Вечный

Когда просыпаются чудеса? На рассвете после ночного дождя, заявил однажды рыжий Курх собравшимся вокруг костра деревенским слушателям.

– Нет прекраснее мгновения, когда стыдливо, из-за далёких холмов, льются сперва алые, потом красные, а затем и золотые потоки молодого, горячего света. Всё вокруг шевелится, пробуждается, поёт, набухает от влаги, – балагур и искуситель Курх умело натренькивал игривую мелодию на лютне, время от времени подмигивая хихикающим девчонкам.

Фолка поёжился. Мерзкий холод проникал даже под добытую украденную шкуру. Приятные завистливые воспоминания улетучились, как подхваченные дерзким ветром осенние листья.

Возы едва катились по сырой земле. Угрюмые возницы молчали и изредка и попусту хлестали лошадей кнутами. Ливень начался с вечера и закончился только под утро, превратив лесные тропы в жижу из грязи. Не помогли даже кроны многовековых деревьев, что сплелись в непроницаемый для света потолок.

А ведь Курх предупреждал, чтоб сюда не совались. Эти края не любят чужаков, места здесь дикие, тёмные. Он не боялся собственных желаний и мнений. Утверждал, что люди скорее будут отрицать жестокую правду, чем смотреть ей в глаза. Теперь Курх остался там, позади. Так и болтается на корявой ветке с жуткой гримасой вместо лица.

Когда Хмурый повалил смельчака выскочку медвежьей ручищей, Курх захлебнулся кровью. Фолка до сих пор боялся засыпать из-за кошмара, в котором, как и наяву, вопящий Курх вспахивает землю пальцами и выплёвывает зубы, пока его за ноги тащат к дереву. Дикарь готовит верёвку размеренными движениями охотника, а неизменно улыбающийся Капитан стоит поодаль и оценивает происходящее.

– Эй, шкурка же чужая, не твоя, ага?

Дерзкий голос выдернул Фолку из дрёмы. К шестнадцати годам он уже понимал, что кто-то из спутников наверняка позарится на добычу, поэтому на ночь прятался в стороне от лагеря, среди выпирающих с человеческий рост корней. Для защиты Фолка держал под рукой крепкую палку. Но он никак не ожидал, что грабителем окажется девчонка. Страшненькая, лохматая, с синяками под глазами, но нагловатым взглядом.

– Шкура на ком? На мне! Значит она – моя, ясно тебе? – огрызнулся Фолка, и для пущего устрашения замахнулся палкой.

А ведь раньше, до отбора, ему и голос повысить было боязно.

– У-у-у, как страшна. Смотри, как бы сам прям щас штанишки не намочил. – Девчонка задрала голову и залилась задорным смехом. – Тогда щас заберу и будет моя шкурка теперича, ага?

У Фолки в животе свернулся комок. До ближайшего костра пяток деревьев. Если там услышат, а затем и увидят, как щуплая девка потешается над ним, эта ночь будет для него последней.

Этого нельзя было допустить.

Обломки сучьев на палке больно впились в кожу ладони. Фолка нервно шагнул к девчонке. Та не дёрнулась, так и смотрела с вызовом снизу вверх. Когда юноша вскинул руку, в девичьих глазах родился страх. Но было слишком поздно.

Когда палка выскользнула из деревянных пальцев, Фолка слышал только собственное тяжёлое дыхание. Девчонка словно окаменела, только облачка пара вырывались из её рта.

– Ну? Что молчишь? – Фолка до сих пор чувствовал привкус соли после поцелуя. – Чем будешь хвастаться? Что шла на грабёж, а ушла ни с чем? Или что жертва зацеловала вусмерть? Проваливай! А не то пущу дрын в ход! – прикрикнул он напоследок.

Когда девчонка убежала, запинаясь и падая, Фолка забрался обратно в нору и до рассвета пытался унять дрожь в теле.

Тёплые деньки и тихие бессонные ночи сменяли друг друга. Больше эту девчонку не видел.

