Она приехала к дочери когда не стало мужа — печку топить тяжело, огород занесло. А Нина сказала фразу, которую не прощают даже детям.
Звонок в дверь раздался, когда кухня превратилась в поле сражения. Сырники шипели на сковородке, кофе рвался на свободу из турки, а корица рассыпалась по полу мелкими звёздочками.
— Кого принесло в такую рань? — Игорь оторвался от ноутбука.
— В субботу в восемь утра? Кто-то непрошенный.
Распахнула дверь и застыла. На площадке стояла мама с двумя потрёпанными чемоданами и тем особенным взглядом, который всегда действовал безотказно.
— Ниночка, доченька.
Сказала — и слёзы потекли по её щекам. Этой фразой и влажным блеском в глазах она превращала меня в вечно виноватую девочку. Но не сегодня.
— Ты почему не позвонила?
— Телефон разрядился в дороге. Думала, обрадую. — Она шагнула вперёд, протягивая руки.
Я отступила, пропуская её в прихожую. Впустила, но не обняла.
— Проходи. Мы завтракаем.
Мама осмотрелась с видом ревизора. Сняла потёртое пальто, гордо выпрямила спину.
— Петя... не стало его. Три недели назад. — Произнесла буднично, словно сообщала прогноз погоды. — Одна теперь я в нашем домишке. Печь тяжело топить, ноги совсем не слушаются. А огород снегом завалило.
— Соболезную. — Я вернулась спасать завтрак. — Будешь чай?
— Лучше кофе. С молоком. Если найдётся.
Из комнаты выскочил взъерошенный Антон. Увидел бабушку, лицо озарилось.
— Ба! Откуда ты взялась?
— А вот она я! — Мама расцвела, раскрывая объятия.
Антон бросился к ней. Свекровь никогда так не встречала моего сына. А мама умела быть лучшей бабушкой для всех, кроме меня.
За завтраком она сыпала деревенскими новостями, жаловалась на одиночество. Говорила с паузами, поглядывая то на меня, то на мужа. Ждала вопроса.
— Тамара Васильевна, вы надолго к нам? — не выдержал Игорь.
— Думала... может, до весны. — Она опустила глаза. — Я бы не просила, но выхода нет.
Воздух в кухне стал плотным, как кисель. Я смотрела на её руки — морщинистые, с выпуклыми венами. Эти руки когда-то расплетали мне косы. Ими же она разрушила мою жизнь.
— Спасибо, мама. Но с нами ты жить не будешь.
Сказала и отвернулась к окну. Снег падал крупными хлопьями, будто время застыло.
— Что? — Она не поверила своим ушам.
— Можешь погостить неделю. Потом поможем тебе вернуться.
Игорь уставился на меня с таким лицом, словно я превратилась в чужого человека.
— Нина, ты в своём уме? Это же твоя мать.
— Именно. — Я собрала тарелки. — Моя. Многого ты не знаешь.
— Ниночка, родная... — начала мама дрожащим голосом.
— Мам, не сейчас. — Отрезала я.
Антон переводил растерянный взгляд с меня на бабушку.
— Ба же замёрзнет там одна!
— У бабушки есть соседи. И пенсия. — Я встала. — Мне нужно работать. Мама, твоя комната там. Полотенце в шкафу.
Вышла, чувствуя, как их взгляды прожигают спину. Но легче не становилось.
Только закрыв дверь спальни, я выдохнула. Достала телефон, открыла снимок. Мы с Серёжей — молодые, счастливые. Мой первый муж. Тот самый. Мама тогда тоже приехала "ненадолго". И осталась на полгода.
Через восемь месяцев мы развелись.
Я знала, что она сейчас там, на кухне. Шепчет что-то Игорю. Строит глазки, как умеет только она. Рассказывает, какой бездушной я всегда была.
В прошлый раз я промолчала. Сейчас — не позволю.
Вечером мама устроилась на кухне с чашкой чая.
Сидела тихо, поглядывала украдкой. Я крошила овощи для салата, притворяясь глухой к этим взглядам.
— Антошка-то как вытянулся, — произнесла она наконец.
— В школе отличник.
— Весь в тебя.
— В Игоря.
Нож стучал по доске. Морковка, огурец, перец. Чёткие движения, ровные кубики. Только бы не встречаться с ней глазами.
— Игорь — настоящий мужчина, — сказала она с таким придыханием, что внутри всё скрутило. — Надёжный. Не то что твой первый.
