Предыдущая публикация на данную тему:
Поначалу Александр действовал так, как предполагали враги: он приказал строить дамбу от материка к городу. Слава богам, поблизости оказалось достаточно строительного материала: как камней (их брали из развалин лежавшего на материке Старого Тира), так и леса (его подвозили с недалёких гор). В вязкое, илистое дно пролива, который, как уже говорилось, был глубок у острова, под городскими стенами, а у противоположного берега довольно мелок, вколачивали деревянные колья; в воду валили большие камни, а поверх образовывавшейся насыпи клали брёвна и доски. Скрепляющим конструкцию веществом служил ил, покрывавший дно. Царь не только сам присутствовал при строительстве, но и подавал солдатам пример, показывая, что и как делается, ободряя уставших и выплачивая денежные вознаграждения самым усердным. Тирийцы же поначалу ограничивались тем, что подгребали к дамбе на маленьких судёнышках и насмехались над македонцами.
- Что это, - кричали они, - воины великого царя превратились в ослов и верблюдов? Только и способны они теперь, что таскать на своих хребтах эти здоровенные глыбы? Может, вы думаете, что ваш Александр сильнее самого бога морей Посейдона?
Македонцы не реагировали на эти выкрики, и, пока сооружаемый ими мол не достиг точки, где глубина начинала сильно прибывать, работа делалась быстро. Но чем ближе они подступали к городу, тем труднее им приходилось. В преддверии осады тирийцы выставили на стенах метательные орудия, и теперь, когда насыпь удлинилась, воины Александра оказались в зоне досягаемости их снарядов. Увидев, насколько выросла дамба в длину и в высоту, защитники города перешли к более активным действиям против её строителей: подплывали к молу уже на триерах и метали в работающих копья. Те, занятые укладкой и цементированием материалов сооружения, не были, естественно, вооружены.
«Когда многие из них были ранены без отмщения, - рассказывает Курций Руф, - а ладьи тирийцев легко разворачивались и приставали к месту работ, воины должны были бросать работу, чтобы обороняться».
По приказу Александра, у конца основательно выдвинувшегося в пролив мола возвели две башни, на которые поставили машины для обстрела финикийских триер. Поскольку тирийцы пускали со стен в дамбу и эти башни горящие стрелы, машины сверху закрыли звериными шкурами и кожаными навесами, а верх насыпи оградили щитами и плотами.
Какое-то время тирские триеры приставали не к дамбе, а к берегу в отдалении и высаживали там вооружённых людей, и те убивали переносчиков камней. Потом защитники города решили нанести по недостроенной македонцами дамбе сокрушительный удар. Они использовали самоходную баржу, предназначавшуюся для перевозки лошадей, в качестве гигантского брандера: погрузили на неё сухой хворост и другие легковоспламеняющиеся материалы, обмазали борта и палубу смолой и серой, да ещё повесили на реи (по два у каждой из двух же мачт) котлы, также наполненные горючими веществами. В корму поместили побольше балласта (песка и камней), чтобы создать искусственный дифферент (наклон судна в продольной вертикальной плоскости) и побольше приподнять над водой носовую часть баржи. Когда ветер задул в сторону македонского мола, бывшего «коневоза» поволокли на буксире в том же направлении идущие на вёслах триеры. У насыпи с башнями финикийцы подожгли нос баржи и, с помощью тех же буксировщиков, подтянули её почти вплотную к постройке. Находившиеся на барже люди попрыгали в воду и вплавь добрались до своих судов. Благодаря сильному ветру, огонь мгновенно «перескочил» с брандера на македонские башни; содержимое упавших с обломившихся реев котлов вылилось и усилило горение. Прежде чем македонцы смогли что-то сделать, пламя охватило снизу обе башни.
Наконец, осаждающие сорганизовались и попробовали потушить пожар, но этому мешали тучи стрел, пускаемых тирийцами со своих ставших невдалеке на якорь триер. Когда же огонь добрался до верхних этажей македонских башен, из города на челноках приплыло множество народу: подгребая к насыпи, они вырывали из илистого дна укреплявшие с боков дамбу колья. Кроме того, тирийцы в лодках кидали в деревянные сооружения на дамбе зажжённые факелы, усиливая тем самым пожар: в результате загорелись все не подожжённые ранее осадные машины. Те из находившихся на башнях воинов, кто не погибли в огне или от стрел, прыгали в воду и там становились добычей тирийцев, которые, как отметил Курций Руф, «больше хотели захватить их живьём (догадайтесь, для чего – S.N.)... , они старались поранить руки плавающих камнями или шестами, пока те совершенно не измучились и их можно было беспрепятственно вылавливать в лодки».
