Окончание
– Вась, прости уж меня Христа ради, но Саныч мой волнуется о тебе. Спрошу...
Василий забирал Веру от тети Тани. Был он на этот раз хмур, озабочен и не разговорчив.
– О чем, тёть Тань? – говорить вообще не хотелось. Васе первый раз в жизни хотелось напиться. Если б не Верочка...
– Пошли, провожу я вас. Погодите..., – засобиралась жена Саныча.
Татьяна была не молода, полновата, провожала редко. Она повязала пуховой платок, натянула пальто, шла впереди по снежной тропе вперевалку.
– Да оставались бы дома, тёть Тань. Холодно же ...
– А вот и пройдусь, а то засиделась. Разомну телеса свои. Ты, Василий, на судьбу свою не пеняй. Судьба она ж – суд Божий, – начала Татьяна издалека.
– Суд? Ну, вот пусть и рассудит. Только боюсь, что суд в пользу тех пойдет, кто деньги имеет да власть.
– А ты не смотри ни на кого. Внутрь себя гляди. Коль не понять себя, так и будешь на судьбу пенять. Назад не смотри, вперёд живи праведно.
– Праведно? Это как же, тёть Тань, в моем-то случае?
– Как-как. С любовью к тому, что даёт тебе судьба, с благодарностью да по достоинству. Вот послала тебе судьба Верочку, а ей – тебя. Думаешь случайно? Не-е... Судьба, она прозорливая.
Тетя Таня задыхалась. Вася с Верой остановились. Нужно было Татьяне возвращаться. Удивительно, но эти простые слова Васе помогли.
– Спасибо, тёть Тань. Поеду я завтра в ЗАГС, расскажу всё, как есть. Саныч уж давно об этом говорит. Поеду ... Вера все равно – моя сестра. Это уж никуда не денется. А ей – я нужен.
– Нужен. Береги себя для нее, Васенька. Только вы друг у друга и есть.
Вася оглядывался, смотрел, как потихоньку меж сугробов "качалась", возвращаясь домой, жена Саныча.
Даа..., вот и за таких людей стоит поблагодарить судьбу.
***
Коротко стриженная женщина средних лет, работница ЗАГСа, замахала на него руками.
– Нет, нет. Не готовы Ваши документы, не готовы. И когда будут – не знаю. Идите к Надежде Ивановне. Идите... Она хотела поговорить с Вами.
Дородная женщина с крупной золотой цепью и янтарем в серьгах заволновалась тоже.
– Вашим делом интересовались сверху. Вы паспорт привезли?
– Привез.
– А ну, дайте...
Василий протянул паспорт. Начальница кому-то позвонила, к ней зашла девушка, она отдала ей паспорт Василия.
– Мы просто проверим ещё раз, не волнуйтесь. А свидетельство для Вашей сестры...
– Она не сестра мне, – вставил Вася.
Рассказывать этой перепуганной даме свою историю Василию совсем не хотелось, но за этим он и приехал.
– Как не сестра? А кто?
– Вера Алексеевна Берестова из деревушки Покрова. Только деревни этой уж нет и бабушка ее осенью умерла. Вернее – прабабушка, – Вася глянул на озадаченную даму, та как будто оцепенела.
Вася полез в карман.
– Но все данные, даже номер свидетельства о рождении, у меня есть. Вот, – он протянул помятый листок, – Ещё знаю, что мать ее зовут Лариса.
– Она родственница Ваша?
– Кто?
– Девочка...
– Не-ет, – тряс головой Василий, – Я в лесу ее нашел, увидел случайно и..., – он посмотрел на озадаченную собеседницу, хотел рассказать подробнее, но она вдруг заголосила.
– А мне это зачем? Зачем мне это знать? При чем тут я? Мы – паспортный стол, документы выдаём, и не обязаны в таких делах разбираться!
Вася растерялся, не знал, что и ответить. Он поднялся.
– Так куда мне?
– Куда! А я откуда знаю – куда. Идите в милицию или сразу в райком.
– В райком?
– Ну, да. Они ж о Вас запрашивали. Хотя... лучше в милицию. А там сами пусть разбираются. Я не буду никуда звонить! Сам заварил, сам и расхлебывай. Мы не при чем ..., – дама очень чего-то боялась, – А где сейчас девчонка -то?
Девчонка ... Девчонка ...
Так Вася и знал. Для всех она просто – девчонка. Никому не нужная сирота, от которой одни хлопоты.
Он поднялся, спросил сухо:
– Паспорт мой где?
– На проверке! – рубанула-выкрикнула дама, – А то выяснится, что мы и тут виноваты. Беречь надо документы! От таких вот одни...
Она не договорила, Вася так ударил по столу, что все папки на нем, да и сама хозяйка кабинета подпрыгнули.
– Паспорт верните!