Когда безоблачное небо сперва приняло цвет спелой сливы, а затем, наконец, почернело, колонна выехала в подлесок. Капитан разрешил разбить привал. Посреди кустарников и молодых деревьев не найти укромного места для ночлега, поэтому Фолка искал себе занятия, пока последний из костров не погас. Под светом полумесяца, обходя камни, ползучие корни и ямки, юноша бесшумно двигался в сторону овражка. Спокойное и отдалённое место для проведения остатка ночи. Вот только оказалось уже занятым.

Человек вышел из тени, словно соткался из неё. Ступал мягко и тихо. У мужчины, что перегородил путь, были русые волосы, такие же брови над светлыми пустыми глазами. Тонкие пальцы лежали на поясе из бугристой чешуйчатой кожи.

– Ответь мне, кем ты себя считаешь: героем или жертвой?

Фолка ужаснулся. Голос Дикого, ледяной и безразличный, резал слух, проникал в мозг и продолжал звучать там эхом.

– Я не… я просто… – Фолка сглотнул, облизал сухие губы.

Дикий резко приблизился, будто переместился по воздуху. Внезапный толчок в грудь заставил Фолку отступить и пошатнуться. Ещё один толчок оказался болезненнее предыдущего. Затем ещё один. И ещё. Пятка Фолки не нашла опору, нога соскользнула в пропасть, и юноша, закричав от страха, полетел вниз.

– Я знаю кто ты, – раздалось шипение отовсюду.

Фолка было вскочил, но ватные ноги подкосились, и юноша рухнул обратно на дно овражка.

– Считаешь себя жертвой. – Шипение эхом отражалось от склонов оврага. – Убеждаешь себя, что выбор старосты ошибочен и твоё место в полях родной деревни.

– Нет! – Уверенно слабо крикнул Фолка. Он вертел головой, пытался найти Дикого.

Дикий скверно, зловеще рассмеялся из сгустившийся темноты.

– Дым в глаза, ничего больше. Обманываешь сам себя, малец.

– Нет! – прокричал Фолка, опираясь о склон. – Я! Не! Жертва!

Дикий появился на расстоянии вытянутой руки, будто вырос из земли.

– Докажи. Хватит прятаться по норам. Избавься от прошлого. Завоюй себе место в этом маленьком мире.

Фолка съёжился. Ему казалось, что Дикий взглядом резал его кожу на лоскуты, снимал мясо слой за слоем, обнажая кость. Охотник отвратительно ухмыльнулся.

– Здесь либо ты, либо тебя. Выбирай, малец.

Дикий исчез, растаял с порывом ветра, будто никого и не было.

***

Когда просыпаются чудеса? Старый Отис объяснял, что чудесная часть природы -- зарождение после увядания. При этом он любил морщить выпуклый лоб и теребить остатки бороды. И в задумчивости сравнивал весну с воротами жизни. А в ясную погоду водил детей в поле. Там каждый лицезрел настойчивость пробивающейся свежей травы, трудолюбие ещё сонных, но добродушных пчёл, стремление к жизни в свежих наливающихся почках.

Старый Отис видел доброту даже в провинившихся. Удивительно, что на дряхлость лет он не предался старческому бухтению. Фолка с малых лет считал Отиса самым интересным человеком в деревне. Не даром, что староста. Тем удивительнее, что Отис единственный из жителей не сдержал слёзы, когда Фолку и Курха отобрали. Словно боялся. Или предчувствовал.

– А может ты знал что-то, но не мог об этом сказать, а? – обратился Фолка к кузнечику, что качался на травинке перед ним. Насекомое не ответило.

Табор встал лагерем рядом с главной дорогой. Большинство путников разбрелось по сторонам в поисках провизии. Капитан на днях, по обыкновению с добродушной улыбкой на лице, предупредил о том, что отныне провизию каждый добывает сам.

Будто подслушав мысли, в животе заурчало. Фолка поднялся и крепче взялся за острогу, что смастерил одной бессонной ночью.