Да, македонцы и греки, вытащенные врагами из моря живыми, позавидовали мёртвым... Вспомните об этом, а также об участи македонских послов, когда будете читать конец данной главы.
Разгром дамбы довершил ветер: он поднял в проливе большие волны, под ударами которых конструкция ослабла, и вода, проникнув между камнями, прорвала мол в его средней части и размыла скреплявший камни ил. В результате развалилась основа построенного с таким трудом сооружения, и вся насыпь обрушилась в море вместе с тем на ней, что ещё не сгорело.
Диверсия тирийцев окончательно убедила Александра, что для взятия города необходим флот. Перепоручив на время руководство осадными работами полководцам Кратеру и Пердикке (если такое имя режет вам слух, можете называть его Фердикка, как это делала в своих романах Л.Воронкова), сам он с отрядом пехотинцев и лучников-агриан [1] отбыл в Сидон, чтобы подыскать там подходящие корабли.
В Сидоне базилевс встретился с Геростратом и Энилом – монархами (соответственно) Арада и Библа, сдавшихся македонцам, как мы помним, без сопротивления. Оба царька, узнав о сделанном их подданными выборе, бросили Автофрадата и привели свои корабли к Александру. С ними пришли и сидонские триеры: таким образом, под македонским «флагом» одних финикийских боевых кораблей набралось уже до 80. Потом подошли 11 триер с острова Родос, 3 триеры – из киликийских [2] городов Солы и Малл, 10 – из Ликии, и, наконец, из Македонии на 50-вёсельном судне прибыл к своему царю победитель Датама наварх Протей, сын Андроника.
«Короткое время спустя, - сообщает Арриан, - прибыли в Сидон и кипрские цари со 120-ю кораблями: они знали уже о поражении Дария на Иссе и были перепуганы тем обстоятельством, что вся Финикия находится уже во власти Александра. Александр отпустил им всё прошлое, потому что они соединили свой флот с персидским больше по необходимости, чем по собственному решению».
Теперь флот у базилевса был, но требовалось ещё подготовить эти корабли к предстоящему переходу и боевым действиям, а также собрать и принять на борт новые метательные машины. Александр же намеревался, пока производились эти работы, произвести карательный рейд против арабов, порядком досаждавших заготавливавшим лес македонцам. Последних нередко убивали или захватывали в плен шайки кочующих разбойников. К моменту отъезда Александра из-под Тира число умерщвлённых арабами лесорубов достигло тридцати человек.
Взяв с собой всю наличную конницу, отряд щитоносной пехоты, агриан и других стрелков, царь пошёл с этими силами к горам Антиливана, где кого-то из арабов разгромил, а с кем-то заключил договора. Вернувшись в Сидон через 10 дней, он встретил там военачальника Клеандра, который привёл из Пелопоннеса 4 тысячи греческих наёмников. На корабли было посажено ровно столько пехотинцев, сколько, по мнению Александра, могло быть нужно для захвата вражеских судов абордажем.
Тем временем под Тиром строили новую дамбу. По распоряжению базилевса, она должна была, во-первых, проходить поперёк направления ветра и закрывать от последнего занятых на смежных работах; во-вторых, быть шире прежней, чтобы разместить на ней побольше башен, причём ближе к середине, куда не будут долетать копья врагов. В воду пролива сбрасывали целиком большие деревья с необрубленными ветвями, на них наваливали камни, поверх которых кидали другие деревья; потом сыпали землю, и на полученную основу укладывали новые выкорчеванные деревья и дополнительные слои камней. Тирийцы, конечно, продолжали вредить: они, например, украдкой подплывали на лодках к дамбе, цепляли к ветвям образующих её деревьев крюки и тянули, отплывая, деревья за собой. Стволы, как правило, высвобождались, обрушивая ту часть насыпи, в основании которой они лежали.
Так обстояли дела, когда на горизонте показался идущий в боевом порядке кипро-финикийско-греческий флот. В Тире никак не ожидали, что он окажется таким большим. Александр шёл на одном из кораблей выдвинувшегося вперёд правого крыла флота (по Курцию Руфу, это была квинквирема, или, по-гречески, пентера – судно с 5-ю ярусами гребных вёсел). На том же фланге были монархи кипрских и финикийских городов; только Пнитагор, один из царей Кипра, вёл, вместе с прибывшим на флот македонцем Кратером, левое крыло.