– Чего? Чего ты делаешь! Идиот! Уголовник!
– Паспорт..., – рычал Вася.
Она, не спуская с него глаз, набрала номер телефона, попросила кого-то паспорт вернуть.
Та же девушка принесла документ, протянула начальнице:
– Там всё в порядке, Надежда Ивановна.
Василий вышел на морозную улицу. Оглянулся на табличку. Такое солидное государственное учреждение, а так захотелось слепить ледяной ком и зарядить им в окно. И чтоб стекла со звоном...
Но сейчас почему-то вспомнил Катю и направился в райотдел милиции.
Ленивый усатый дежурный за мелкой решеткой жевал булку. Вася наклонился к окошку, начал объяснять, что ему надо написать заявление, что у него ... Он не договорил. Дежурный безразлично махнул рукой на очередь. В коридоре сидела старушка, неопрятный мужик, женщина средних лет стояла рядом с милиционером, причитала:
– Пожалейте мужика! Пожалейте мужика!
Вася занял очередь, посидел немного, разглядывая зелёные ветки плюща, вьющегося от гвоздя к гвоздю на стене. А потом резко встал и вышел на воздух, закурил.
Туда-сюда сновали сотрудники и посетители, хлопала дверь.
Он не предал любовь к Кате, не променял ее на квартиру. Не предал. А вот сейчас он предает свою Веруню. Заберут ее. Может не сегодня, но как только напишет он заявление – закрутится машина. Эти законы Вася знал хорошо. Сколько вечерами в детдоме рассказывали дети повзрослее о том, как изымали их из семей.
– Это безобразие какое-то! Я третий час уж жду! – громко хлопнул дверью тот самый неопрятный мужик из очереди. Он уходил.
Пошел за ним следом и Вася. Зачем он здесь?
Вася не мог знать, что сразу после его ухода, начальница паспортного стола набрала райкомовский номер телефона.
– Здравствуйте, – голос ее был теперь совсем другим, елейным, – Надежда Ивановна,из паспортного. Будьте добры, Ольгу Кирилловну позовите к телефону.
Она держала в руках бумажку, в попыхах оставленную посетителем, где значились данные девочки.
– Ольга Кирилловна, прошу прощения, что приходится беспокоить Вас, отрывать от дел государственных. Но я насчёт того Киреева, о котором просил узнать секретарь. Был он тут. Бушевал, чуть не сломал нам мебель. Такой кошмар пережили, Ольга Кирилловна, просто кошмар. Так вот, оказывается ...
***
А на день следующий ближе к обеду сняли Василия со смены. Сообщили Санычу, чтоб отправил кочегара домой.
Вера была у тети Тани, и Вася за ней не пошел. Сейчас ему было страшно. Ох, и испугается Веруня, если будут ее забирать! Он уж догадался, почему его заменили на маневровом, оттягивал момент.
Он вернулся в дом, затопил печь и, опустившись на лавку, остался ждать в тишине и тепле. Он осмотрел свою комнату. Была она вроде и та же и совсем не та. Тот же стол, стулья, скамья, кровать, шкаф, но прибавились детские вещи, игрушки, коврики, детские книжки. И это придало комнате смысл. И его жизни – тоже.
И если Веру сейчас заберут, то он, конечно, поедет вместе с ней. Не возьмут, значит – отправится следом. Куда б ее не отправили, будет рядом.
Вскоре в дверь постучали. С мороза в тепло в клубах белого пара вошли две женщины.
– Вы – Киреев? Здравствуйте. А где девочка Берестова ..., – заглянула в бумаги, – Вера Алексеевна?
– Она с няней. Меня ж с работы выдернули.
И никто не запаниковал, даже не спросили адрес, где сейчас находится ребенок. Женщина небольшого роста, коренастая, немолодая попросила рассказать – как оказалась девочка у него, спросила о ее здоровье.
– Василий Александрович, лучше Вам с ней приехать в приют самостоятельно. Вот – адрес. Поговорите с ней, успокойте, объясните, что с вами она остаться не сможет и приезжайте. А мы тем временем поищем ее мать.
Васе показалось, что забирать сегодня Веру они и не собирались, планировали поехать ещё куда-то, в другие семьи.
После их отъезда все думал – что же это было? Обычно опека действует по-другому.
Он поговорил с тетей Таней, та тоже ничего не пояснила, и он привез Верочку домой.
– Верунь, ты сестричка моя, я всегда буду рядом, слышишь? – он укладывал Веру спать, лежал рядом, гладил ее по ножке, – Ты спи давай, сказку расскажу, а ты глаза закрывай-закрывай.
И начал Вася сочинять сказку про маленького зайчика, которого забрали у мамы злые волки, но мама всегда была рядом – под соседними кустами, и зайчика своего спасла.