Я сжала нож так, что побелели костяшки.
— Серёжа тоже был надёжным. Пока ты не приехала.
— Опять двадцать пять? — Мама поджала губы. — Сколько можно винить меня в своих ошибках?
Ошибках. Моих. Невероятно, как она умеет переворачивать всё с ног на голову.
— Давай не сейчас.
— Нет уж, сейчас. — Она отодвинула чашку. — Ты меня выставляешь на мороз. Имею право знать почему.
В кухню влетел Антон, и разговор оборвался. Мама мгновенно превратилась в сахарную вату. Стала расспрашивать про школу, про друзей, про игры. Хохотала над его шутками так, будто он новый Петросян.
Я смотрела на её лицо и видела в каждой морщинке, в каждой улыбке годами отточенное мастерство. Она всегда умела очаровывать. Мужчин, детей, соседок. Всех, кроме меня.
Когда Антон убежал к себе, а мы с Игорем расположились в гостиной, мама заняла кресло напротив. Включила свою вечную передачу о здоровье, не переставая комментировать:
— Правильно говорят! Я ж тебе твердила про травы от давления. А ты всё химию глотаешь.
— У меня нет давления, мама.
— Ещё будет. У всех Соколовых оно как часы.
Игорь листал планшет, но я чувствовала его взгляды. После утреннего разговора он стал молчаливым, напряжённым. Наверняка гадает, что случилось между нами.
— Игорёчек, — пропела мама. — А ты не думал о втором ребёночке? Антошка уже самостоятельный, самое время.
Я вздрогнула. Тем же голосом, с той же интонацией она когда-то спрашивала Серёжу. И он мялся, краснел, а потом оправдывался — мол, не готовы пока.
— Мама! — оборвала я. — Это не твоё дело.
— Я же просто...
— Просто не лезь в нашу жизнь.
Игорь поднял голову.
— Нина, ты чего? Тамара Васильевна же от души.
От души. Если б он знал, что стоит за этой душевностью. Я выскочила на балкон. Морозный воздух обжёг лёгкие. На соседней лоджии дымила Валька — единственный человек в доме, с кем я иногда перебрасывалась словами.
— Мать пожаловала? — спросила она, выпуская сизый дым. — Слышала утреннюю канонаду.
— Явилась.
— Надолго?
— На неделю.
Валька хмыкнула, но промолчала. Я смотрела на городские огни и считала дни. Семь дней, и мама уедет. Нужно просто переждать. Не срываться. Не вспоминать.
Только как не вспоминать, если она каждым словом бередит память?
Вернувшись в комнату, я застыла на пороге. Мама показывала Игорю старый фотоальбом. Тот самый, который приволокла с собой.
— А вот Ниночка в третьем классе, гляди, какая куколка. С бантиками.
Игорь улыбался, разглядывая карточки. Я никогда не показывала ему своё детство. Слишком много там было всякого — и светлого, и тёмного.
— А это кто? — спросил он, тыча пальцем в фото.
— Нинин отец, — ответила мама тоном, который берегла для рассказов о первом муже. — Видный мужчина. Но пил как лошадь. Ушёл, когда Нине исполнилось семь.
Враньё. Она сама его выставила, когда подцепила кого-то побогаче. А когда этот "побогаче" испарился вместе с нашими сбережениями, рыдала и причитала, что папа нас бросил.
— Никогда копейки не прислал, — продолжала она. — Я одна Ниночку поднимала. На трёх работах пахала.
Две работы. И бабушка тянула нас как могла. Но зачем портить красивую легенду правдой?
— Мама, брось. — Я выхватила альбом. — Игорь, завтра рано вставать. Пора спать.
— Конечно, идите, — мама расплылась в понимающей улыбке. — А я ещё посижу. Сериальчик досмотрю.
Когда мы легли, Игорь повернулся ко мне.
— Нина, что между вами стряслось? Почему ты с ней на ножах?
— Не сейчас, — я отвернулась к стене.
— А когда? Ты никогда не рассказывала про своё детство. Про первого мужа. Про то, почему так редко видишься с матерью.
— Потому что есть раны, которые лучше не трогать.
Я закрыла глаза, но сон не шёл. За стенкой бубнил телевизор — мама включила какую-то мелодраму. Звук был приглушенным, но каждая реплика била по нервам. Каждым словом она словно проникала в мою память.