В отдалении от порта корабли Александра остановились в ожидании возможной атаки тирского флота. Таковой не последовало, и весь строй царских судов двинулся, ритмично и громко плеща вёслами, к гавани, вход в которую располагался в стороне Сидона. Вид внезапно появившегося перед их городом могучего вражеского флота ошеломил тирийцев. Они уклонились от морского сражения, собрали в ведущих в гавани проливах все свои суда, какие смогли туда втиснуть, и развернули эти суда снабжёнными острыми таранами носами к узким входам в бухты. Тем самым горожане обезопасили, как им казалось, свой порт от вторжения неприятеля.
Александр, видя это, действительно отказался от попытки прорваться на рейды: только 3 тирских триеры, охранявшие проход в обращённую к Сидону гавань снаружи, были протаранены и потоплены союзными македонцам финикийцами (люди с этих кораблей, впрочем, спаслись, добравшись до своего берега вплавь). Царь и его навархи привели корабли на якорную стоянку в закрытом от ветров заливчике, рядом со строившейся дамбой. На следующий же день кипрский флотоводец Андромах блокировал, по повелению Александра, гавань с выходом к Сидону, а финикийские флотоводцы окружили своими судами другую городскую гавань, ориентированную на Египет и находившуюся с противоположной стороны мола. Там поставили палатку и для самого базилевса.
В арриановском «Анабазисе» сказано, что Александр привёл с собой из Сидона не только триеры, но и суда для перевозки лошадей. Из сопоставления текстов Арриана и Курция Руфа можно сделать вывод, что это были суда, которые римляне называли квадриремами, а греки – тетрерами (имевшие 4 яруса вёсел). На них, а также на наиболее тихоходных триерах македонцы установили метательные машины, сделанные для их армии прибывшими с Кипра и съехавшимися со всей Финикии инженерами-механиками. Вооружённые такими орудиями корабли отдали якоря в разных местах окружающей Тир акватории и начали бомбардировать городские укрепления. Часть машин воины Александра подкатили к стенам по дамбе, приблизившейся к городу на дистанцию, которую брошенное копьё преодолеть не могло. Со стороны дамбы тирийцы соорудили на выдававшихся к берегу участках стен деревянные башни и с них посылали зажжённые стрелы в наступавших врагов. Такими же стрелами они пытались поджечь неприятельские корабли. Бреши в стенах, пробиваемые снарядами машин, наскоро заваливались камнями; одновременно горожане приступили к постройке второй, внутренней стены, за которой рассчитывали укрепиться, если внешняя стена рухнет.
Македонские стратеги использовали при осаде Тира с моря следующий приём: они связывали носами по 2 тетреры, а между расходившимися, естественно, в стороны кормами судов помещали снасти, к которым привязывали толстые брёвна: поверх всего этого укладывали настил, образовывавший широкий мост. На настил сажали солдат, и те обстреливали из луков стоявших на стенах города воинов, сами оставаясь, под прикрытием корабельных носов, недосягаемыми для вражеских стрел.
Подготовленная таким образом ночная атака провалилась из-за внезапно вмешавшейся стихии. Когда тирийцы уже думали, что их городу пришёл конец, густые тучи затянули Луну, и темнота стала непроницаемой. Небольшие сперва волны быстро достигли внушительной величины, и суда начало отрывать одно от другого, из-за чего уложенные на них платформы разламывались, а находившиеся на платформах воины падали в воду и тонули. На кораблях солдаты, матросы, гребцы – все смешались и не давали друг другу нормально выполнять свои обязанности; кормчие подчинялись приказам угрожавших им расправой вооружённых паникёров, и на какое-то время почти все суда сделались неуправляемыми. Мало-помалу, однако, порядок восстановился, и флот, ведомый компетентными начальниками, вернулся на свою стоянку; но многие из судов получили серьёзные повреждения.
Надежда тирийцев на помощь карфагенян рухнула с прибытием из бывшей финикийской колонии 30 послов. Те сообщили осаждённым, что Карфаген из-за сложности собственного положения не может сейчас прислать Тиру ни войск, ни кораблей. Горожанам ничего не оставалось, как воспользоваться предложением гостей забрать и отвезти в карфагенские владения всех женщин и детей, каких смогут вместить доставившие посольство суда.
