Виктор.
— Тогда действуем иначе, — Галина Петровна поправила очки. — Пишем заявление в полицию о том, что вас использовали втёмную. Возможно, даже подделали подпись. Но учтите — это серьёзный шаг. Фактически вы заявите на собственного мужа.
Я закрыла глаза. Перед внутренним взором пронеслись тридцать лет совместной жизни. Свадьба. Рождение сына. Отпуска. Праздники. Ссоры и примирения.
— Я не знаю, смогу ли, — мой голос дрожал.
— Выбор за вами, — юрист посмотрела на меня с сочувствием. — Но решать нужно быстро. Иначе крайней останетесь вы.
Решительный шаг
Отделение полиции встретило меня казённым холодом и запахом дешёвого кофе. Я сжимала в руках папку с документами, собранными наспех — всё, что смогла найти дома, пока Виктор был на работе.
— Вы уверены, что хотите подать заявление? — следователь, усталый мужчина средних лет, смотрел с плохо скрываемым сомнением. — Это ваш муж, может быть, стоит сначала поговорить?
— Я пыталась, — мой голос звучал неожиданно твёрдо. — Тридцать лет пыталась. Достаточно.
Он кивнул и пододвинул бланк. Я начала писать, стараясь изложить всё как можно яснее. С каждой строчкой что-то внутри меня менялось. Будто с души падали тяжёлые камни — страх, неуверенность, привычка полагаться на чужое мнение.
— А теперь мне нужны будут ваши показания, — следователь включил диктофон. — Расскажите подробнее, как всё происходило.
Я говорила почти час, вспоминая детали, анализируя события прошлых лет. Складывался пазл из обрывков воспоминаний: Виктор, просящий подписать документы; странные звонки; его нервозность во время налоговых проверок.
— Спасибо, — следователь выключил запись. — Мы проведём проверку. Возможно, вас вызовут ещё раз.
Я вышла на улицу с чувством, будто заново родилась. Звонок мобильного заставил вздрогнуть.
— Ты сошла с ума! — голос Виктора дрожал от ярости. — Заявление в полицию? На меня? На мужа?
Не знаю, кто ему доложил. Связи, наверное. У него всегда были связи.
— Да, Витя. Заявление.
— Ты понимаешь, что теперь будет? — он перешёл на крик. — Они копать начнут! Всё разворошат!
— И хорошо, — я почувствовала странное спокойствие. — Пусть копают. Пусть разворошат.
— Людмила, ты же моя жена! Тридцать лет вместе! Как ты могла?!
— Именно потому, что я твоя жена, я не могу быть твоим щитом, — сказала я тихо. — Не могу быть пешкой в твоих махинациях. Не могу больше жить во лжи.
На том конце повисла тишина. Потом глухой голос:
— Ты пожалеешь об этом. Очень пожалеешь.
Он отключился. Я стояла посреди улицы, сжимая телефон. Сердце колотилось как бешеное. Но впервые за долгие годы я чувствовала себя... свободной.
Яблони в цвету
Яблони цвели так пышно, что воздух казался молочно-белым. Я сидела в плетёном кресле на веранде нашей старой дачи, той самой, что когда-то купили ещё с родителями. Здесь прошло моё детство, здесь мы с Виктором проводили первые выходные после свадьбы. И сюда я вернулась шесть месяцев назад, когда жизнь перевернулась.
Книга лежала на коленях раскрытой, но я не читала — просто смотрела на сад, наслаждаясь тишиной и покоем. За эти полгода я научилась ценить простые мгновения.
Скрип калитки заставил меня вздрогнуть. По дорожке шёл Виктор — без привычного лоска, в простой рубашке и джинсах. Он остановился у ступеней, не решаясь подняться.
— Здравствуй, Люда, — его голос звучал непривычно тихо.
— Здравствуй, — я не сделала попытки встать.
Он помялся, потом махнул рукой в сторону кресла напротив:
— Можно?
Я кивнула. Он сел, положив руки на колени. Молчал. Потом поднял глаза:
— Прости меня. Если сможешь.
Я смотрела на него — постаревшего, осунувшегося. Поседевшего почти полностью. Эти полгода дались ему не легче, чем мне.
— Как дела с судом? — спросила я вместо ответа.
— Закрыли дело. Признали, что подписи на большинстве документов поддельные. Доказали, что ты не принимала участия в управлении фирмой.
— А ты?
— Условный срок. И штраф, конечно. Большой, — он грустно усмехнулся. — Пришлось продать почти всё. Квартиру, машину. Но я справлюсь.
Мы снова замолчали. Над садом пролетела пчела, гудя по-хозяйски.
— Сергей звонил вчера, — сказала я, нарушив тишину. — Передавал тебе привет. Говорит, что скучает.
Наш сын жил в Германии уже пять лет. Приезжал редко.
— Я звонил ему. Рассказал всё, как есть.
— И что он?
— Сказал, что я идиот, — Виктор улыбнулся с горечью. — И что пора взрослеть, даже если мне уже шестьдесят.
Я невольно улыбнулась в ответ. Это было так похоже на Серёжку.
Виктор вдруг встал, подошёл ближе. Опустился на одно колено перед моим креслом — неловко, будто кости уже не слушались его.
— Я не прошу вернуться. Не прошу простить. Просто... можно ли начать заново? Хотя бы разговаривать? Хотя бы видеться иногда?
Я посмотрела в его глаза — усталые, полные раскаяния. Тридцать лет любви нельзя перечеркнуть. Даже после предательства.
— Чаю хочешь? — я поднялась с кресла. — Только сразу договоримся: никакой лжи. Никогда. Ни в чём.
Он кивнул, не скрывая слёз:
— Обещаю.
Я направилась в дом, чувствуя, как внутри разливается тихое тепло. Не прощение — ещё нет. Но надежда. На то, что в шестьдесят ещё можно начать жизнь заново.