Речка Кривая оказалась мелкой, но сильно заросшей. Пока Фолка добирался до нужного места, за ногами заплелись длинные косы водорослей. Он понимал, что выглядит нелепо, да и посередине реки представлял собой отличную мишень для поганца с дурными намерениями. Но вместо того, чтобы выйти из воды, подгоняемый страхом, юноша продолжил движение. И за последним изгибом русла остановился, боясь шелохнуться.

Она стояла там, закатав штаны выше бёдер. Стояла уверенно, недвижимо. Пальцами вцепилась в острую палку, что выглядела едва тоньше её рук. Девчонка внимательно следила за водой, а когда напряглась, Фолка задержал дыхание. Девчонка ударила метко, радостно засмеялась и вскинула голову. Тут то их взгляды и встретились.

Фолка отметил, что вода приятно сказалась на внешности девушки. Ей удалось хоть и неровно, но остричь волосы цвета тёмного дерева, отмыть веснушки на лице, что привлекательно сочетались с цветом глаз.

Не понимая почему Фолка улыбнулся. Мордашка девушки же исказилось яростью. Да такой, что юноша на мгновение ужаснулся. Девушка рысью выпрыгнула на берег и скрылась в кустах. Потерявшись в мыслях и ощущениях, Фолка не сразу заметил прибившуюся к ногам палку. Юноша растерялся, но, когда выудил орудие для рыбалки из воды, понимание вернулось.

Девчонка нашлась у самого людного костра, когда солнце из последних сил тянулось красными лучами к белой пиле вершин гор на противоположном горизонте. Не обращая внимания на недовольные взгляды других путников, Фолка протянул девушке палку с насаженной рыбой.

– На. Прекрасный удар, – похвалил съязвил он. – И, вот ещё, держи. Да, шкура слегка потрепалась, но холодными ночами всё ещё спасает.

Фолка улыбнулся ухмыльнулся, понимая, что означает такой жест. Постепенно, день за днём, он обзаведётся друзьями, сплотит людей вокруг себя. Тогда и дорога покажется легче.

Девушка побледнела, напряглась, сощурилась.

– Ты… ой, дурак! Что, надоело прятаться по ямам, ага? Решил избавиться от шкурки, чтобы меня ночью из-за неё порешили, ага?

Под конец девушка сорвалась на плач.

– Нет, я не… – растерялся Фолка. Не этого он ожидал, совсем не этого. – Это тебе, а ты – ко мне. Вместе. Сделаю тебе такую же, – указал он на острогу у себя за спиной.

Его щёки приятно разгорячились. В пляшущем пламени костра он видел, как ненавидящий взгляд девушки смягчался. Не понимая причин, Фолка обрадовался такому неожиданному повороту событий.

Пустые возы бодро подпрыгивали на камнях и ухабах. Пыльная дорога вела мимо дамбы, чьи шлюзовые щиты весело брызгали водой. В тростнике вдоль пруда виднелись лодки, а на мелководье просматривались расставленные сети.

Ата заёрзала в седле.

– Гляди, Фолка, мы приближаемся! Вон, там! Да не, туда гляди! Видишь?

Фолка смотрел, но мимо того, на что настойчиво указывала Ата. Изменения девушки казались стремительными. На прежнюю оборванку и грубиянку не осталось и напоминаний. Острое личико с узким подбородком и вздёрнутым носиком теперь казалось ему привлекательным. А ещё она оказалась умелой наездницей.

– Я тебе глаза выколю, посмотришь на меня ещё раз так, – ощетинилась зарумянившаяся Ата и послала кобылку в галоп.

Кобылка. Фолка погладил свою по горячей шее. Ещё недавно у них на привалах гудели ноги, а теперь они способны колонну от конца до начала словно выпущенная из лука стрела.

Капитан ценил усердных. Он лично привёл животных Фолке и Ате после того, как стая волков попалась в расставленные ими ловушки вокруг лагеря.

– А она недурна собой, – послышался сбоку грубый голос, которого Фолка меньше всего ожидал услышать.

Хмурый поровнял своего рослого мерина бок о бок с кобылкой Фолки. Под ясным небом гладкая кожа на голове коренастого воина блестела, как зеркало.