Утром, проходя мимо кухни, я услышала, как мама наставляет Антона:
— Кушай, золотце. Бабуля сделала тебе бутерброды. С колбаской, как ты любишь.
Заглянула внутрь и увидела, как сын с аппетитом уминает огромный бутерброд с толстым слоем масла и кругом колбасы.
— Мама, у Антона аллергия на колбасу.
— Да брось ты, ничего с ним не случится от кусочка. Правда, Антошенька?
Сын кивнул с набитым ртом.
— Меня не волнует, что ты думаешь. — Я отобрала недоеденный бутерброд. — Собирайся в школу.
Антон нахмурился, но послушался. Когда он вышел, мама посмотрела на меня с укором.
— Зачем так строго с мальчиком? Побалуй его, пока маленький.
— Ему двенадцать, он не маленький. И я знаю, как растить своего сына.
— Как я тебя, да? — Она усмехнулась. — Только смотри, не оттолкни его, как оттолкнула меня.
Я не стала отвечать. Вылетела из кухни, чувствуя, как внутри поднимается то, что я душила столько лет. Ярость, разочарование. И страх.
Страх, что прошлое повторится.
На третий день мама обжила нашу квартиру, как давно знакомую территорию.
Переставила банки со специями в кухне «для удобства». Разложила свои кремы в ванной. Повесила в прихожей выцветший календарь с котятами.
— Зачем это? — спросила я, кивая на котят.
— Чтобы видеть числа, — ответила она, будто объясняла ребенку. — У вас же нет календаря.
— В телефоне есть.
— Это не то. Нужно видеть картинку перед глазами.
Я не стала спорить. Котята так котята. Через четыре дня их здесь не будет.
В тот вечер Игорь вернулся с работы позже обычного. Хмурый, с тяжелым взглядом.
— Что-то случилось? — спросила я, когда он молча прошел в ванную.
— Ничего особенного. Просто устал.
Мама крутилась на кухне. Напекла пирожков с капустой, наварила борща. Запах стоял на всю квартиру.
— Игорёк, садись кушать, — позвала она. — Я твой любимый борщ сварила.
Он удивленно поднял брови.
— Откуда вы знаете, что я люблю борщ?
— Мне Антоша рассказал. — Она подмигнула. — А я умею слушать, в отличие от некоторых.
Игорь глянул на меня. Я отвернулась, делая вид, что проверяю почту в телефоне.
За ужином мама расцвела. Рассказывала деревенские байки, смеялась, подкладывала всем добавки. Антон уплетал пирожки, Игорь хвалил борщ. Я ковыряла ложкой в тарелке, не чувствуя вкуса.
— Нина, что с тобой? — не выдержал Игорь. — Сидишь как на поминках.
— Устала.
— От чего? Ты же дома весь день.
— Работала.
— Да ладно тебе, — встряла мама. — Какая работа? Ты же просто в компьютере сидишь.
Я сжала зубы. Восемь лет работы дизайнером, три крупных клиента, собственное портфолио. А для нее это «просто в компьютере сидишь».
— Ниночка у нас всегда была такой, — продолжила она, обращаясь к Игорю. — Всё у нее важное, серьезное. Никогда не умела расслабиться, повеселиться.
— Не начинай, — предупредила я.
— А что я такого сказала? Просто вспомнила, как ты в молодости всё зубрила свои учебники, а на дискотеки не ходила. Если бы не я, так и не познакомилась бы с Сережей.
При упоминании первого мужа Игорь напрягся. Антон тоже навострил уши — он почти ничего не знал о моей прошлой жизни.
— А кто такой Сережа? — спросил сын.
— Мамин первый муж, — ответила бабушка с улыбкой. — Хороший был парень, но слабохарактерный.
— Мама!
— Что? Я правду говорю. Он слушал больше свою мамашу, чем тебя. И деньги считал. Всё «потом, потом». А когда это «потом» наступит? Жизнь-то одна.
Я отодвинула тарелку.
— Антон, ты поел? Иди делай уроки.
— Но я еще хочу пирожок!
— Потом доешь.
Антон ушел, недовольно бурча под нос. Игорь смотрел то на меня, то на маму.
— Тамара Васильевна, а что случилось с первым браком Нины? Она никогда не рассказывает.
— Потому что нечего рассказывать, — отрезала я.