***
Василий в приют Веру не повез. Больше всего на свете ему сейчас захотелось сесть в поезд и уехать с Верой далеко-далеко. Но без свидетельства сделать это было трудно, да и с Катей нужно было объясниться.
– Ох, паря, дождешься, засадят тебя, – вздыхал Саныч.
– Сто первый! Сто первый! Открываю сигнал! Приходите на главный путь! – громко объявил голос диспетчера из репродуктора.
Их маневровый дрогнул и медленно начал пробираться к западной стрелке.
– Ва-аська! Васька! – послышался голос Витьки.
Василий метнулся на площадку, с перрона махал ему руками Витька. Рядом с ним стояла Катя.
Приехала!
– Ишь! Фифа какая! – глянул Леха, помощник машиниста, – Натерпишься ты с ней, Васька, поверь моему опыту.
Но Саныч уж притормаживал, махал ему рукой, Василий схватился за поручень, спрыгнул на сснег и помчался к станции.
– Ну ладно, вы тут...у мотоцикла буду ждать, – Витька быстро ретировался.
– Кать, с приездом, – Катерина сейчас была так хороша, что Вася стушевался.
На ней была белая шубка и такая же шапочка, черные высокие мягкие сапоги.
– Вась, – глаза ее искали ответ, – Вась, ты почему мне сразу правду не рассказал о Вере?
– Что? О Вере? Так ведь... А в чем дело, Кать? – где-то в сердце уже собирался ком...
– Отец..., – она опустила глаза и вдруг бросилась ему на грудь в слезах.
– Что? – Вася ничего не понимал, – Все хорошо будет, Кать. Я Веру не оставлю, даже если заберут ее, я не оставлю...
– У нее мать нашлась, Вась.
– Как? – Вася опустил руки, он никак не мог понять – откуда это все знает Катя? И вообще, при чем тут Катя? – Какая мать? Я ничего не понимаю, Кать.
– Вась. В общем ..., – Катя утирала нос, – Я так хочу тебе счастья. Очень. И хочу, чтоб Вера с тобой осталась. Отец выяснил, что мать ее – особа не очень подходящая в матери, но ...
Катя замолчала, отвела глаза.
– Что но?
Катя рассказала. Как только отец встретил ее с поезда на вокзале, объявил: если, мол, собралась ехать к ухажёру, имей в виду...
В общем, есть два варианта. Либо отец сделает так, что объявится у Веры мать и очень захочет ее забрать. Рычаги влияния на женщину он найдет. Либо он поможет оформить опеку Василию, а мать лишит прав. И даже поможет им с устройством, с квартирой. Условие одно – Катя больше с ним не встречается.
– Он все может, Вась. Он и жизнь испортить может. Я и сейчас, вроде как, из редакции на интервью поехала, ненадолго вырвалась. Спасибо вон Вите. Если б сразу ты мне все сказал, если б я знала...
– Чтоб тогда? – Вася держал руки Кати в своих, смотрел в ее глаза.
– Может что-то б и придумали вместе. Вась, – она подняла умоляющие глаза, – Я как подумаю, что Верочку у тебя заберут... Я не могу так. Нам надо согласиться. Я должна ... Я должна, понимаешь?
– Ты любишь меня, Кать? – это всё, что надо было ему понять.
– Вася! Вась... Я только и думала о тебе в Свердловске, так хотела вернуться, обнять. Я не знаю, что со мной, но ... Вась, я люблю тебя. Слышишь? Очень люблю...
– Значит, мы будем вместе! Вот и все.
– А Вера? Как же Вера? Её отнимут...
– Знаешь, одна хорошая женщина сказала, что судьба – это суд Божий. Сказала, что жить надо праведно и честно. Ты любишь меня, я не могу без тебя. И мы не должны, не имеем права отступать. А за Веру я ещё поборюсь... Катя, я – мужчина. И я буду действовать, жертвовать, а ты не должна.... Это не правильно. Я все время чувствовал себя ... таким... таким отреченным. От жизни, от мира... Потом появилась Вера, потом ты... Нельзя отступать, понимаешь? И если ты не боишься....
– Не боюсь, – она качала головой, смотрела на Василия глазами, полными слез.
– А я все думал после армии – как мне жить? Как строить свою жизнь? – Василий говорил горячо, обнимал Катю, – Ты знаешь, Кать, я блуждал... А теперь я всё точно вижу – буду бороться за любовь свою и за Веру. И ты ничего не бойся... Мы же свободные...
– Я не боюсь, – повторила Катя.
***
А дальше наступила короткая белая полоса. Отец никак не мог ограничить Катю, и они встречались. Встречались часто в доме Вити и Люды по выходным. Вася с Верочкой ездили в Каменскую.
