Глава 21
Самая главная проблема, порождённая предательством Александра, заключалась в том, что он крепко замарал имя Пелагеи Владимировны Мурашовой, когда выдумал свою аферу. И если бы он пошёл ко дну, его вторая половинка могла бы отправиться туда вместе с ним. Всё, над чем она работала, его отвратительным поступком было бы вырвано из-под её ног, а имя в деловых кругах было бы запятнано навсегда. Кто станет доверять бизнесмену, которого так легко обвести вокруг пальца?
– Ты действительно сам в это веришь? – гневно спросила Пелагея у матери. – Никогда не слышала поговорку «Единожды предавшему веры нет?»
– Да, верю. Саша очень хочет загладить свою вину перед тобой. Сейчас у него всё хорошо. Он снова успешный бизнесмен, неплохо зарабатывает… – начала отвечать Анна Максимовна, но дочь её перебила:
– Если у него всё так хорошо, как ты говоришь, то почему он до сих пор не вернул мне долг?
– Он хочет увидеть тебя, поговорить в том числе и об этом.
– Не дождётся!
– Доченька, дай ему ещё один шанс. Вам двоим было здорово вместе, – стараясь добавить ласку в голос, сказала мать.
Пелагея поёжилась. Она прекрасно сознавала: единственная причина, по которой её мать хотела, чтобы её дочь была с этим человеком, заключалась в его фамилии. Так уж вышло, что Александр Речицкий был дальним родственником одного очень влиятельного человека. Кажется, сыном его двоюродного брата. Дядя занимал высокий пост в министерстве финансов, и потому Анна Максимовна надеялась, что брак её дочери с Александром поможет новой семье каким-то образом, используя родственные связи, подняться на московский бизнес-Олимп.
Для Пелагеи это понимание было грустным. Она всегда знала, что её мать меркантильна, но не могла принять, как можно выбирать деньги и престиж вместо благополучия собственной дочери. Такое поведение девушке казалось бессердечным. Слова Артёма, сказанные им прошлой ночью, эхом отозвались в её голове. Она могла бы всегда делать то, о чем просила мать, но не теперь. Особенно когда просьба была оскорбительной и бесчувственной.
– Нет, – сказала Пелагея с непоколебимой решимостью, – я не собираюсь больше иметь с этим человеком ничего общего!
– Он изменился. Ему просто нужно было повзрослеть. Он извлёк урок из своих ошибок. Просто спустись со своего гордого пьедестала и снова присмотрись к нему повнимательнее, – уговаривающим тоном попросила Анна Максимовна.
– Нет!
– Ты драматизируешь, доченька, – вздохнула печально мать.
Челюсти Пелагеи напряглись, зубы стиснулись, а рука сжалась в кулак. Она знала эту игру. Её мать забавлялась в неё годами. Смысл игры был в том, чтобы заставить Пелагею почувствовать себя ребёнком, неспособным принять решение, чтобы мать могла всё решать за неё. Больше не выйдет! От той, прежней девочки почти ничего не осталось. Она, молодая и наивная, исчезла в тот день, когда с банковского счёта исчезли все её деньги. В тот день, когда человек, о котором её мать говорила, что он для дочери самый лучший на свете, разрушил доверие Пелагеи. Растоптал его грязными ботинками.
– Я сказала нет, мама. И ты больше не спрашивай меня. Не вмешивайся в мою личную жизнь, – твёрдо произнесла дочь.
– Прошу прощения, если я тебе помешала жить, как тебе нравится… – опять притворно вздохнула Анна Максимовна, изображая умирающего лебедя.
– Не притворяйся, будто ты меня не слышала. Я ушла и больше никогда не вернусь в Москву. Ни ради тебя, ни ради какого-то гадкого типа, который прячется за именем своей семьи и связями.
– Как ты смеешь! – внезапно возмутилась Анна Максимовна, от режима «лебедь» перейдя в режим «орёл». – Я твоя мать, и ты не будешь так со мной разговаривать!
– Ладно, тогда мне больше нечего тебе сказать. До свидания.
Пелагея прекратила разговор и прислонилась к стене. Тело было слабым и уставшим, как будто она только что провела интенсивную тренировку в спортзале. Часть её не могла поверить, что она сказала это, но другая часть, которая устала от бесконечных манипуляций своей родительницы, поставила себе твёрдую «пятёрку» за то, что наконец-то дала ей достойный отпор. Возможно, впервые в жизни.
