– Ты с ума сошла? В хоспис? Мама, тебе что, заняться больше нечем? – Наташа смотрела на меня так, словно я сообщила о планах полететь на Марс.
– Между прочим, твоя бабушка тоже когда-то... – начала я, но дочь перебила меня резким взмахом руки.
– Даже не начинай! Бабушка была врачом, а ты... Господи, ну кому сейчас нужна эта твоя помощь? У них есть медперсонал!
Я молча помешивала остывающий чай. За окном моросил типичный октябрьский дождь, капли медленно стекали по стеклу, будто тоже не решались сделать решительный шаг. Как и я сейчас.
Наташка права – в свои пятьдесят пять я могла бы найти занятие поспокойнее. Нянчить внука Мишку, например. Или записаться на курсы английского, как советует подруга Лена. Или... Да мало ли что еще можно придумать!
Но с того момента, как я увидела объявление о наборе волонтеров в хоспис, мысль об этом не отпускала меня. Словно кто-то настойчиво шептал: "Иди. Ты нужна там."
– Мам, ну правда, – Наташка присела рядом, взяла меня за руку. – Ты же на пенсию вышла, чтобы отдохнуть наконец. Путешествовать, может быть. А ты что удумала? Там же... – она запнулась, – там же умирают люди.
– Именно поэтому им нужна помощь, дочь.
Первый день в хосписе я запомнила навсегда. Светлые стены, пахнущие лекарствами коридоры, и – вопреки моим ожиданиям – никакой гнетущей атмосферы. Были улыбки персонала, тихие разговоры, даже смех из комнаты отдыха.
– Вера Николаевна? – ко мне подошла молодая женщина в белом халате. – Я Марина, координатор волонтеров. Пойдемте, я вас познакомлю с нашими подопечными.
Палата номер три. Анна Петровна, 78 лет. Бывшая учительница математики, обожает классическую музыку и кроссворды. "Только руки уже не слушаются, милая", – пожаловалась она мне.
Палата номер пять. Сергей, 42 года. Программист, всё еще пытается работать с ноутбука. "Проект нужно закончить", – упрямо говорит он, хотя пальцы уже с трудом нажимают на клавиши.
Палата номер семь...
Каждый день приносил новые встречи, новые истории, новые уроки. Я читала книги тем, кто уже не мог держать их сам. Решала кроссворды с Анной Петровной. Помогала Сергею писать письма коллегам.
А дома...
– Опять твой хоспис? – муж недовольно хмурился, глядя, как я собираюсь. – Вера, может хватит уже? Мишка скучает, между прочим.
– Я же была у них вчера, – возражала я. – И завтра буду.
– Да при чем тут "была-буду"? Ты даже дома теперь... другая. Всё время в телефоне – то с этой твоей Мариной переписываешься, то расписание составляешь. А как же мы?
Я понимала его. Правда, понимала. За тридцать лет брака у нас сложился свой уютный мирок: я – домохозяйка на пенсии, он – уважаемый инженер, дочка, внук, дача по выходным. И вдруг в этот отлаженный механизм затесалось что-то новое, неудобное, выбивающее из колеи.
– Мам, – Наташка позвонила в среду вечером. – Ты обещала посидеть с Мишкой в субботу, помнишь?
– Конечно, но...
– Что "но"?! – в голосе дочери зазвенели знакомые нотки. – Только не говори, что у тебя опять дежурство в этом твоем...
– В субботу у Анны Петровны день рождения, – тихо сказала я. – Возможно, последний. Мы готовим небольшой концерт. Я обещала быть.
В трубке повисла тяжелая тишина.
– Значит, чужие люди теперь важнее родных? – наконец процедила Наташка. – Прекрасно, мам. Просто прекрасно.
Она бросила трубку, а я осталась сидеть в кресле, глядя в темнеющее окно. На душе было муторно.
Чужие люди? Нет, они уже не были чужими. Я знала их истории, их страхи, их маленькие радости. Знала, что Анна Петровна скучает по школе и детским голосам. Что Сергей боится не успеть сказать главное своей дочери от первого брака. Что...
– Вера Николаевна, можно вас на минутку? – Марина поймала меня в коридоре после концерта. Анна Петровна светилась от счастья – ей удалось даже потанцевать немного в инвалидном кресле под "Лунную сонату".
– Что-то случилось?
– Помните Игоря Семеновича из двенадцатой палаты? – Марина замялась. – Он... он ушел сегодня утром. И знаете, что удивительно? Последнее, что он сказал: "Передайте Вере Николаевне спасибо. За все передайте."
Я прислонилась к стене. Игорь Семенович... Суровый мужчина, бывший военный. Он так долго не хотел ни с кем разговаривать, огрызался на медсестер. А потом я случайно принесла почитать книгу о парусном спорте, и оказалось, что в молодости он был яхтсменом...
– Вера Николаевна, вы в порядке?
– Да, я... – голос предательски дрогнул. – Просто...
Марина понимающе кивнула и крепко обняла меня.
Домой я возвращалась в странном состоянии. Внутри будто что-то надломилось и склеилось заново, но уже иначе. Я думала о тех, кто уходит. О тех, кто остается. О том, что каждая улыбка, каждое "спасибо", каждый момент разделенной радости или печали – это маленькое чудо.
Звонок телефона застал меня у подъезда.
– Мам, – голос Наташки был непривычно тихим. – Прости меня. Я сегодня разговаривала с коллегой... Она рассказала, как ее отцу помогали в хосписе. И я подумала... В общем, может, ты расскажешь мне? Про них. Про то, что ты там делаешь?
Я улыбнулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Конечно, доча. Приходи вечером, расскажу. И знаешь... Может быть, сходишь со мной как-нибудь? Анна Петровна очень любит молодежь. Да и Мишку можно взять – там есть такой чудесный дворик...
В трубке помолчали, потом Наташка тихо сказала:
– Хорошо, мам. Я приду.
Теперь по субботам мы часто ходим в хоспис втроем – я, Наташа и Мишка. Муж иногда ворчит, но все реже. Особенно после того, как сам однажды зашел за нами и увидел, как внук читает сказку Сергею, а тот учит мальчика простому программированию на планшете.
А вчера Наташка вдруг сказала:
– Знаешь, мам, я наконец поняла. Это ведь не чужая благодарность. Она... общая. Как солнце. Или воздух.
Я обняла дочь и подумала о том, что жизнь – удивительная штука. Иногда стоит сделать один маленький шаг, чтобы твой мир стал больше, полнее, человечнее. И неважно, в каком возрасте ты этот шаг делаешь. Все должны его сделать, при этом чем раньше, тем лучше.
Главное – делать его с открытым сердцем.