Иногда и Катя приезжала к ним, привозила сладости и детские вещи для Веры. Вася совал ей за покупки деньги, она, как могла, отмахивалась. Всё ближе и ближе становились они друг другу.
Вера всё лучше писала. Теперь у них была любимая общая буква "В". Вера писала свое имя, а в имени "Вася" упорно переворачивала букву "Я" зеркально. Они с Катей смеялись над этим.
Вася до того уверился в том, что все будет хорошо, что записался на курсы машинистов и водителей электровозов. По настоянию Кати записался.
Но в начале марта случилось страшное. В депо подъехали два автомобиля. Оттуда высыпали солидные женщины в пальто, высоких сапогах, мужчины – в пыжиковых шапках, два милиционера. А среди них – персонаж особый: молодая женщина в короткой меховой куртке, с длинными распущенными неопрятными волосами, в брюках и кедах. Выглядела она потерянной.
Вася с Верочкой в этот день были дома, Василий немного простыл, поэтому валялся ещё в постели. Утром он Веру покормил, а сейчас дремал. Верочка то играла у него в ногах, то рисовала за столом.
Скрипнула калитка, в дверь громко постучали. Вася, сонный, открыл. Начальник депо влетел, как вихрь.
– Спишь? Спишь? А там ... Ну-ка быстро приводи себя в порядок! И тут, – он махнул рукой на разобранную постель, – И тут все прибери. Тут такие люди! Ох, Киреев! Шевелись! За девчонкой твоей мать приехала.
– Что?
– Быстро, Василий! Быстро .... Люди ждут!
Вася оделся, накинул покрывало на кровать, посмотрел на Верочку – колготки, вязаная кофта. Достал из шкафа теплый голубой костюмчик, купленный Катей, начал переодевать. И тут в дверь постучали опять.
Вошли те две женщины, что были тут и первый раз, молодой мужчина с портфелем, а с ними длинноволосая женщина в кедах. Василию протянули бумагу.
– Василий Александрович, знакомьтесь. Это Лариса Евгеньевна Берестова, мать девочки, временно находящейся у Вас. Так вышло – она не знала, что бабушка ее умерла, – коренастая сотрудница опеки говорила это как-то безучастно.
Василий сидел на диване, на руках его – Вера. Он одевал ее.
Мать Веры сделала шаг вперёд, наклонилась. Они были похожи – Вера и ее мать. Чуть курносый нос, уголки губ и глаз опущены вниз....
– Верочка, дочка, ты меня узнаешь?
Вера посмотрела на нее сначала равнодушно, перевела взгляд на Васю. А потом, как будто что-то вспомнив, резко взглянула на женщину, и вдруг вцепилась ручками в Васины плечи, уткнулась ему в грудь.
– Не узнаёт, – развела руками женщина.
– А как давно Вы оставили дочь? – спросила сотрудница опеки.
– Я? Так ведь... Бабка сама просила – оставь, оставь. Как будто я...
– Какая разница! – перебил мужик с портфелем, – Мать нашлась. Вот это главное. Девочке очень повезло.
Девочка так и сидела у Васи на коленях, вцепившись крепко в его одежду. И Вася чувствовал, как напряжена она.
Но он сейчас смотрел на эту длинноволосую. Он знал, что Верочку заберут. Понадобится сила – заберут силой. А ему так хотелось увидеть в глазах матери Веры хотя бы заинтересованность. Но глаза ее были пусты и равнодушны.
Шло оформление, мужчина сел за стол, отодвинул рукой таблетки, писал, задавал вопросы Васе о том, как нашел он Веру.
– Почему не обратились в соответствующие органы?
– Где девочка спала? С Вами? Тут? Где купалась?
– Почему свидетельство о рождении было с Вами на пожаре?
– Оставляли ли девочку одну?
– Почему ребенок не говорит? Почему по этому поводу не обратились в больницу?
Вася раскачивал Веру на коленях, отвечал, понимая, что все ответы – свидетельство против него.
Но сейчас его волновало не это. Отвечал он сбивчиво, а пока мужчина писал, шептал Вере на ухо.
– Это мама, Вер. Надо с ней поехать. Она хорошая. А я потом тебя найду, Верунь. Правда, найду. Ты только жди.
За руку к машинам вел он ее сам. Она вроде все понимала, но все равно смотрела на него с надеждой. И лишь когда закрылись дверцы машины, заплакала.
Как назло, кого-то ждали, задерживались. Вера пальчиком на запотевшем стекле написала букву "В", а Вася улыбался, строил рожицы, чтоб развеселить ее и махал рукой.
А когда машины тронулись, быстро пошел, а потом и побежал за ними. Не собирался бежать, но ноги не слушали рассудок.
Машины скрылись на черной весенней дороге, и наступило опустошение. А потом самобичевание. Зачем? Зачем? Ведь они с Катей взрослые, они могли бы эти страдания перенести. А теперь страдает ребенок. Надо, надо было соглашаться на условия отца! Да, им обоим было бы плохо, но теперь плохо Верочке...