– Быстро же ты её приручил, – продолжил тот, не поворачивая головы к собеседнику. – Вот только зря ты так, малец. Понимаю, молодость, кровь кипит, сердце взывает к песням и танцам. Поэтому прислушайся к совету бывалого: брось ты это дело. В нашем мире любая привязанность это слабость. – Хмурый насупился, сдвинул брови в одну линию. – Она расслабляет, и вот уже храбрый проявляет трусость, а идущий за целью остановится и задумается о смысле этого пути.

– Но иначе не будет семьи, – не уверенно ответил Фолка, – не будет начала новой жизни.

– Семья! Бха! Большей болезни мир не видывал! – фыркнул Хмурый. – Родить дитя может любая баба. Мужчине не нужно привязывать к себе кого-то, мужчине нужна цель и дорога к ней. Только тогда ты станешь собой, найдёшь своё предназначение.

– Но люди в деревнях живут спокойной жизнью и радуются, – противился Фолка. Сердце у него стучало уже в горле, грозясь выскочить наружу.

– И ежегодно отдают нам детей для обряда отбора. Уж сам то себе не ври, малец, – презрительно цыкнул Хмурый. – Погляди на себя: едва выбился из массы, заслужил уважение, а теперь что? Девка придумала план с ловушками, в её же ловушках оказалось больше волчьих туш. Скоро она тебе перескочит, малец. – Голос воина наполнился железом. – А когда ты станешь ей обузой, рубанёт вот здесь, по горлу, и оставит в канаве, откуда ты и выполз.

У подножья горы ютилась деревушка – несколько соломенных крыш внутри кольца из кривенького частокола. Ветер нёс запах дыма. Староста, приземистый мужичок с первым серебром в волосах, робко вышел за ворота. Капитан встречал его один, Хмурый с Диким держались поодаль.

– Ой, дура-ак, – шепотом протянула Ата. И продолжила, заметив удивлённый взгляд Фолки: – он решил отказать.

– Откуда ты знаешь? – не понимал Фолка.

– Наш так же поступил. Но знаешь, что? Капитан умеет убеждать.

Из первых рядов Фолка видел происходящее, хотя ветер и уносил все звуки в сторону. Капитан слушал и улыбался. Староста махал руками, краснел, но с каждым вздохом словно скукоживался, горбился. Наконец Капитан задал вопрос. Мужичок нашёл в себе смелости ответить с гордо поднятой головой.

Хмурый двинулся вперёд медленно и зловеще. Фолка убеждал себя, что это не земля дрожит. Лишь сердце его нервно колотится. Староста попытался убежать, но Дикий в два прыжка повалил мужичка на землю. Всё закончилось слишком быстро. Хмурый не замедлил шага, тяжёлым сапогом наступил на голову старосты, и та лопнула, как переспелый арбуз.

– Да будет жатва, – чужим голосом отчеканила Ата, когда из-за частокола послышались дикие вопли.

Фолка остолбенел. Девушка, которая напугалась лёгкого поцелуя, неотрывно смотрела за происходящим. И тут, на секунду, на мгновение, по миловидному девичьему лицу скользнула тень, что исказила тонкие губы в улыбке.

***

Когда просыпаются чудеса?

Когда человек ещё способен верить. Когда в сердце ещё не погас огонь надежды. Так ответил Фолка сам себе, въезжая по каменному мосту в ворота города. Города, чьё название ему никогда не повторить. После пересечения нескольких улиц, Фолка пришёл к выводу, что это был гнусный город – слишком шумный, слишком душный, слишком грязный. Слишком нервирующий.

Жители встречали путников с почестями, отвели в роскошные комнаты, от вида которых у Фолки бы дух вышибло. Раньше. Теперь же стены с ужасными рисунками нагоняли тоску и воспринимались вычурной клеткой. Ата удалилась в другую комнату, напоследок подарив Фолке взгляд, полный предвкушения. Юноша жалел, что не мог ответить тем же.

Капитан, статный мужчина с волевым лицом, появился через день. За время путешествия он оброс пышными усами и бородой, что только добавило ему видности.

