Весною зелень по Алма-Ате разливается как песня: то льется ровным изумрудом нежной молодой листвы березы, дуба, клена, то высоко взвивается остроконечными вершинами пирамидальных тополей, то низко стелется причудливым изгибом еще клейких живых изгородей. Как заключительный аккорд весны - деревья распустятся, дома исчезнут и прямые, зеленые улицы станут похожими на аллеи парка. Но пока деревья еще не успели покрыться роскошной листвой, контуры их еще неясны и прозрачны, и город как бы утопает в светлозеленой дымке. Однако уже во всем чувствуется полновластная весна: в яркости и высоте неба, в силе солнечных лучей, в щебете птиц и в звонкости водяного разлива...
Восторженные хоралы возрождающейся природы настроили Ольгу на творческий лад. В этом состоянии она не страдала ни от безденежья, ни от скверного быта. Она становилась до удивления неприхотливой, отдаваясь целиком работе и борьбе. Здесь, без Владимира, она могла рисковать без оглядки, готовила обличительные выступления, смело набрасывала сюжет второй части романа. Да и материально теперь она была более вольна, увидела и купила на последние сорок рублей два тома высказываний писателей о литературном труде. И крепко прижимая к груди свое несметное, хотя еще неполное богатство, на полное денег не хватило, счастливая Ольга выбежала из магазина, вновь окунаясь во вдохновляющую власть весны. Рассеянное внимание ее привлекла женщина в ярко-голубом платье, в которой по склонности к резким тонам, Ольга даже на расстоянии узнала Лялю. Она хотела пройти незамеченной, чтобы болтовней с нею не вспугнуть растревоженного встречей с любимым городом воображения, но Ляля уже приближалась.
- Ты все еще не работаешь, бедняжка,- заговорила она, оглядывая поношенное платье Ольги, благо просвечивающие места которого та прикрыла драгоценными книгами...
- Я работаю. Я только денег не получаю,- гордо ответила она и, чтобы стереть с лица Ляли сомнительное сочувствие, добавила.- А вот ты почему не работаешь?
- Я могу и не работать - я не бедствую,- резонно заявила Ляля, тряхнув крупными золотыми серьгами.- К тому же, мой дражайший предок, кроме своих растоптанных в поисках земных сокровищ лап, одарил свое единственное горячо любимое чадо еще и камушками, позволяющими безбедно существовать...
"Убогая,- думала Ольга.- Как ты не прикрываешься нарядами, но существо твое убогое проглядывает и сквозь них. Ведь все эти твои кулоны, серьги, кольца, броши, по существу исполняют роль жалкого камуфляжа пустоты. Ведь даже гуляя по этим волшебным улицам, ты ничего кроме самой себя не замечаешь...
Ляля вспугнула лирическое состояние Ольги. "Разве то, что я делаю, не работа? - снова тревожно подумала она, поспешно распрощавшись с Лялей.- Работа и тяжелая." Она все больше убеждалась, что писательство - профессия, профессия трудная, которая требует не только кропотливой работы, но и глубокой, длительной и постоянной подготовки к ней, что от нечего делать, урывками хорошей книги не напишешь. Книга должна стать твоею целью, мечтой, потребностью, необходимостью, судьбой... Ольга все больше ощущала пеленки писательского труда, окончательно распеленать которые способен только коммунизм, сделав художника независимым и материально, и поэтому не могла не задуматься, как облегчить писательский труд раньше. Требовательность ее с профессиональным возмужанием все больше возрастала и она медленно, но верно приходила к нелегкой мысли творца, что все до этого написанное ею было лишь школой, подготовкой, что в литературе она еще не больше, как девочка с семилетним писательским самообразованием, что работа над романом только начата... Вновь "начата"... Да что ж это такое, может быть действительно Сизифов труд? - думала она, чувствуя, как тревога снова овладевает ею.- Работаешь, работаешь, а все на одном месте..."
Она прошла мимо хозяев, обедавших на веранде. Отказалась от приглашения к столу, заявив, что сыта, и по приставной лестнице забралась на чердак, где ей было разрешено жить "хоть целое лето". Целое лето, зарабатывая на машинке только на кусок хлеба - это сколько же можно прочитать! Правда, бюджет свой сегодня она подорвала основательно. Но покупка была так неожиданна и так ценна, что Ольга уже тревожилась только о том, как выкупить и остальные тома, любезно оставленные для нее "до завтра", и после этого, позабыв обо всем на свете, углубиться в них... И думать, думать и советоваться об избранном тобою деле не с дилетанткой Лялей, а с самими мастерами писательского труда...