– Алло, это Анна Сергеевна Кравцова? – незнакомый мужской голос в трубке звучал неуверенно.
– Нет, это её дочь. А кто...
– О! Это даже лучше. Я звоню по поводу вашего дедушки, Михаила Петровича.
– Простите, но мой дедушка умер тридцать лет назад, – я уже собиралась нажать "отбой", когда мужчина произнес фразу, от которой земля ушла из-под ног:
– Нет. Ваш дедушка жив. И очень хочет встретиться с вами.
Я опустилась на стул, чувствуя, как дрожат колени. Тридцать лет... Тридцать лет нам говорили, что дедушка погиб в экспедиции. Его вещи, его старые фотографии, его медали – всё хранилось в специальной коробке на антресолях. Раз в год мама доставала её, протирала каждую вещь и тихо плакала.
– Кто вы? – мой голос предательски дрогнул.
– Меня зовут Андрей Михайлович. Я... я ваш двоюродный брат.
Второй звонок раздался вечером того же дня. Я набралась смелости и позвонила маме.
– Мам, присядь, пожалуйста.
– Лена? Что случилось? – в её голосе сразу появилась тревога.
– Мама, сегодня мне звонил человек... Он сказал, что дедушка жив.
Тишина. Долгая, звенящая тишина, прерываемая только тяжёлым дыханием.
– Что за чушь? – наконец произнесла мама, но её голос звучал странно. – Кто посмел так шутить?
– Он назвался Андреем Михайловичем. Сказал, что он мой двоюродный брат. Твой... племянник.
– НЕТ! – крик был таким неожиданным, что я чуть не выронила телефон. – Не смей больше говорить об этом! Слышишь? НИКОГДА!
– Мама, но почему...
Короткие гудки ударили по ушам.
Я не спала всю ночь. Перебирала старые фотографии, вглядывалась в лицо дедушки – молодого, улыбающегося, с густой шевелюрой и добрыми глазами. На обороте одной из фотографий я заметила выцветшую надпись: "Новосибирск, 1980".
Что-то екнуло внутри. Дедушка ведь пропал не в Новосибирске. Мама всегда говорила, что это случилось где-то в Карелии...
Третий звонок я сделала сама, рано утром.
– Андрей Михайлович? Расскажите мне всё.
История оказалась такой невероятной, что я несколько раз прерывала рассказ, пытаясь перевести дыхание.
В 1993 году дедушка не пропал. Он УШЁЛ. Ушёл к другой женщине, с которой познакомился в той самой новосибирской экспедиции тринадцать лет назад. У них родился сын – Андрей. Бабушка знала. Знала и молчала, приняв решение за всех: для мамы, тогда двадцатилетней студентки, дедушка должен был "умереть героем" вместо того, чтобы остаться в памяти предателем.
– Он очень болен сейчас, – голос Андрея звучал глухо. – Рак. Последняя стадия. Он... он хочет успеть попросить прощения.
Квартира на окраине Новосибирска встретила меня запахом лекарств и тихим пиканьем медицинских приборов. Седой, исхудавший старик на кровати казался таким маленьким и беззащитным, что злость, копившаяся во мне всю дорогу, начала таять.
– Леночка... – его голос был едва слышен. – Как же ты похожа на свою маму...
– Зачем? – только и смогла выдавить я. – ЗАЧЕМ?!
– Любовь, девочка моя. Она не спрашивает "зачем". Она просто приходит и разрушает всё, что было до неё. – Он закашлялся. – Я не оправдываюсь. Я просто... хочу, чтобы вы знали правду. У тебя есть брат. У твоей мамы – сводный брат. Я не могу изменить прошлое, но, может быть... может быть, в будущем...
Я сидела в парке рядом с домом, где умирал мой дед, и листала фотографии в телефоне Андрея. Дедушка с маленьким мальчиком на плечах. Семейные праздники. Походы. Рыбалка. Вторая жизнь, о которой мы ничего не знали.
– Лена? – Андрей присел рядом. – Прости, что мы так долго молчали. Отец... он часто порывался рассказать всё, но бабушка Вера – твоя бабушка – просила подождать. Она говорила, что Аня – твоя мама – не простит. А потом... потом всё как-то закрутилось, время шло...
– А сейчас?
– А сейчас время заканчивается. – Он помолчал. – Врачи говорят, осталось несколько недель. Максимум – пара месяцев.
Я достала телефон.
– Мам? Помнишь, ты всегда говорила, что я унаследовала дедушкины глаза? Так вот... ты можешь в этом убедиться. Приезжай. Я сброшу адрес.
Через три дня мы стояли втроём у больничной койки. Мама, я и Андрей. Дедушка улыбался слабой, виноватой улыбкой.
– Аня... доченька...
Мама расплакалась. Громко, навзрыд, как маленькая девочка. А потом опустилась на колени у кровати и прижалась лицом к дедушкиной руке.
– Папа... папочка... Как же я скучала...
Дедушка прожил ещё месяц и три дня. За это время мы успели наговориться за все тридцать лет. Мама привезла ту самую коробку с его вещами, и мы вместе перебирали старые фотографии, медали, документы. Дедушка рассказывал истории, которые стояли за каждым снимком. Андрей добавлял свои – из той, второй жизни.
Постепенно два разорванных куска одной семьи срастались, через боль, через слёзы, через взаимные упрёки и сожаления. Бабушка, когда узнала, тоже приехала. Молча постояла у кровати, потом так же молча обняла вторую жену дедушки – худенькую женщину с добрыми глазами.
На похоронах мы стояли все вместе. Две семьи, ставшие одной. Дедушка хотел бы этого – я точно знаю.
Вечером после похорон зазвонил телефон.
– Алло, это квартира Кравцовых?
– Да, – ответила я, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
– А вы знаете, что у вашего прадедушки...
Я улыбнулась. Видимо, у нашей семьи еще много тайн, ждущих своего часа. И каждая из них начинается со звонка.