На городском собрании один из жителей рассказал, что видел во сне, как бог Аполлон уходит из Тира. Напуганные таким предзнаменованием тирийцы приковали статую Аполлона золотой цепью к жертвеннику Мелькарта, полагая, видимо, что последний сможет удержать своенравного бога в городских стенах. Диодор Сицилийский утверждал, что эту статую в 405 г. до н.э. отнял у греческого города Геля и подарил Тиру карфагенский военачальник Гамилькар. Высказывалось также предложение вспомнить один страшный древний обычай и принести в жертву богу Молоху свободнорождённого младенца; но оно возмутило старейшин и было отклонено.
Тирийцы пробовали применять крюки, успешно использовавшиеся ими для обрушения мола, также и против вражеских кораблей. Курций Руф подробно описывает действия защитников города: «... они привязывали к крепким брёвнам ... железные лапы с крюками, чтобы, вытолкнув бревно метательным орудием и быстро опустив канаты, набрасывать крюки на корабль. Крюки и серповидные багры, свисавшие с тех же брёвен, повреждали как бойцов, так и самые корабли».
Особый ужас вызывали у воинов Александра медные щиты, накалённые тирийцами на большом огне и наполненные кипящими нечистотами, смешанными с раскалённым же песком. Попадая под панцирь, эта адская смесь, вытряхнуть которую было невозможно, сжигала человека заживо; поражённый ею бросал щит и оружие и, носясь в агонии по палубе корабля, представлял собой отличную мишень для стрелы либо объект, который легко было зацепить крюком или багром.
Изощрения противника озлобляли осаждающих, но ещё бόльшую ярость вызывала у них жестокость, демонстрируемая тирийцами по отношению к пленным. Так, однажды горожане захватили группу ехавших из Сидона к войсковому лагерю македонцев, выставили их на стене, закололи на глазах у людей базилевса и сбросили трупы вниз. И это было ещё не самое страшное из творимого осаждёнными с попадавшими им в руки пришельцами...
«Нарастив» борта части своих кораблей защищавшими экипажи от стрел и дротиков деревянными «стенками», тирийцы стали подходить на таких кораблях почти вплотную к вражеским триерам и тетрерам и обрезать у тех и других якорные канаты. Александр велел установить такие же «стенки» на нескольких 30-вёсельных галерах (триаконторах) и поставить эти суда диагональным строем перед стоявшими на якорях большими судами. Это позволило отогнать городские корабли, но не смогло помешать подводным пловцам, которые продолжали отрезать якоря. Македонцам пришлось заменить канаты на цепи, против которыми тирские ныряльщики были бессильны.
Действия кораблей с метательными орудиями осложнялись у стен ещё и невозможностью подойти к этим самым стенам по-настоящему близко: непосредственно у города глубина была ничтожно мала из-за наваленных здесь на дно в большом количестве крупных камней. Македонцы постепенно исправляли положение, вытаскивая камни из пролива закидываемыми с дамбы петлями: глыбы эти грузили потом машинами на суда, отвозили подальше в море и там выбрасывали без вреда для фарватера.
Расчистив таким образом акваторию перед Тиром, македонцы подвели к городским укреплениям множество судов с лучшими воинами на борту. И тут из глубины всплыло нечто, фигурирующее в рукописи Курция Руфа как «морское чудовище необычайной величины». Сначала над поверхностью появился верх спины животного; потом глазам людей предстало гигантское туловище. Рассекая воду, существо быстро подплыло к сооружённой македонцами насыпи: здесь его было видно с обеих сторон. У самого края дамбы оно нырнуло: затем, регулярно показываясь на поверхности, двинулось прочь и снова показалось почти в полный рост под стеной Тира.
Арриан не приводит эту историю, потому что она, видимо, не внушила ему доверия: но в принципе, ничего сверхъестественного в ней нет. Это «чудовище» могло быть либо заплывшим в пролив китом, либо очень большой акулой. Его появление обрадовало как нападавших, так и оборонявшихся. Люди Александра сочли животное посланцем богов, указавшим, в каком направлении следует насыпать мол; тирийцы же увидели в случившемся проявление гнева бога моря, возмущённого наглым вторжением строителей дамбы в его владения.
Горожане настолько уверились в благоприятности для себя этого якобы предзнаменования, что устроили пир, на котором, перепив вина, преисполнились отчаянной смелости. Они решили на следующий день атаковать кипрские корабли, дежурившие у Сидонской гавани. Готовиться к вылазке начали с рассветом, предварительно повесив над входом в гавань широкие полотнища, скрывшие от глаз наблюдателей все производившиеся работы. Выбранные для рейда корабли – 3 пентеры, 3 тетреры и 7 триер – не только оснастили нужным образом, но и украсили венками: тирийцы уже заранее поздравляли себя с победой.