– Фолка, мальчик мой, – по-отечески обратился он к юноше, неизменно улыбаясь сквозь усы, – ты один из немногих, кто выжил, справился с трудностями, достиг уважения, и, оказался здесь. – Капитан делал паузы между фразами, подтверждая сказанное кивком. – Твоё время пришло. То, ради чего ты проделал путь сюда, решится сегодня. Скажи, тебе знаком смысл обряда?

Фолка сглотнул и понизил голос:

– Стать одним из вас.

– Верно! – воодушевился Капитан. – Ты только представь: бесконечное путешествие по миру с целью установления порядка, покоя и справедливости. Ты будешь законом и судьёй в одном лице.

Тут Фолка, оглянувшись на рисунки на стенах, всё понял. Он уже знал, что в конце обряда двух отобранных людей ставят перед выбором: назвать себя или того, кто будет стоять напротив. Закончить обряд сможет только один – тот, кто получит два голоса из двух. Второй не выйдет из зала. Проблема заключалась в том, что никто не захочет совершить самопожертвование ради другого. Ведь путь сюда состоял из преодоления трудностей, из борьбы за жизнь. Поэтому в конце каждый называет сам себя, а значит, обряд остаётся не завершённым.

Фолка вспомнил слёзы старого Отиса, вспомнил старосту из деревушки под горой и его жалкую попытку сопротивления. Вот в чём их секрет – сохранить свою жизнь, ежегодно отдавая кого-то из жителей деревень для обряда.

Юноше захотелось ударить Капитана, стереть с его лица наглую добрую ухмылку улыбку, вырезать его сердце и убедиться, насколько оно чёрствое и лживое.

– Готов, – сухо подтвердил Фолка, когда сообразил, что Капитан уже некоторое время ожидает ответа на свой вопрос.

Пока его сопровождали по ступеням винтовой лестницы вниз, куда-то ниже земли, Фолка успел смириться с предстоящим. Он не сомневался, Ата не упустит свой шанс заявить о себе. Ему же достаточно тоже назвать своё имя. Жизнь старосты не казалась теперь чем-то мрачным или скучным. Ведь старик Отис был счастлив.

Наверное.

В зале обряда царила темнота. Факелы на столбах, что поддерживали потолок, освещали небольшие участки вокруг себя. Возле каменного стола в центре зала уже ждала Ата. В полумраке её прекрасные глаза сияли ярче звёзд. Фолка облегчённо вздохнул, когда заметил на бледных девичьих плечиках ту самую шкуру, что грела долгими ночами. Значит, она тоже приготовилась к жизни старосты. Кто знает, возможно их деревни будут не так далеко друг от друга.

Когда церемония подошла к концу, Капитан озвучил вопрос. Оставалось только произнести имя. Ата улыбнулась так нежно, как никогда раньше. Фолка воодушевился.

Тишину прорезали два нестройных слова.

– Я.

– Фолка.

Сердце юноши замерло, пропустило несколько ударов, а дыхание перехватило. Из глаз Аты брызнули слёзы, но она продолжала улыбаться. Она улыбалась даже когда Хмурый подошёл к ней со спины. Она улыбалась, когда Дикий оттаскивал юношу прочь из зала.

С этой прекраснейшей улыбкой бездыханное тело девушки упало на шкуру.

***

– Давно у нас не было пополнения, – довольно подытожил Хмурый, проверяя крепление седла у мерина. – Сколько уже прошло? Лет сто?

– Сто два, – поправил Дикий, скармливая своему коню морковь.

– Неважно сколько, господа, – прервал Капитан. – У нас впереди много работы. Кстати, малой, как тебя назвали?

Юноша забрался на кобылку, поправил мешочек с прядью волос цвета тёмного дерева, и мрачно мрачно ответил:

– Вечный.

Автор: Cheeffa

Источник: https://litclubbs.ru/duel/slonotjap-2-24.html

Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!

Подписывайтесь на наш второй канал с детским творчеством - Слонёнок.
Откройте для себя удивительные истории, рисунки и поделки, созданные маленькими творцами!

Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.

Читайте также: