После метельных дней, в Романовке установилась ясная погода с небольшими морозцами. Солнце, выглянувшее из-за туч, заливало окрестности мягким, рассеянным светом, отчего снег искрился миллионами бриллиантов под ногами. Деревья, укутанные в белые шубы, казались застывшими в ожидании весны великанами. Дымок из труб деревенских домов поднимался ровными столбами к небесам, словно приветствуя новый день. Жизнь в селе текла размеренно и спокойно. Бабы с коромыслами спешили к колодцу за водой, оставляя на снегу цепочки аккуратных следов. Мужики, попыхивая самокрутками, неспешно чистили дорожки у своих домов. Дети, разрумянившиеся от мороза, с визгом носились по улице, играя в снежки.Танька вот уже целую неделю, ходила в школу на подготовку. Они сидели со Светкой за первой партой, потому что оказались самыми маленькими в классе. Ей нравилось ходить на занятия. Дома, конечно, хорошо, но скучновато, бабушка хоть и мастерица рассказывать сказки, но в школе было интереснее. Учительница, Полина Дмитриевна, добрая, объясняет все понятно. И Светка рядом, поэтому в школе совсем не страшно. Правда, старшие ребята иногда дразнят, да Танька внимания не обращает на них. Сегодня они проходили буквы. И девочка старательно выводила в тетрадке “А”, “Б”, “В”. Получалось не очень ровно, но она не сдавалась. Полина Дмитриевна подошла, похвалила за усердие и показала, как правильно держать карандаш. Танька послушно повторила за учительницей, и буквы стали получаться чуть лучше. Теперь они забирали свои тетрадки с собой, потому что им давали задание на дом, написать несколько строчек палочек или крючочков, цифры. Для этого Матрёна сшила ей небольшую сумку из домашней холстины, в аккурат чтобы поместились тетрадки и букварь, который им со Светкой выдали один на двоих, и в школу они его носили по очереди. Сегодня после занятий, быстро одевшись, подружки выбежали на улицу. Мороз щипал щеки, но им было весело, девочки взявшись за руки, побежали по дороге в сторону своего села.
— Эй мелюзга.
Услышали они за спиной голос. Обернувшись увидели Антона Зенина, вихрастого мальчишку, который ходил в третий класс.
Отец Антона работал председателем Сельского совета, а мать кладовщицей в колхозе. У них был самый лучший дом в Отрадном, большой, каменный крытый красным железом. Поэтому чувствуя своё превосходство над другими, был он заносчивым и горделивым.
— Чего полдороги заняли, карапузы, — Антон надвигался на них, насупив брови.
Танька и Светка остановились, испуганно переглянувшись. Антон всегда находил повод подразнить их.
— Мы домой идем, — тихо ответила Таня, стараясь не смотреть Антону в глаза.
— Домой они идут. А ну, покажите, что в сумке прячете? Может, конфеты у вас там?
Антон попытался выхватить сумку у Таньки, но она крепко прижала ее к себе. Светка, не выдержала и испуганно заревела. Антон, довольный произведенным эффектом, захохотал.
— Чего нюни распустила, — мальчишка презрительно скривил губы, — со школы что ли идёте?
Светка испуганно посмотрела на Таньку. Та старалась не показывать страха, хотя внутри все похолодело. Антон был рослый и сильный, с ним лучше не связываться.
— Мы учимся, – тихо ответила она.
— Учатся они? Чему вы там учитесь?— Антон фыркнул, — всё равно потом в колхозе коровам хвосты крутить будете.
Таньку задело это замечание. Она мечтала стать учительницей, как Полина Дмитриевна. Но спорить с Антоном было бесполезно. Лучше просто уйти. Они перешли на бег, и Антон, побежал следом за ними, а догнав, толкнул в стоящий у дороги сугроб. В этот момент мимо проходил дед Ерофей, местный пасечник. Увидев происходящее, он остановился.
— Антон, ты чего тут девчонок забижаешь? Ишь какой герой нашелся, — грозно произнёс он, — вот сейчас надеру уши, будешь знать как озоровать. А ещё отцу твоему расскажу, какого фулюгана растит. Он тебе шкуру с загривка живо ремнём спустит.
Антон, увидев деда, сразу сник, развернулся и поплёлся в сторону своего дома.
— Спасибо дедушка, — поблагодарили девочки.
— Да не за что, — улыбаясь в густую бороду, ответил Ерофей, — а вы чего его испугались, вас же двое, а он один. Налетели с двух сторон, да наваляли ему хорошенько, он тогда и задумается, приставать к вам или нет.
Когда Танька вернулась домой, бабушка уже истопила печь и приготовила обед. В доме пахло оладушками и чаем с мятой.
— А ты чего вся в снегу, — удивлённо приподняла бровь Матрёна, — ровно вывалял кто?
— Нас Антон Зенин в сугроб затолкал, — стала жаловаться Танька.
— Это который Зенин, не председательский ли сынок?
— Да, — Танька шмыгнула носом, и рукавом вытерла каплю образовавшуюся от растаявшего снега.
— Ты чего это рукавом вытираешься, — Матрёна строго посмотрела на внучку, — я тебе для чего платок в карман положила?
— Я забыла, ба, — Танька стала расстёгивать пуговицы на пальтишке, но замёрзшие пальцы, совсем не слушались.
— Ах он ирод такой, ну пускай поостережётся, я завтра в школу пойду, и учителям расскажу, чем сынок грамотея занимается.
Матрёна помогла Таньке раздеться, и усадила за стол, налив в глиняную миску, горячих щей со свининой, пахнущих чесноком.
На следующий день Матрёна, как и обещала, отправилась в школу. Там она сразу направилась в кабинет директора. Ираида Петровна, встретила её приветливо, предложила присесть. Матрёна не стала церемониться и сразу выложила всё, как есть. Ираида Петровна внимательно выслушала, покивала головой и пообещала разобраться.
— Не волнуйтесь, Матрёна Ивановна, примем меры. С родителями Антона переговорим, и с ним самим тоже.
Вечером того же дня заглянула она к Зениным. Долго говорила с родителями Антона, объясняла, что такое поведение недопустимо, что нужно учить сына уважению к другим. Отец Антона, конечно, покраснел, пообещал провести с сыном “серьезный разговор”. Мать же, наоборот, смотрела исподлобья, мол, что такого, дети же просто играли. После этого случая, мальчишка притих, Таньку и Светку обходил стороной, бросая злобные взгляды исподтишка. Но открыто больше не приставал.
Пролетели две недели отведённые на подготовку, и девочки снова сидели дома, теперь уже до сентября, когда пойдут в школу по-настоящему.
Март ворвался в Романовку, словно ветер на крыльях принёс. Солнце, будто опомнившись, принялось наверстывать упущенное, щедро разливая тепло по сонным улицам. Снег, еще недавно казавшийся вечным властелином окрестностей, неохотно сдавался под его натиском, обнажая из-под себя жухлую траву и прошлогоднюю листву. В Отрадном, на небольшом пятачке у сельпо образовался небольшой базарчик. Бабы и старики выносили на продажу, у кого что было лишнее. Матрёна открыла большой кованый сундук и принялась осматривать содержимое. Потом отложила в сторону два холста, что соткала прошлой зимой, и десяток пар носок, связанных из овечьей шерсти, долгими вьюжными вечерами.
— Ба, а ты куда собралась? — спросила её вертевшаяся рядом Танька.
— В Отрадное, к магазину сбегаю, может продам чего, — ответила Матрёна, — нужно ещё корзину брюквы прихватить, нам всё равно столько не съесть, и десятка три яиц. В школу тебя обряжать летом надо будет, а денег маловато, — объяснила она внучке.
У магазина, была небольшая толпа народа. Матрёна подошла, спросила свободное место у старика, что продавал какой-то инструмент, и разложила свой товар на принесённой из дома ряднушке.
— Совсем плохой базар, — пожаловался ей старик, — ходють, а брать ничего не берут, только спрашивають.
Матрёна вздохнула, поправила платок, сползавший на глаза, и принялась ждать покупателя.
Вдруг перед ней остановилась молодая женщина в цветастом платке. Пригляделась к холстам, потрогала грубую ткань.
— Почём, бабушка? — спросила она.
— Да недорого, дочка. Рубль за аршин, — ответила Матрёна.
Женщина задумалась.
— А носки?
— Носки, — по полтиннику пара. Теплые, из овечьей шерсти. Всю зиму в них проходишь, — не замерзнешь.
Женщина повертела в руках носки, понюхала.
— Ладно, давай холста два аршина и носки одни.
Матрёна обрадовалась. Первая выручка. Аккуратно отмерила ткань, завернула в газету. Протянула носки. Женщина расплатилась и, довольная, ушла. Матрёна спрятала деньги в карман передника. День задался, может, и остальной товар удастся продать. Хоть какую-то копеечку выручит, будет на что девку в школу собрать. Солнце пригревало все сильнее, и народ на базарчике понемногу прибавлялся. Матрёна сидела тихо, не навязывалась. Знала, что покупатель сам найдёт, если нужно. Да и товар у неё нехитрый. Вскоре подошёл мужичок, крепкий, с окладистой бородой. Посмотрел на холсты, пощупал.
— Добротная ткань, видать, — пробасил он, — на рубаху сгодится. Аршина три, пожалуй, отрежь.
Матрёна проворно отмерила ткань, завернула в старую газету. Мужичок расплатился, сунул холст под мышку и пошёл дальше, по своим делам. Матрёна снова спрятала деньги в карман. Уже веселее. К полудню торговля шла бойче. Подходили и молодые, и старые. Кто холста немного возьмёт, кто носки, кто брюквы, кто яичек. Матрёна торговалась не сильно, скидывала немного, чтобы покупателю было приятно. Главное, чтоб товар не залеживался. К вечеру на ряднушке ничего не осталось. Матрёна пересчитала выручку и вздохнула с облегчением. День выдался удачным. Хоть немного да подзаработала. “В сундуке ещё холсты есть, — подумала она про себя, — картошки можно будет взять, морквы у меня ещё много, ну и пару кур зарублю. В следующий выходной, опять приду. Надо Таньку как следует собрать, чтобы от людей не стыдно было”.