Возглавляемая Александром часть флота (Плутарх говорит в связи с этим о двухстах триерах) стояла тогда на якоре у противоположной стороны города; к тому же, в Тире знали, что царь имеет обыкновение уходить ближе к полудню в свою палатку. И вот, дождавшись, когда люди со стоявших у берега кораблей базилевса высадятся на сушу и разойдутся по разным надобностям, защитники города тихо вывели свою эскадру из гавани. Матросы и гребцы на этой эскадре были из числа самых опытных и умелых, а посаженные на суда солдаты уже не раз сражались на палубах неприятельских кораблей.
«Сначала суда тихонько шли на вёслах, корабль за кораблём, - рассказывает Арриан, - начальники гребцов пребывали в молчании. Когда же они повернули к киприотам и были уже почти на виду, они устремились на них (киприотов – S.N.) с громким криком, ободряя друг друга и согласно в такт ударяя вёслами».
Из 30 стоявших у македонских причалов небольших судов тирийцы захватили 2: на некоторых не было вообще ни одного человека, на другие кое-кто сбежался, уже когда началась суматоха. Александр в тот день вернулся из своей палатки намного раньше обычного и, услыхав крики застигнутых врасплох киприотов, приказал большей части своих судов, экипажи которых постепенно собирались на борту по тревоге, блокировать гавань, чтобы ни один тирский корабль из неё больше не вышел. Сам базилевс во главе эскадры из пентер и 5 триер (все корабли – с полными экипажами) обошёл город кругом, чтобы обрушиться на врага с тыла.
Напавшие на стоянку кипрских кораблей финикийцы успели уже потопить пентеру царя Пнитагора и триеры Андрокла (из Амафунта на Кипре) и Пасикрата (из Фурий, греческого города в Южной Италии) и покалечить, оттеснив к суше, все остальные пребывавшие поблизости суда, когда собравшиеся на стенах горожане увидели отряд Александра и разглядели на одной из пентер царя в ярких доспехах. Они стали кричать своим соплеменникам «Возвращайтесь!», но те их не слышали за шумом боя и, увлечённые кажущимся успехом, не среагировали вовремя даже на красноречивые жесты, с помощью которых их пытались предупредить. Когда же до них, наконец, дошло, чтό им угрожает, и они заторопились обратно в свой порт, было уже поздно.
«Убежать удалось немногим; большинству пришлось принять бой», - говорит Арриан. Одна из самых быстроходных александровских пентер опередила эскадру и оказалась между двумя тирскими кораблями: один она протаранила на полном ходу, другой, нацелившийся ей в борт, был замечен с подоспевшей македонской триеры, и та так сильно ударила финикийский корабль, что его кормчего при толчке подбросило и выкинуло за борт. Тем временем подошла вся эскадра базилевса; кое-как сняв своё судно с тарана пентеры, тирийцы обратились в бегство. Александр преследовал их, пока его не остановили посылаемые с городских укреплений горящие стрелы. Перед самым входом в порт он захватил одну пентеру и одну тетреру. Большинство людей с них уцелели: поняв, что корабли им не отстоять, они прыгнули в море и легко доплыли до недалёкого берега. Прочие же вражеские суда были или потоплены, или доведены до состояния непригодности. Флот Тира престал существовать как боевая сила.
Теперь ничто не мешало македонцам подвезти осадные машины почти вплотную к городу. Со стороны дамбы стена была особенно толстой, и разрушить её не удалось. Попытки повредить снарядами с судов стены со стороны Сидона также оказались безуспешными. А вот с южной, обращённой к Египту стороны крепости кое-чего добились: под ударами выбрасываемых камнеметательными орудиями тяжёлых глыб стена здесь расшаталась, треснула и, наконец, местами обрушилась. Впрочем, атаку кинувшихся было по переброшенным с кораблей мосткам в проломы македонцев горожане без труда отразили.
Шёл июль 332 г. до н.э. Дав войску отдохнуть 2 дня, Александр снова велел судам с машинами на борту подойти к укреплениям Тира. Как только массивные снаряды проломили стену в нескольких местах, эти суда отошли, уступив место другим, с мостками для высадки десанта. На одном из этих последних судов находились сам царь и щитоносная пехота с командиром Адметом; на другом - «пешие гетайры» во главе с Кеном – одним из лучших македонских военачальников. Триеры, за исключением нагруженных снарядами для машин, были посланы ко входам в обе городские гавани с заданием не допускать прорыва оттуда врагов: кораблям же со снарядами надлежало крейсировать вблизи городских стен на виду у противника, но оставаясь недосягаемыми для стрел, и отвлекать внимание обороняющихся: где возможно, приставать к берегу, где нет – отдавать якорь.