Зазвонил колокольчик над дверью, и Пелагея снова поднялась, провела рукой по фартуку и улыбнулась.
Вошла Катя, её светлые волосы колыхались за спиной. Она была в тёмно-синей футболке и стильных рваных джинсах, которые были подвёрнуты снизу, открывая пару белых кед.
– Привет, – сказала она солнечным голосом, пока не увидела Пелагею. Её голубовато-зелёные глаза сузились от беспокойства. – Ты в порядке?
Пелагея кивнула на телефон в своей руке.
– Я только что повесила трубку, с матушкой разговаривала, – слово «матушка» она произнесла так, словно разговор зашёл о чудовище.
– Как сегодня Баба-Яга? – спросила Катя, используя своё прозвище для матери Пелагеи.
– Пытается вмешаться в мою жизнь, как всегда.
Катя не знала о том, что произошло в Москве. Никто не знал. Пелагея была слишком смущена всем этим. Она не хотела, чтобы люди знали, какой совсем недавно она была наивной и доверчивой. Как она позволила своим родителям – особенно матери – подтолкнуть её к помолвке, которая, как она знала в глубине души, была неправильной. Но, как сказала Анна Максимовна, «брак не обязательно должен быть правильным решением, просто удобным».
– Тебе стоит послать её к черту, – сказала Катя, и именно поэтому Пелагея так её любила. В то время как самой было трудно говорить то, что у неё на уме, Катя никогда не испытывала проблем с тем, чтобы выпалить свои истинные мысли. Она была прямолинейной, но не злобной. Это было освежающе и мило по сравнению с тем, к чему Пелагея привыкла, общаясь с москвичами.
– Ну, я почти тоже самое и сделала, – заметила она.
Глаза Кати расширились, и на её лице расплылась широкая улыбка.
– Молодец! Нет, правда, я горжусь тобой. Давно пора. Как ты себя чувствуешь?
– Как будто мне нужно выпить.
– Думаю, я могу это устроить, – сказала Катя, подмигнув.
«Берлога» – так назывался один из немногих баров в Травнинске, который посещали многие местные жители. Он находился на границе города и достаточно близко, чтобы привлекать людей из других населённых пунктов. Это было единственное место, куда можно было пойти и увидеть людей, которых ты не знал большую часть своей жизни.
Вообще-то наличие бара в русской провинции – дело непривычное. Но так кажется лишь тем, кто считает, будто традиция приходить после работы (а порой даже посреди дня) в заведение общепита, чтобы выпить и закусить или просто пробыть там несколько часов, успокаивая нервы за чашечкой чая или кофе, а может бокалом сока, пришла нам с запада после развала Союза.
Вовсе нет. Даже в советские времена существовали такие места, которые назывались «стояками» (из-за отсутствия сидячих мест). По сути, те же бары, куда заходил в основном рабочий люд. Подобные заведения не только предлагали еду и напитки, но и становились местом для обсуждений, обмена новостями, а иногда и бурных споров на тему политики, футбола или жизни в целом.
Одно такое заведение показано в фильме «Москва слезам не верит», где напивается бывший хоккеист Сергей Гурин, демонстрируя значок «Мастер спорта». Этот эпизод тонко передаёт дух времени, когда такие «стояки» были частью повседневной жизни многих. Но история подобных мест уходит корнями гораздо глубже. Подобные же места существовали и в царской России, только назывались иначе – царёвыми кабаками, кружечными дворами, питейными заведениями и так далее. Они отличались разнообразием, начиная от простых лавок, где наливали вино или пиво, и заканчивая более изысканными местами, куда приходили представители зажиточного сословия, чтобы обсудить дела или заключить выгодные сделки.
Эта традиция настолько укоренилась, что даже в самых отдалённых уголках страны небольшие заведения для отдыха и общения становились центром местной жизни. Они выполняли не только функцию общепита, но и своего рода социального клуба, где можно было узнать последние слухи, завести новые знакомства или просто отвлечься от рутины. Поначалу, когда Пелагея только приехала в Травнинск и открыла для себя «Берлогу», то ей было непривычно: сплошь незнакомые лица! И как всякие провинциалы, на чужака смотрят пристально, изучающе. Шушукаются, пытаясь понять, кто это и чего тут надо. Но по мере того, как пребывание девушки в Травнинске затягивалось, все лица становились всё более и более знакомыми.
Постепенно Пелагея поняла, как приятно спрятаться на некоторое время и раствориться в толпе. Это одна из немногих вещей, по которым она скучала в Москве. Иногда ей просто хотелось отгородиться от мира, но в Травнинске это было невозможно. Поначалу ты никого не знаешь. Но постепенно, когда обзаводишься новыми клиентами, уже ни шагу пройти, чтобы не услышать приветствие. Ответить надо обязательно – или обидятся.
Спустя некоторое время Пелагея припарковала машину у здания. Обе девушки вышли, чтобы приятно провести время в «Берлоге». Пелагея провела руками по бёдрам своих дизайнерских джинсов и коснулась края глубокого выреза. Каблук-шпилька её телесного цвета платформ Christian Louboutin щёлкал при каждом шаге к бару. Ей всё равно повезло, что Александр не украл их. Хотя, он, вероятно, если бы выложил их на сайте бесплатных объявлений, то не получил бы и близко того, что Пелагея заплатила за эту обновку.
И слава Богу, что в Травнинске никто не знал, сколько может стоит простая (на взгляд провинциалов) пара женской обуви. Её стоимости бы хватило, чтобы прикупить на окраине города крепкий дом в сто квадратов с хорошим ремонтом, десятью сотками земли и всем, что на ней имеется. Пелагея же надела эти туфли вовсе не затем, чтобы хотя бы мысленно, но ощутить своё превосходство над местными жителями. Ей просто было жалко: лежат платформы, которые ей однажды так запали в душу, а выгулять их просто некуда. Потому и обрадовалась, когда появилась такая возможность. Да, туфли были дорогими и непрактичными для сельской жизни, но ещё они заставляли Пелагею чувствовать себя сексуальной и утончённой, а иногда девушке нужно чувствовать эти вещи.
– Ты выглядишь потрясающе, – сказала Катя, дерзко подмигнув ей.
– Ты тоже, – Пелагея восхищалась лёгкой беззаботной красотой подруги. На её лице практически не было макияжа, но она выглядела так, будто могла вот прямо сейчас пройти по любому подиуму. Она была естественно красива без особых усилий. Пелагея глубоко в душе завидовала ей из-за этого.
– Вот она, эта старая волшебная вещь, – со смехом сказала Катя, потянув за подол своей рубашки. Светло-розовый цвет вещи должен был затмить, но вместо этого подчёркивал её фарфоровый цвет лица и открывал прекрасный вид на изгибы Кати. Она была как минимум на семь сантиметров выше Пелагеи, но держалась с такой же грацией и осанкой, как изящная балерина.
– Готова напиться? – спросила Катя.
Пелагея покачала головой.
– Я не могу напиться. Мне нужно ехать домой и завтра рано вставать.
– Тебе всегда нужно рано вставать, – заметила подруга.
– У тебя магазин. Ты должна знать, как это бывает. Бизнес всегда на первом месте.
– Хорошо провести время всегда должно быть на первом месте, – поучающе сказала Катя.
– Так и должно быть, но, к сожалению, я не могу хорошо проводить время без денег, а я не могу зарабатывать деньги, если не работаю.
– По сути, ты хочешь сказать, что жизнь несправедлива?
– Что-то вроде того, – с улыбкой сказала Пелагея. Она открыла дверь и повернулась к подруге. – Только один коктейль. Максимум два.
– Ну, где два, там и три, – дьявольская ухмылка на лице Кати говорила о том, что сама она останавливаться сегодня, похоже, вообще не собирается.
***
Артём вошёл в «Берлогу» и тут же заметил Дениса Верещагина. Он быстро помахал рукой, направляясь к нему. Краем глаза заметил светлые, а затем знакомые тёмные волосы. Участковый обернулся и увидел Пелагею, покачивающуюся с напитком в руке под музыку, которая уже прекратилась.
Её рубашка имела довольно глубокое декольте, открывая две прекрасных возвышенности, а джинсы облегали тело, словно нарисованные, подчёркивая плавные изгибы. Она была самой красивой женщиной в баре. Конечно, Артём видел и других привлекательных девушек. Но с той, которая так глубоко запала однажды в его сердце, никто не мог сравниться.
Её бедра покачивались взад и вперёд, когда музыка перешла в медленную песню. Как и вчера вечером, ему хотелось обнять Пелагею за талию и притянуть к себе, крепко прижать, пока они вместе покачивались под музыку, теряя себя в движениях и моменте.