— Ну почему же, — мама промокнула губы салфеткой. — Просто не сошлись характерами. Бывает. Я, помню, приехала к ним в гости, так у них уже всё трещало по швам.
— Из-за чего? — Игорь подался вперед.
— Из-за всего. Сережа вечно на работе пропадал. А Ниночка сидела дома одна, грустная. Я пыталась ее развеселить, да куда там. Она меня всегда стеснялась, своих подруг ко мне не водила.
— Каких подруг? У тебя вечно собирались собутыльники. Ты спала до обеда, а вечером к тебе приходили "друзья", и вы шумели до утра.
— Ну и что? Я молодая была, красивая. Имела право на личную жизнь.
— В моей квартире?
— Я всего полгода у вас прожила! И между прочим, разводились вы уже после моего отъезда. Так что не надо на меня всё валить.
Игорь переводил взгляд с меня на маму, пытаясь уловить, о чем мы говорим на самом деле.
— И вообще, — добавила мама с нажимом, — если бы не я, ты бы до сих пор жила с тем занудой. А теперь у тебя Игорь — настоящий мужчина!
Я захлопнула крышку ноутбука так резко, что Игорь вздрогнул.
— Всё, хватит. Я не буду это слушать.
Встала из-за стола, но мама схватила меня за руку.
— Нинка, признайся уже, в чем дело? Почему ты меня ненавидишь? За то, что я тебе глаза открыла на твоего благоверного?
— Ты флиртовала с ним! — вырвалось у меня.
Повисла тишина. Игорь застыл с поднесенной ко рту чашкой. Мама побледнела.
— Что ты несешь? — прошептала она.
— Я видела вас. Вернулась раньше с работы. Он выходил из твоей комнаты, застегивая рубашку. А ты стояла в дверях в одном халате.
— Ты всё не так поняла...
— Да неужели? А как еще это понять? Ты с моим мужем в моем доме. Потом убеждала меня, что он меня не достоин. А когда я подала на развод, сделала вид, что ты тут ни при чем.
Игорь медленно поставил чашку.
— Тамара Васильевна, это правда?
Мама всплеснула руками.
— Господи, да что вы все на меня накинулись? Ничего не было! Он просто зашел спросить, не нужно ли мне чего из магазина. А я только из душа вышла.
— В одиннадцать утра в четверг? Когда он должен был быть на работе?
— Откуда я знаю? Может, отгул взял.
— Он признался мне потом. Когда я сказала, что видела вас.
Мама откинулась на спинку стула. Её лицо изменилось — исчезла маска добродушной старушки, проступили жесткие, властные черты. Я знала это выражение. Оно всегда появлялось, когда кто-то загонял ее в угол.
— Ну и что? — произнесла она неожиданно спокойно. — Подумаешь. Он мужчина, я женщина. Ты вечно на работе пропадала. А он внимания хотел.
Игорь резко встал.
— Я, пожалуй, пойду проверю, как там Антон с уроками.
Когда он вышел, мама посмотрела на меня с усмешкой.
— Ну вот, опять ты все испортила. Теперь твой благоверный будет думать, что я разлучница.
— А кто ты?
— Я твоя мать. И я хотела как лучше. Сережа тебе не подходил. Игорь — другое дело. Посмотри, какая у вас семья, какой сын. Разве я не была права?
Я встала из-за стола.
— Уезжай. Завтра же. Я куплю тебе билет на автобус.
— Нина! — Её голос дрогнул. — Ты не можешь выгнать родную мать!
— Могу. И выгоню.
Она вдруг сникла, постарела на глазах. Плечи опустились, морщины стали глубже.
— Хорошо, — прошептала она. — Я уеду. Только дай мне сказать одну вещь.
— Что еще?
— Я ведь правда хотела как лучше. Для тебя. Не верила, что ты будешь счастлива с ним. И знаешь... — Она подняла глаза, полные слез. — Я была права. Посмотри на свою жизнь сейчас и скажи: разве не лучше с Игорем?
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Самое странное — она говорила правду. С Игорем я была счастливее, чем с Сережей. Но цена этого счастья...
— Уходи, — повторила я. — Просто уходи.
Утро началось со стука в дверь спальни.
Я лежала с открытыми глазами — всю ночь проворочалась, слушая, как за стенкой мама то всхлипывает, то громко вздыхает.
— Нина, ты не спишь? — Игорь присел на край кровати. — Надо поговорить.