Когда с корабля, на котором был Александр, воины по мосткам ринулись в атаку, царь последовал за ними, как писал Курций Руф, «с тем бόльшим мужеством, чем больше была опасность. Заметный по своим царским знакам и блестящему вооружению, он был главной мишенью для стрел. И он проявил доблесть, достойную зрелища: многих защитников стен он сразил копьём, некоторых вблизи зарубил мечом, отбрасывал врагов, напирая на них щитом...»
Сперва македонцы овладели той частью стены, штурмом которой руководил базилевс. Он, однако, находился в начале сражения на башне, с которой перекинули мостки к оказавшейся теперь к ней почти впритык стене. На последнюю же здесь первым взошёл Адмет – и тут же был убит вражеским копьём. Александр занял его место и увлёк за собой гетайров и щитоносцев: те прогнали со стены не выдержавших натиска тирийцев. Македонцы не стали преследовать бегущих, а по «верхам» покинутых врагами укреплений двинулись кратчайшим путём к царскому дворцу, откуда в город было легче спуститься.
Вход в южную, Египетскую гавань был перегорожен цепями, но дружественные Александру финикийцы разбили вдребезги эти цепи и вторглись в порт. Они разгромили или оттеснили к набережной почти все тирские корабли; одновременно несколько городских судов подверглись нападению в море. Ничем не ограждённую Сидонскую гавань и примыкающие к ней городские кварталы захватили киприоты. Оставившие стены тирийцы попробовали контратаковать македонцев из укреплённого Агенория, но щитоносцы перебили большинство из них и, вместе с гетайрами, погнались за беглецами.
В это время Кен со своими людьми также пробился в город. Одни жители поспешили запереться в своих домах, другие в отчаянии кидались на врагов, не надеясь их одолеть; третьи залезли на крыши и швыряли оттуда в захватчиков камни и всякий мусор... Приказ Александра, обнародованный глашатаем, был категоричен: всех тирийцев убить, все здания поджечь. Не трогали только тех, кто укрылся в храмах и потому нашёл защиту у богов. Так, в храме Мелькарта, по-гречески Геракла, нашли убежище главные из тирских правителей, царь Адземилк и паломники, приехавшие по традиции из Карфагена помолиться божеству в городе праотцев. Но основную часть собравшихся в священных местах составляли женщины и дети: мужчины же, застигнутые победителями с оружием в руках, даже не пытались взывать к небесам.
Примерно 15 тысяч горожан были спасены сидонянами, которые, хотя и вошли в Тир с армией македонцев, не забыли о своём родстве с местными жителями: многих из последних тайно увели в гавань, посадили на финикийские суда и увезли в Сидон. Месть Александра остальным была беспощадна. В городской черте казнили 6 тысяч тирских воинов: ещё 2 тысячи распяли на крестах, поставленных за городом вдоль морского побережья. До 30 000 человек, в том числе приехавших в Тир иноземцев, было продано в рабство. Хотя карфагенских послов, по приказу Александра, пощадили, царь заявил, что их город ещё поплатится за провоцирование тирийцев на противодействие македонцам. Войну с Карфагеном, однако, он отложил из-за насущных забот.
Македонцев при штурме погибло 21 человек: 20 пехотинцев-щитоносцев и командир Адмет. Всего за время осады Александр потерял около 400 своих подданных.
В Тире базилевс принёс, как собирался 7 месяцев назад, жертву Гераклу, организовав по такому случаю торжественное шествие вооружённого войска. На священной территории храма Мелькарта были также проведены бег с зажжёнными факелами и гимнастические соревнования. Царь подарил храму машину, снаряд которой проломил городскую стену, и взятое абордажем местное судно, посвящённое Мелькарту.
Тирская кампания не только добавила ещё один пункт в список громких побед Александра Македонского, но и вошла в историю как один из ярчайших примеров успешного взаимодействия морских и сухопутных сил при взятии крепостей.
Окончание см:
______________________________________________________________________________________
[1] Фракийско-македонская народность, жившая в долине реки Стримона (сейчас Струма) между горами Гем и Родопы: агриане отличались меткостью в стрельбе из лука.
[2] Киликия – прибрежная область в Малой Азии южнее Каппадокии, отделена от Памфилии горой Тавр.