И то, что Вера – с матерью, ничуть не облегчало тяжёлые думы. Она не нужна ей. Наверняка, предложили деньги или пригрозили чем, вот и... А взгляд пустой и равнодушный. Она даже за руку дочь не взяла, шла, болтала с милиционером. У сотрудницы опеки, немолодой коренастой женщины, и то читалось больше в глазах заботы и волнения ... А у этой... слабое, замкнутое существо – так хотелось охарактеризовать ее.
Он вернулся в свое опустевшее жилище, сел на диван. Рядом лежала забытая маечка Веры. Вася прижал ее к лицу и зарыдал.
Не так всё! Не так! Не правильная у него судьба...
На следующий день он поехал в Каменскую. Вместе с Катей сходили в приют, нашли ту сотрудницу. Она развела руками – уехала мать вместе с Верой, их куда-то увезли сразу. А вот куда, она не знала. Все скрыто...
Катя сжимала губы и кулаки.
– Я... Я уйду. Мне маму жалко. А от отца я уйду.
***
Шаг отца – шаг дочери. Отец отобрал у Васи ребенка и должен был потерять ее, дочь.
Через неделю Катя и Вася сняли комнату в частном доме у бабушки Катиной подруги. Комнатка была маленькая, но вполне уютная. Бережно и нежно Вася обнял Катю в первый вечер.
– Катюш, ты уверена, что хочешь быть моей женой?
– Уверена...
Началась жизнь вдвоем, ещё не семейная, но совместная. Василий поступил на курсы, должен был два месяца жить здесь, в Каменской.
К дому несколько раз приезжал Катин отец, она выходила, разговаривала с ним, возвращалась с дрожащими губами и руками. Приезжала и мама, приятная женщина, но вся эта ситуация и ей не давала расслабиться, на Василия она смотрела, как на причину этих свалившихся бед.
Кате было нелегко, Вася это понимал.
– Кать, ты подумай ещё раз. Я ведь, и правда, не смогу так тебя обеспечить, как родители. Я – кочегар. Может стану помощником машиниста, и то не скоро. С деньгами, сама знаешь, туго будет... А тебе ещё доучиваться.
– А ты считаешь, что я не думала об этом? Думала... Но я не смогу уже с ним жить. Я сама себе противна стану, если вернусь. Так что... Давай уж как-нибудь вместе. Помнишь, ты называл себя отреченным. Так вот теперь и я...
Она лежала рядом, такая родная...
А у Васьки не выходила из головы Верочка. Однажды приснилось, что ищет он ее в лесу. Вроде и видит, и ускользает она....
– Кать, я вот что подумал... А если... Твой отец предлагал мне квартиру на новом заводе в Николаеве. А что если – там Лариса с Верой. Ведь возможно он и ей там квартиру предложил.
Катя привстала на локте.
– Вполне. Съездим давай. Вот в выходные и съездим. Далеко, конечно, но ...
– Так и чего? Там же не один дом. Приедем, и как искать будем?
– Я же журналистка, не забывай. Придумаем.
Они были молоды, свободны. Казалось, всё преодолимо.
***
В село Николаево они попали лишь через три недели. Ехали рейсовым автобусом. Довольно дальняя дорога. Тревога перемешалась с надеждой. Они смотрели в окно, весна зарождалась. Скаты полей были перечеркнуты проселочными дорогами. Одна из них поднималась прямо к небу, упиралась в горизонт и исчезала за ним.
Васька подумал, что с его жизнью тоже так: что там за горизонтом, ещё совсем не ясно.
Старые сосняки чередовались с молодыми посадками, мелькали села и деревушки. Катя сжимала его руку, знала – волнуется. А она вооружилась заданием от редакции, и теперь была вхожа в местные администрации.
Автобус встал на не слишком уютной остановке. В новом селе совсем не было деревьев, гулял ветер.
Довольно быстро они выяснили, что Лариса Евгеньевна Берестова с дочкой действительно получила здесь комнату. И это так обрадовало их, что они почти бежали по адресу, глядя друг на друга и улыбаясь. Вася думал о том, как встретится он с Верочкой, что нужно сказать, пообещать, как поговорить с ее матерью.
Дверь квартиры открыл им старик с остатками седых волос на крупной голове, горбатым носом, выступающей нижней губой.
– Лариса? Так уехала она.
– Куда?
– А Бог ее знает. Вернее, чёрт. Та ещё бестия.
– А девочка? Дочка? Девочка Вера с ней? – Вася волновался.
– С ней. Вот уж не подфартило девчонке. Сноха ее моя тут подкармливала, Веру-то. А мать... Непонятная она, – он наморщил лоб, – А кто она вам?
– Она – никто. Мы, собственно, девочкой интересуемся, – ответила Катя.
– Да-а. Пропадет девчонка с такой-то матерью. Наташка говорит – наркоманка она. Непонятно... Где денег брала? То напокупает всего, то сидят голодные. А Наташка зашла как-то, а она спит – так и не добудились. Сутки проспала. Разве это мать? Если б не Наташка моя...
– А где сейчас ваша Наташа? Может она знает, где искать Ларису?
Оказалось, что сноха деда на смене. Они вызвали ее на проходную, корочки журналистки Кати помогали. Но и Наталья пояснить им ничего не смогла. Однажды вернулась со смены, а соседки с дочкой нет. Она, как и дед, жалела девочку, предрекала, что ничего хорошего с такой матерью ту не ждёт.
Обратно они ехали удрученные. Где теперь искать Веру?
Катя успокаивала Василия, говорила, что, как бы не хотелось, но придется обращаться к отцу. У него есть связи в органах, должен помочь. Но идти на поклон к отцу, ох, как не хотелось. Вася это чувствовал, поэтому не настаивал.
***
В ту ночь опять приснилась Верочка. Она пыталась ему что-то сказать, но лишь беззвучно открывала рот. А лицо ... лицо ее было столь печальное, что Вася долго ещё лежал с открытыми глазами и видел это лицо.
Кате он ничего про сон не сказал. Собрался и ушел будто бы на учебу. Но сам направился к Вите. Того дома не оказалось – будний день, и пришлось идти к нему на МТС.
– Это бред, Васька... Она же с матерью. А ты сам говорил, что мать уж совсем городская, зачем ей в заброшенную деревню? – Витя поворчать, говорил, что много работы, но в конце концов сдался – отпросился и повез Ваську в Покрова.
Именно туда вдруг потянуло Василия. Туда, где жила раньше Верочка.
Дорога была ещё совсем сырая, Витька даже хотел вернуться, но, глядя на упрямое лицо Васи, ехал дальше. Пришлось мотоцикл толкать.
В Покрова приехали в дождь. Сейчас, когда зелень ещё не спрятала под собой разруху, деревушка выглядела совсем уныло. Казалось, нет тут ни единой души.
Лишь из трубы избы бабы Шуры шел слабый дымок. Скрипнули калиткой, вошли. Василий не стал стучать, приоткрыл дверь.
В нос пахнуло дешёвым портвейном и мочой. Оба хозяина на месте – и Люся, и слабоумный мужичок Гриня. Люся спит крепко, а Гриня сидит у печки, раскачиваясь туда-сюда.
На полу – бутылки, на столе – объедки, как будто б недавно ходили они в магазин, в углу – куча мусора. Уже разбит буфет бабы Шуры, вытащены ящики комода, куча белья лежит прямо на полу. Вася подумал – как же быстро можно превратить нормальное жилище – в помойку.
Гриша поднял бесцветные глаза, заулыбался беззубо.
– Ребя-ата! Ребята! – голос осипший.
– Здорово, Гриша! Как живёте?
Гриша опять говорил сумятицу. Про грибы, про печку, про печку, про бабу Шуру, как про живую. Пришлось будить Люсю. Разбудили с трудом, но толку не добились. Она мычала, или ругалась матом или лезла обниматься.
Гриша нервничал, пришлось успокаивать и его. Витька держал его за руки, усаживал, уговаривал успокоиться.
А Василий уселся на стул, облокотился о грязный стол, покрытый рваной липкой старой клеенкой, оставшейся ещё от бабы Шуры.
Он безнадежно опустил глаза, посмотрел на стол, и вдруг ...
– Витька! Витька!
Вася подскочил, зарыскал по дому, крича, как сумасшедший:
– Вера! Верочка! Вера!
Виктор смотрел на друга ошарашенно.
– Вась, ты чего?
Васька показал на стол – под оторванным куском клеёнки на старом крашенном столе выскоблено слово – "Вася" с перевернутой "Я".
– Вера тут была. Была, понимаешь.
Он рванул во двор, они искали девочку. И вскоре нашли присутствию Веры тут подтверждение: башмак девочки, ее лента для волос, колготки. Да, Вера здесь была. Они облазали другие дома в деревушке, заглянули в подвалы, искали, кричали, трясли за грудки обитателей.
Потом облили Люсю холодной водой, и она выдала: "Лариска оставила, родня мы, приглядываю я. Чего вы?".
– Езжай, Вить, я останусь. Буду искать, – Вася был сам не свой. Он уже еле держался на ногах, никак не мог остановиться в поиске.
– Тут помощь нужна, Вась. Надо лес прочесывать. Времени немного прошло, может и найдем. Не переживай. А может пьяница эта и путает чего, а? Может приезжали они с матерью, да уехали? Неуж не видно, что нельзя ребенка оставлять с этими?
– Ей все равно, Вить. Да и видишь – продукты свежие, вино. На что они пьют? Она, наверное, денег им оставила за Веру. Сам знаешь – заплатили ж ей, тварюге ... Вить, – Васька сел, уткнулся в руки, – Вить, она и снится мне – будто помощи просит.
И Виктор уехал. Деревушку они облазили всю. Теперь – лес.
Василий нашел большие резиновые сапоги, набрал в бутылку из-под вина воды, взял хлеба и направился в лес. Уговаривал себя не паниковать, а искать размеренно, по квадратам.
Дело осложнялось тем, что стояли ещё очень холодные дни. Дождь прекратился, но лес ещё глухо гудел, и сырые ветви роняли капли дождя.
В прошлый раз бродила Вера по лесу летом, а потом все равно болела. Сейчас же... Васе страшно было даже думать. Ребенок не переживет ночь. И если она там – в лесу, спасатели уже не помогут.
Василий зашёл на пригорок, осмотрелся. Ветер гнул деревца, лес ещё стоял голый и унылый.
– Вера-а! Вера-а! – заголосил он что было силы.
Унылым свистом отозвался ветер. Вера не может отозваться, не может... Медленное неудержимое отчаяние проникали в сердце.
Не отчаиваться! Не отчаиваться! Искать!
И Вася шагнул в лес. Он ходил зигзагом по опушке, кричал, звал, сапоги хлюпали по болотистой земле. А лес казался бесконечным, границы его терялись в воображении. Вася тяжело дышал, мысли его терялись в страхе за девочку, ноги не замечали земли, живые ветви хватали за одежду, молча били в лицо.
Вася кричал:
– Я здесь! Я пришел! Вера-а...
***
А Виктор уже ехал не на работу, где так ждали его. Он гнал мотоцикл в редакцию, к Кате. А оттуда вез ее в райком.
У отца шло совещание, секретарша не успела остановить Катерину.
– Здравствуйте! Отец ...
Разлад с дочерью первый секретарь райкома Савелий Петрович переживал тяжело. Все, что мог, он сделал, но она стояла на своем – уже жила с этим необразованным кочегаром. Обстановка дома была тяжёлой, жена обвиняла его во всех напастях.
С дочерью в последние дни они не общались, а тут дочь сама ворвалась на совещание с лицом, полным беспокойства.
Он спросил сдержанно:
– Что-то случилось?
– Да. Вера! Девочка, которую ты вернул матери, она... Она... , – Катя упала на стул, уткнулась в ладони и расплакалась. Ей уже несли воды.
– Что за девочка? Что с девочкой, Катюш? – спрашивали сотрудники.
Катя посмотрела на отца.
– Мать оставила ее в Покровах, а там – только бомжи. Пап, нужна поисковая команда. Вера – в лесу.
– А мать? – удивлялся секретарь.
Катя разводила руками.
Савелий Петрович уже поднимал трубку, кому-то звонил по поводу организации поиска девочки, да и ее матери тоже.
– А ты куда, Кать? – крикнул он уже в спину дочери.
– А я туда. Туда, где Вася, пап ...
***
Прохладно и сыро было в лесу. Слышно, как дышит, оживает земля. Пахнет весенними почками, пробудившейся тёплой землёй. Много-много звуков. Заливаются птицы, на вершине дуба воркуют дикие голуби, кричит воронье.
И эти звуки режет одинокий крик человека:
– Вера! Вера! Я здесь!
Вася вышел из лесу на равнину. Он уж и сам боялся заплутать. Небо было хмурым, скоро и вечер. На холме виднелись развалины старой церквушки. Душа рвалась обратно в лес, надо было продолжить поиски, но он уже тяжело дышал, ноги гудели, лицо саднило от ссадин.
Он упал на колени, как будто в молитве. Вспомнил слова тети Тани: судьба – это суд Божий. Какая у него судьба, если погибнет Верочка? Какая? Нет ему прощения. Он не должен был жертвовать судьбой ребенка! Не должен...
Вася закрыл глаза, вспомнил взгляд темных Вериных глазок, ее теплые маленькие ручки, когда обнимала она его.
– Верочка! – он хрипел, шептал, слезы жгли ссадины, – Верочка моя! – а потом закричал с неистовой силой, уже не ей, не девочке, а, скорее, всему такому несправедливому миру, – Вера-а! Вера-а! Вера-а! – и уже тише, оттого, что силы кончились, шептал, – Ты прости меня, прости...
Двое они, двое были с такой похожей судьбой. Двое, а значит, он не один был.
Как пьяный он повернул обратно в лес, углубился, он не собирался сдаваться.
На опушке леса, на высоких отдельно стоящих деревьях гнездились грачи. Вася слышал их гвалт, и вдруг... В этом гвалте как будто услышал свое имя. Вася застыл, перестал дышать. И вот опять услышал четко:
– Ва-ся..., – голос, колокольчик, как ее смех ...
Василий рванул обратно, выбежал на опушку. Огляделся.
– Ва-ся!
Он посмотрел в сторону холма – от развалин церквушки ему навстречу неловко бежала она... его Вера.
– Ва-ся!
И Вася рванул навстречу. Бежал и не видел дороги, не помнил себя от охвативших эмоций!
Живая ... Живая ...
– Верочка, Верка моя! Я ж говорил, что вернусь, говорил... , – он задыхался. Вера была вся мокрая, он прижал ее к себе, – А ты кричишь, а я не понял... Думал, грачи... Чуть не ушел, чуть не ушел, дурак... Вера, – Вася готов был говорить и говорить, держа ее на руках.
Вера обвила его ручками и молчала.
– Вер, – он заглянул ей в лицо, – Ты же кричала! Ты можешь говорить? Да?
– Да! – ответила Вера, – Я умею.
– А когда начала? Когда?
– Я кричала тебе. Кричала, а ты не слышал... А потом я закричала по-настоящему.
Он так рад был слышать ее голосок, обнял, начал целовать.
– Прости меня, Верка, прости. Никому тебя не отдам больше. Никому...
– Вась, а помнишь ту сказку о зайчике?
– Ну, конечно. Конечно, помню...
– Она же про меня, да?
– Про тебя... Про тебя. И про меня тоже.
Они шагнули в лес. Вася то нес Веру на руках, то опускал. Она тоже была в сапожках, но пальтишко ее промокло.
И как же рад был Василий услышать людские голоса. Их уже искали. Вернее, искали Веру, но нашли их обоих. В Покрова приехали машины поисковиков с ближайшего завода.
– Вася! Верочка! – в деревне к ним бросилась Катя. Витька стоял возле мотоцикла, улыбался.
Катя направилась в больницу с Верой. В больницу забрали и слабоумного Гришу. Люся ехать туда отказалась.
***
Ларису вскоре тоже нашли. В Свердловске, на квартире, в компании обкуренных хиппарей.
Если б не связи отца Катерины, все б не решилось так быстро. Но дела шли – опеку оформили на Катю, мать лишали материнских прав, Верочку оформили в детский сад.
Она говорила хорошо, читала стихи, и совсем не вспоминала горести.
Не вспоминали их и Вася с Катей, но нет-нет, да переглядывались.
– Вася, а я что ли твоя сестра? – спросила как-то Вера.
Катя с Васей переглянулись.
– Я вот думаю сделать тебя своей дочкой. Ты не против?
– Нет. Только Катя пусть будет моей мамой, ладно?
– По рукам, сестра...
Учеба Василия подошла к концу. Его перевели на станцию в Каменскую помощником машиниста пока опять на маневровый..
Сегодня он устал, хоть дел было и немного. Они составили товарный на лесоскладе, перегоняли на соседний разъезд электробалластер для ремонта путей.
И опять Василий наслаждался скоростью. К полотну сбегались стайки шумных берёз, мелькали опоры, гремели мосты. Приятно чувствовать, как ветер холодит лицо, как треплет брюки. Он опять ощущал себя, как птица в полете – чувствовал себя сильным и мощным.
Смена кончилась. Он спускался по ступеням на перрон, когда услышал знакомый голос.
– Василий, здравствуйте!
Он оглянулся: на перроне его ждал Савелий Петрович.
– Здравствуйте! Что-то случилось?
– Да нет. Я просто – поговорить.
Они шли по перрону к станции не спеша.
– Катя говорит, вы расписаться собираетесь, – начал отец Кати.
– Да, ведь Катя ждёт ребенка.
– А свадьбу? Мама очень хочет...
– Нет. Вы же знаете: свадьба – это большие средства.
– Ну, мы поможем...
– Не надо. Мы так решили. Платье Катя уже купила, такое, какое хотела.
– Вась, я вот ещё чего. Могу направить тебя на получение высшего образования по специальности. Хочешь? Целевиком ...
– Нет, Савелий Петрович. Нет. Помогите нам с удочерением Веры. Это будет очень большая помощь. А с остальным – мы уж сами...
Они пожали друг другу руки.
Первый секретарь ушел не сразу. Он стоял на перроне, смотрел в спину будущего зятя и думал о том, что дочь его, наверное, не глупа – сделала верный выбор.
***
🙏🙏🙏
Люди, сильно предавшиеся житейским заботам, подобны откормленным птицам: напрасно имея крылья, они не могут оторваться от земли.
Василий Великий
Пишу для вас
Жду подписчиков и на телеграмм-канал Рассеянный хореограф
Читайте ещё мои повести: