Писатель и драматург Леонид Зорин, автор «Покровских ворот» и «Варшавской мелодии», всю жизнь вел два дневника. В первом записывал текущие события, рутину жизни, во втором – мысли, образы. Этот второй дневник был издан под названием «Зеленые тетради», коими и является в реальности. Листая книгу, многажды, на протяжении всего ее действия, что охватывает десятилетия, натыкаешься на щемящие сердце воспоминания о Баку. Зорин – бакинец, и никогда об этом не забывал. Это интервью было записано и напечатано в журнале «Баку» в 2008 году. К 100-летию Леонида Зорина мы публикуем его в Сети.
Из «Зеленых тетрадей»: «Надо сознаться, и у меня есть своя знаковая дата – 19 сентября. В сорок восьмом как раз в этот день (в дождливый вечер этого дня) я навсегда приехал в Москву. Никто не звал, и никто не ждал. До сих пор не могу понять, как я решился на этот прыжок».
БАКУ: Леонид Генрихович, зачем нужно было уезжать?
ЛЕОНИД ЗОРИН: Мне было совершенно понятно, что работать я мог только в Москве. В Азербайджане, конечно, существовали русские писатели, но жизнь их была, я бы сказал, очень неброской. Они были люди семейные, немолодые. Игра была сделана. А я в то время был еще очень молодой человек – 23 года, и я еще что-то мог сделать из своей жизни, и нужно было принять решение. Но как же нелегко оно давалось! Во-первых, я страшно любил Баку. Вся моя семья, все корни большого клана были там. Все друзья и подруги, футбольная команда... Я любил эти улицы, эти переулки, горбатые спуски и дорогу на бульвар. Представить было невозможно: как жить без бульвара? И без моря, без его рокота? Без этого воздуха, без ощущения норда?..
Я южное растение, тропический такой цветок, пересаженный на северную почву, и конечно, этот дичок очень трудно здесь укоренялся. Обо всем этом я написал в «Покровских воротах» – это ведь чисто автобиографическое произведение, в нем нет ни одного придуманного персонажа. Кроме тети – у меня в Москве не было тети. А молодой человек, приехавший из южного города, Костик Ромин – это я сам.
БАКУ: То есть все эти люди – и Хоботов, и Маргарита Павловна, и Велюров – существовали в реальности?
Л. З.: Совершенно верно. В той коммунальной квартире – правда, она находилась не на Покровских воротах, а на Петровском бульваре – я прожил четыре года, до своей женитьбы.
БАКУ: Да уж, с большой симпатией вы о своих соседях отозвались. А жизнь действительно была такая веселая или это просто взгляд молодости?
Л. З.: Конечно, это была молодость, потому что ничего веселого, в сущности, не было. Это был очень плохой период. В 1949-м начались повальные аресты, борьба с космополитизмом. Ужасная атмосфера в Союзе писателей, где на моих глазах происходило настоящее растление человеческих характеров. Такой, знаете, торжествующий конформизм во всем: люди пытались приспособиться, найти свою нишу и не высовываться, не быть замеченными. Ну что же, они хотели выжить, я их не сужу. Но вокруг были сплошные человеческие трагедии.
БАКУ: В Баку жилось иначе?
Л. З.: Баку вообще редкий город. В нем была бездна очарования. Патриархальный, полуазиатский-полуевропейский. Город сегодня, вероятно, очень изменился, и сентиментальность моих воспоминаний в большой степени связана с ностальгией. Вам еще этого не понять, но когда вы будете вспоминать свою молодость, вам тоже все будет рисоваться очень приятным. Даже то, что сегодня раздражает. Но главным в Баку было невероятное братство людей. Таких городов всего два было в стране – Одесса и Баку. Как одна семья, в Баку жили люди двадцати, если не больше, национальностей: азербайджанцы, греки, персы, русские, евреи, осетины, лезгины, таты – кого только не было. Лишь в Баку могла родиться такая формула: «национальность – бакинец», и мы с вызовом всегда это предъявляли.
БАКУ: В Москве этой формулой пользовались?
Л. З.: Всегда, абсолютно. В Москве, конечно, обстановка была более холодная, северная. Здесь люди живут в центре державы, а в те времена это к тому же столица государства очень жесткого, регламентированного, казенного. Столица диктатуры. В Баку тоже было ощущение, что живешь в советской стране, но все равно порт, море, пестрота, юность, кипение и краски жизни это очень сглаживали.
БАКУ: А вы в свой город возвращались?
Л. З.: Жизнь сложилась так, что первый и последний раз после отъезда с родины я был в Баку в 1978 году. Приехал показать сыну город, где вырос, буквально на несколько дней.
Из «Зеленых тетрадей»: «Вновь эта дата, это число. Минуло ровно тридцать лет – где-то далеко-далеко осталась моя южная жизнь, и взял старт мой московский марафон. ...В июльский день я и мой двадцатидвухлетний сын стояли у здания моей школы перед мемориальной доской, в стайке старых, побитых жизнью людей. Я привез Андрея в Баку, чтобы он наконец увидел город, улицу, двухэтажный дом, в котором родился его отец. Сентиментальное путешествие теперь привело нас в тихий квартал. Здесь, в давней, уже нереальной жизни я когда-то приобщался к наукам, нельзя сказать, что с большим успехом.
...Бакинское лето входило в зенит, день был прозрачен, в небе ни облачка, неподалеку, в пяти кварталах, грелось под солнцем Каспийское море. Я положил на плечо Андрея руку, боясь смутить его лаской. Давно я не чувствовал так отчетливо, как время подбивает итог».
БАКУ: Мне как-то встретились ваши слова: для того чтобы посвятить себя литературе, требуется большое мужество – это означает провести жизнь за письменным столом.
Л. З.: Так и есть. Всю свою жизнь, каждый день я сажусь за стол и работаю. Я считаю, что писать надо каждый день. Если не пишется – пишите что угодно, ведите дневник. Не хочется писать в дневнике – напишите письмо. Что угодно, но рука должна работать.
БАКУ: Получается, что вы всегда в процессе работы над произведением?
Л. З.:Или же готовлюсь к работе, пишу впрок – я же не начинаю работать с чистого листа. К каждому произведению я прихожу с папкой, набитой заготовками – огромным количеством листков, на которых много чего написано. Заготовки надо делать всю жизнь, каждый день. Без записной книжки литератора нет. Я сажусь за стол, определяю место этих записей в композиции – сюжет, описания, относящиеся к персонажам, отдельные фразы, может быть, какая-то мысль, которая озарит все. И когда вы чувствуете, что готовы, вы садитесь и начинаете писать.
БАКУ: Какая же должна быть самодисциплина!
Л. З.: Без самодисциплины в творчестве нечего делать. Флобер сказал замечательную вещь. Это звучит гиперболой, но для него это не было гиперболой: «Если это требуется, то нужно привязывать себя к столу».
БАКУ: Флобер как раз известен тем, что писал фразу, а потом вычеркивал из нее слово за словом, подбирая лучшие.
Л. З.: Конечно, все вычеркивают. Вы же не напишете с самого начала фразу, которая вас удовлетворит. Надо ее без конца гранить. Видите эти листки? Никто кроме меня не разберется в том, что я пишу: я и сам не всегда понимаю. Все зачеркнуто, перечеркнуто, слова сверху, сбоку... Для того чтобы фраза приняла тот вид, в котором она войдет в окончательный вариант, надо потрудиться. Ощутить ее ритм, найти нужные слова. Сначала себя предлагают слова дежурные – мгновенно, знаете, как падшие женщины: вот, пожалуйста, воспользуйся мной. Как писали о своей совместной работе Ильф и Петров: «Если какое-либо слово приходило к нам в голову одновременно, мы автоматом от него отказывались, даже если оно казалось привлекательным».
БАКУ: А что у вас сейчас лежит на столе – эта тысяча листков?
Л. З.: Хочу тряхнуть стариной – написать пьесу. Лет десять я не писал драматургии, немножко соскучился, сейчас закончил прозу – сдаю через два дня в свой журнал, в «Знамя». И хочу попробовать взяться за пьесу. Если еще не полностью деквалифицировался.
БАКУ: Как вы считаете, писателю, драматургу нужно ли быть в контексте современной жизни? Вот, к примеру, когда я делала цикл интервью с молодыми европейскими писателями, некоторые рассказывали мне, что ищут сюжеты, бесконечно просматривая газеты.
Л. З.: Ну это западная манера. У нас, как вы знаете, другая традиция, которая идет от Чехова, Бунина, – это внутренний мир, собственные эмоции, переживания, которые сублимируются в творчество. В театрах я сейчас бываю редко, читаю довольно много, но не сказать, чтобы много современного. Глаза устают, и хочется, как говорится, сыграть в беспроигрышную лотерею. Поэтому берешь классику: Бунина, Чехова, Томаса Манна. Из молодых авторов совершенно блестящим считаю Дмитрия Быкова*. К сожалению, сейчас я уже не могу читать, как когда-то раньше. У меня всю жизнь была маниакальная страсть: все время читал и писал, писал и читал. Помню, жена силой оттаскивала меня от стола после 11 часов работы. Слава Богу, был спорт, иначе не знаю, как бы я выжил.
А что касается сюжетов, то в них у меня недостатка нет. Напротив, проблема в том, чтобы выбрать из них такие, которые не написать невозможно, и мне нужно обязательно успеть их написать.
Из «Зеленых тетрадей»: «1934-й или 1935-й? Во всяком случае мне едва ли многим больше десяти лет, и совсем недавно местным издательством была выпущена моя детская книжечка. Летний вечер в бакинской филармонии, в раковине под открытым небом. Небо как смоль, звезд почти нет, снизу невнятно доносится гул – в двух кварталах отсюда шумит Каспий. Сцена ярко освещена точно впаянными в подмостки – по всей их дуге – желтыми лампочками. Я их давно успел сосчитать – двадцать восемь золотых светляков. Пока что сцена пуста, пуст наполовину и зал, зрители ходят вдоль балюстрады также под распахнутой бездной...»
*В 2022 году Дмитрий Быков признан в РФ СМИ-иноагентом.
Интервью с Леонидом Зориным было напечатано в журнале «Баку» № 6 в 2008 году.
Читайте еще:
Ария бакинского Кости. Кто он – главный герой «Покровских ворот»?
Соло на смартфоне: интервью с молодым писателем Рагимом Джафаровым
Текст: Елена Голованова
Фото: Петр Титаренко