Я села, обхватив колени руками.
— О чем тут говорить?
— О вчерашнем. О твоей маме. О том, что ты никогда не рассказывала мне о своем первом браке.
— Зачем бередить старые раны?
Он потер переносицу — жест, который появлялся, когда он нервничал.
— Шесть лет вместе, а я до сих пор не знаю половины твоей жизни. Нина, я имею право знать.
За окном шел снег. Крупные хлопья кружились в воздухе, словно кто-то тряс огромную перину.
— Мы познакомились с Сережей на первом курсе. Поженились на третьем. Мама приехала к нам, когда мы уже три года были вместе. Прожила полгода, и... ты всё слышал вчера.
— И ты развелась из-за этого?
— Не только. Он не хотел выбирать между мной и ею. Говорил, что ничего особенного не случилось. Что я всё преувеличиваю. Что это моя мать, и мне нужно простить её.
— А ты не смогла?
Я покачала головой.
— Дело не в прощении. Дело в том, что она всегда так делала. Всю мою жизнь. С моими друзьями, парнями, мужем. Приходила и забирала то, что хотела. А потом говорила, что делает это ради меня.
Игорь долго молчал. Потом взял мою руку.
— Ты боишься, что она сделает то же самое со мной?
Я отвернулась. Горло перехватило.
— Я знаю, что ты не такой, как Сережа. Но она... она не изменилась. Ты видел, как она строит тебе глазки? Как говорит о нашем браке? Словно это её заслуга. Словно она создала нашу семью.
— Нина, — он сжал мою ладонь. — Я люблю тебя. Не её. Тебя.
За дверью послышались шаги. Тихие, осторожные. Мама подслушивала.
— Она всё равно уедет сегодня, — сказала я громче.
Шаги стихли. Через минуту хлопнула дверь ванной.
Игорь встал.
— Я отвезу Антона в школу. А ты... постарайся не наговорить лишнего.
Когда они ушли, я вышла на кухню. Мама сидела за столом, сгорбившись. Перед ней стояла чашка с нетронутым чаем. Она выглядела постаревшей, почти больной.
— Я уже собрала вещи, — произнесла она, не поднимая глаз. — Закажешь мне такси?
— До автовокзала довезу сама.
— Не надо. Я и сама доберусь.
Мы молчали. В тишине тикали настенные часы — подарок свекрови на новоселье. Мне всегда казалось, что они отсчитывают не время, а мое терпение.
— Я не хотела делать тебе больно, — сказала наконец мама. — Просто так получилось.
— Всегда так получается. Ты ни в чем не виновата, да?
Она подняла голову.
— Виновата. Но и ты тоже. Ты всегда была такой... правильной. Строгой. Осуждающей. Как твой отец.
— При чем тут отец?
— Он тоже всегда меня осуждал. За то, что я молодая, красивая. За то, что мне хотелось жить, а не сидеть с ребенком. Он не понимал меня.
— Ты бросила его ради богатого мужика, который потом украл наши деньги!
— Я искала счастья, — она развела руками. — Разве ты не делаешь то же самое?
— Нет. Я не разрушаю чужие семьи.
— Но разве ты не счастлива сейчас? С Игорем?
Я не ответила. В этом и была вся ирония — она оказалась права. С Игорем я обрела то, чего никогда не было с Сережей. Но какой ценой?
— У тебя забавное лицо, когда ты не знаешь, что сказать, — усмехнулась мама. — Точно как в детстве.
Я встала.
— Я закажу тебе такси. Автобус в два часа.
— Хорошо.
Она не пыталась спорить, не закатывала истерик. Это было так не похоже на нее, что я растерялась.
— Тебе есть куда вернуться? С отоплением, с огородом?
— Не волнуйся. Справлюсь как-нибудь.
Когда приехало такси, мама вышла с поразительным достоинством. Ни слез, ни попыток вызвать жалость. Словно это она решила уехать, а не я её выгнала.
— Передай Антошке, что бабушка его любит, — сказала она, садясь в машину. — И Игорю... что он хороший человек.
Такси скрылось за поворотом. Я осталась стоять на морозе, чувствуя странную пустоту внутри. Не облегчение, не торжество. Скорее — растерянность.
Вечером, когда Антон делал уроки, а Игорь смотрел футбол, я зашла в гостевую комнату. Мама застелила кровать, вытерла пыль, даже вымыла окно. Словно и не жила здесь.
Только на тумбочке осталась забытая шпилька. Я взяла ее в руки — старая, с потускневшим металлическим шариком на конце. Такие она носила, когда я была маленькой.
Я помнила, как она укладывала волосы перед зеркалом, а я смотрела, затаив дыхание. Она казалась мне тогда самой красивой женщиной на свете. Сильной, яркой, свободной.
Когда я выросла, то поняла, что за этой яркостью скрывалось что-то еще. Жажда внимания. Страх одиночества. Неумение жить иначе, кроме как за счет других.
Но сейчас, глядя на эту дешевую шпильку, я вдруг подумала: может, дело не только в этом? Может, она просто не знала, как быть другой? Как любить, не разрушая?
Телефон зазвонил, когда я уже собиралась выбросить шпильку в мусорное ведро. Незнакомый номер.
— Алло?
— Нина? — Голос был пожилой, женский. — Это тетя Зина. Соседка твоей мамы.
— Что-то случилось?
— Да нет, всё нормально. Просто она приехала какая-то... странная. Тихая. Даже не зашла поздороваться. А я ей соленья хотела отдать.
— Она устала с дороги.
— Наверное, — тетя Зина помолчала. — Слушай, а она у вас там... ну, не болеет ничем?
— Нет, с чего вы взяли?
— Да так. Просто она в последнее время часто говорила, что сердце болит. А тут приехала такая бледная.
Я почувствовала, как внутри что-то сжалось.
— Она вам сама велела мне позвонить?
— Нет что ты! Она и не знает, что я звоню. Просто... присмотри за ней, ладно? Всё-таки мать родная.
Когда разговор закончился, я долго сидела, сжимая телефон. Потом набрала мамин номер. Гудки шли, но она не брала трубку.
Игорь заглянул в комнату.
— Нина, ты в порядке?
Я кивнула, не в силах говорить.
— Она уехала? — спросил он осторожно.
— Да.
— И что теперь?
— Не знаю, — честно ответила я. — Правда не знаю.
***
Снег сдался, превратился в грязное месиво с проплешинами асфальта. Зима выдохлась, уступая дорогу весне.
С мамой не перезванивались. Молчание между нами затвердело, как цемент.
— Может, наберешь её? — спросил Игорь за ужином. — Узнаешь, как там.
— Если что серьезное, тетя Зина позвонит.
Он не стал настаивать. После маминого отъезда жизнь вернулась в прежнее русло — спокойное, предсказуемое. Только иногда ловила на себе взгляд Игоря — цепкий, изучающий. Словно искал во мне что-то, чего раньше не замечал.
Антон тоже замкнулся. Перестал вспоминать бабушку, но порой бросал на меня быстрые, вопрошающие взгляды.
— Мам, правда, что до папы у тебя был муж? — спросил он как-то вечером.
Я чистила картошку. Рука с ножом замерла.
— Правда.
— А почему вы разошлись?
— Не срослось.
— Из-за бабушки?
Умный мальчик. Пугающе умный.
— Не только. Просто мы были слишком разными.
— А вы с папой не разные?
Я отложила нож, вытерла руки о полотенце.
— Все люди разные, Антош. Вопрос в том, готовы ли они принимать эти различия.
— И вы с папой готовы?
— Да.
— А с бабушкой — нет?
Я вздохнула.
— С бабушкой всё запуталось давным-давно.
Он кивнул каким-то своим мыслям и ушел. Я смотрела ему вслед, размышляя, как наши с мамой отношения влияют на его понимание семьи.
Через неделю телефон разразился звонком. Тетя Зина.
— Что стряслось? — я схватила трубку с бешено колотящимся сердцем.
— Спокойно, ничего такого, — хмыкнула она. — Звоню сказать, что твоя мать не пропадает.
— В каком смысле?
— В прямом. Думала, будет сидеть и киснуть четырех стенах? Не на ту напали! Михалыч к ней ходит.
— Кто?
— Да сосед мой. Печку поправил, крыльцо подлатал. Теперь вечерами у неё сидит, смеются на весь двор.
Я прислонилась к стене, не веря ушам.
— Погодите. Не тот Михалыч, что на отшибе живет?
— Нет, этот напротив. Помнишь — высокий, с бородой. У него еще "Нива" синяя во дворе ржавеет.
Я вспомнила. Муж соседки Алефтины, той самой, что осенью угощала маму солеными грибами. Только он не Михалыч, а Павел Михайлович.
— Так он же женатый!
— Был женатым, — отрезала тетя Зина со значением. — Алька съехала к дочери на прошлой неделе. Такой концерт закатила! Вся улица сбежалась. Орала на всю деревню, что твоя мать приворотом её мужика увела.
Я задохнулась. Господи, ничего не меняется. Вечно она влезает в чужие спальни.
— И что теперь?
— А то и теперь! Алефтина хлопнула дверью, а Михалыч к твоей маме перебрался. Помогает ей по хозяйству. А Тамара твоя ходит — не узнать! Расправила плечи, глаза блестят. И прикупила себе куртку новую, представляешь? Красную, с молнией сверкающей. В ней по деревне шествует, как королева.
Я закрыла глаза.
— Тетя Зина, спасибо за новости.
— Не за что. Подумала, переживаешь, небось. А она, видишь, как ни упадет — всё на лапы.
После разговора я сидела оглушенная. Потом рассмеялась — тихо, недоверчиво. И внутри что-то лопнуло, как перетянутая струна. Словно развязался узел, который носила в себе годами.
Вечером пересказала всё Игорю. Он выслушал, потом качнул головой.
— Твоя мать — феномен природы.
— Это точно.
— Злишься на неё?
Я прислушалась к себе.
— Нет. Странно, правда? Раньше бы вскипела, а сейчас... просто принимаю её такой, какая есть.
Он приобнял меня.
— Знаешь, я всё думал о том, что она сказала перед отъездом. Про твой первый брак, про меня.
— И что?
— Может, она действительно желала тебе лучшего? По-своему, разумеется. Неправильно. Но если в итоге...
— Игорь, — я повернулась к нему. — Даже если так, это не оправдание. Она предала меня, сломала мой брак. То, что я встретила тебя — не её заслуга.
— Согласен, — он кивнул. — Просто... она тоже человек. Со своими изъянами, ошибками. И сейчас, видимо, счастлива.
— Похоже на то.
Мы смотрели в окно на засыпающий город. Потом я произнесла то, что вдруг осознала с пронзительной ясностью:
— Знаешь, я всю жизнь боялась превратиться в неё. Стать разрушительницей. Эгоисткой, для которой чужие чувства — пустой звук. Наверное, поэтому так цеплялась за брак с Сережей, даже когда стало ясно — не моё.
— А сейчас?
— Теперь вижу — я не стала её копией. И не стану. Я — это я. Со своими принципами, границами, выбором. И могу просто... отпустить её.
Игорь улыбнулся.
— Мудрое решение.
— Ага, так просто оказалось, — я фыркнула. — Всего-то потребовалось двадцать лет обиды и один Михалыч с синей развалюхой.
Через неделю отправила маме открытку: "Поздравляю с переменами в жизни. Будь счастлива". Не написала "целую", не просила прощения. Просто признала её право жить по-своему.
Ответа не ждала, но он пришел — тоже открыткой: "Спасибо, доченька. Приезжай летом с Игорем и Антошкой. Павел мангал строит в саду".
Показала карточку Игорю. Он прочел и поднял брови.
— Поедем?
— Может быть. Когда-нибудь.
Вечером сидели на кухне втроем — я, Игорь, Антон. Обсуждали лето. Антон рвался в лагерь с друзьями, Игорь предлагал махнуть на море.
Я смотрела на них и думала: мама при всех своих недостатках была права в одном — с Игорем я обрела то, чего не хватало с Сережей. Надежность. Понимание. Любовь без жертв.
Но это не её победа. Это мой выбор. Моя жизнь. Теперь я творю её сама, без оглядки на прошлое. Без страха повторить мамину судьбу. Без горечи за былое.
Антон оживленно рассказывал, размахивая руками. Игорь смеялся. За окном сгущались сумерки, но в доме царили свет и тепло. Я улыбнулась, ощущая непривычное спокойствие.
Мама осталась верна себе. А я наконец-то стала собой — без груза прежних обид, без её тени над моей жизнью.
И это, пожалуй, самое ценное, что я могла обрести.
***
Выбирали между семейным долгом и спасением собственной семьи? Поделитесь.
Ваша поддержка — это возможность и дальше говорить о том, о чём многие предпочитают молчать.
Подпишитесь, чтобы не пропустить истории о сложных, но таких настоящих отношениях.
***