В апреле 1931 года в немецком издательстве Propyläen вышла книга под названием Der Weg zurück («На обратном пути»), которая в России больше известна под названием «Возвращение». Эту книгу обычно рассматривают как продолжение нашумевшего романа 1929 года «На Западном фронте без перемен» самого антивоенного европейского писателя XX столетия Эриха Марии Ремарка.
Как и первый его шедевр, выход этой книги был воспринят в обществе крайне неоднозначно. Основные нападки сводились к обвинениям в искажении немецкой действительности того времени и предательстве солдатского братства. А некоторые литературные критики (в частности, Бенно Райфенберг) и вовсе сочли произведение «полным художественным провалом».
Как итог, в мае 1933 года Der Weg zurück была запрещена нацистами, которые сочли её непатриотичной и оскорбительной, и публично сожжена. При этом сам писатель считал это произведение своей несомненной удачей, поскольку в ней затрагивались современные для него проблемы.
Чем же так досадила общественности эта книга и почему она до сих пор актуальна? Существует ли реально дорога в прошлое?
«Возвращение» - это произведение, где рассказывается история послевоенной жизни бывших фронтовиков.
Главный герой Der Weg zurück, от имени которого ведётся повествование, Эрнст Биркхольц, вернувшись с войны, почувствовал себя чужим среди родственников и бывших однополчан. Он стал лишним, так как не смог заставить себя приспособиться к мирному времени, и в дальнейшем стал себя ему противопоставлять.
Война калечит психику человека и оставляет глубокие раны в душах людей. Вернувшиеся с фронта сталкиваются с трудностями адаптации – они чувствуют себя чужими в обществе, которое не понимает их переживаний и страданий. В результате, шансов на реальное возвращение к прежней жизни немного. Те прежние идеалы и ценности, которые наполняли их довоенное существование, больше не существует. Они уже находятся между двумя временными пространствами – прошлым и будущем.
Самая большая проблема для возвращенцев – это то, что их не понимают. Это в свою очередь приводит к отчуждённости от действительности. Мир, какой бы он ни был, уже ушёл далеко вперёд, а они «ещё там», в прошлом. Солдаты не могут простить гражданским, что «их там не было», они не пережили даже маленькую толику того, что выпало на их долю, и это чувство гложет военных всю оставшуюся жизнь. Некоторые даже винят тех, кто не был с ними рядом.
Перефразируя цитату из «Анны Карениной», можно сказать, что все бывшие солдаты несчастливы по-своему. Им свойственны непонимание, неузнавание, отвыкание от мирной жизни, приспособление, месть, разочарование, узнавание правды, насмешки, измены, противопоставление мирной и фронтовой жизни.
История каждого из персонажей – горькая трагедия.
Так, Биркхольц, прибыв в родной дом, тем не менее, чувствует себя среди родных не своим, а скорее чужим. Проблема в том, что, оказывается, и поговорить-то не о чем:
«… Как ни ломаю голову, ничего путного не приходит на ум. О фронтовых делах с штатскими, естественно, говорить не станешь, а другого я ничего не знаю…».
Это чувство усиливается тем, что не происходит того самого реального «возвращения», о котором так мечтал Эрнст в годы войны, мир, к которому он так стремился. Старые вещи те же, что и раньше, а вот они, фронтовики, изменились до неузнаваемости:
«… Да, все на старом месте. Вот и пресспапье из коричневого мрамора - подарок Карла Фогта. Оно стоит на своем месте, между компасом и чернильницей. А Карл Фогт убит на Кеммельских высотах. «Тебе разонравилась твоя комната?» – спрашивает сестра. «Нет, почему же?» - нерешительно говорю я. «Но она какая-то маленькая...» Отец смеется: «Какая была»…».
Я тоже помню своё возвращение из армии, где пробыл два года. Мою комнату тем временем заняла младшая сестра, и, естественно, заставила её своими вещами – платья, куклы. Когда я едва переступил порог родного дома, мне тоже показалось, что даже стены за это время стали каким-то другими, хотя мебель не переставлялась. Кровать, секретер, диван – всё было на прежнем месте, но … Я просто отвык и повзрослел.
В разговоре с отцом Эрнст заявляет, что там, на войне, довольствовался совсем малым. У него произошла переоценка жизненных ценностей:
«… я научился жить в пещере, вырытой под землей, и довольствоваться коркой хлеба с пустой похлебкой. Мне нужно было только, чтобы не стреляли, и я уже был доволен. Какой-нибудь полуразвалившийся барак казался мне дворцом, а мешок, набитый соломой, райским ложем. Пойми! Одно то, что я жив и вокруг нет стрельбы, меня пока что вполне удовлетворяет…».
Биркхольц считает, что теперь они, вчерашние юнцы, а ныне умудрённые опытом фронтовики, обладают колоссальным жизненным опытом, но он пропадает бесцельно. На первом же собрании в гимназии бывшие воспитатели встретили их бравурными речами, с которыми провожали на фронт:
«… Вот они стоят и снова собираются нас поучать. На лицах их так прямо и написано, что они готовы принести нам в жертву частицу своей важности. Но чему же они могут научить нас? Мы теперь знаем жизнь лучше, чем они, мы приобрели иные знания – жестокие, кровавые, страшные и неумолимые. Теперь мы их могли бы кой-чему поучить, но кому это нужно!...».
Да и прежняя солдатская дружба, по сути, уже закончилась. Там, на войне, было братство и равенство, а после, в мирной жизни – расслоение и диспропорции.
«… Роли переменились. Вот сидит Боссе, ротный шут. На фронте был общим посмешищем, всегда строил из себя дурачка. Ходил вечно грязный и оборванный и не раз попадал у нас под насос. А теперь на нем безупречный шевиотовый костюм, жемчужная булавка в галстуке и щегольские гетры. Это зажиточный человек, к слову которого прислушиваются…».
Крах в личной жизни – такова история рядового Адольфа Бетке. Он жил в деревне. Вернувшись с войны, узнаёт, что его жена изменяла ему, пока он был на фронте. В его постели побывал чужой мужчина.
- Ну и что тут такого? – скажете Вы. – Эка, невидаль! Вон, сколько тут измен, на каждом шагу сплошь и рядом!
Да, но для служилого человека измена – это особенная боль. Пока он там, она тут… И многие не понимают, что ждать также тяжело. Может быть, ещё тяжелее. Возвращение Бетке домой никому не принесло радости. Жена шарахается от него, словно от чумного:
«… Он видит ее, он одним взглядом охватил ее всю, радость захлестывает его — полумрак, родной кров, тиканье часов, старое глубокое кресло, жена... Он хочет броситься к ней. Но она отступает на шаг, уставившись на него, как на привидение.
Он ничего не может понять.
— Ты что, испугалась? — спрашивает он, смеясь.
— Да... — робко отвечает она.
— Да что ты, Мария, — успокаивает он ее, дрожа от волнения. Теперь, когда он наконец дома, его всего трясет. Ведь так давно он не был здесь.
— Я не знала, что ты скоро приедешь, Адольф, — говорит жена. Она прислонилась к шкафу и смотрит на мужа широко раскрытыми глазами. Какой-то холодок змейкой вползает в него и на миг сжимает сердце.
— Разве ты мне не рада, Мария? — беспомощно спрашивает он.
— Как же, Адольф, конечно, рада...
— Что-нибудь случилось? — продолжает он расспрашивать, все еще не выпуская из рук вещей.
Она не отвечает и начинает плакать. Она опустила голову на стол, — уж лучше пусть он сразу все узнает, ведь люди все равно расскажут: она тут сошлась с одним, она сама не знает, как это вышло, она вовсе не хотела этого и все время думала только об Адольфе, а теперь пусть он хоть убивает ее, ей все равно...».
Бетке, «самый находчивый, самый стойкий солдат, самый верный товарищ, который многим помог и многих спас», был «защитой и утешением, матерью и братом» Биркхольцу там, на фронте, оказался в тупиковой жизненной ситуации. Он бессилен, что-либо изменить.
— Эх, брат Эрнст, — говорит он голосом, полным безнадежности, — лучше бы нам не возвращаться с фронта, там, по крайней мере, мы были вместе...
Сначала он пребывает в изумлении от такого предательства, но потом находит в себе силы понять и простить свою супругу. Это поистине христианская добродетель. Не каждый сможет так поступить.
Но тут в действие вступает «общественное мнение». Люди мерзки по своей натуре: жители деревни неодобрительно относятся к этому выбору Бетке, постоянно шушукаются за их спинами, из-за чего жена вместе с мужем вынуждены перебраться в город.
Не менее трагична история жизни и унтер-офицера Альберта Троске. Его резкая речь на собрании – это отповедь директору и всем тем, кто полон пафосных речей:
«… Когда на фронте нам приходилось так мерзко, что мы забывали всю ту чушь, которой вы набивали нам головы, мы стискивали зубы, говорили «начхать», и все снова шло своим чередом. А вы будто с неба свалились! Будто ни малейшего представления не имеете о том, что произошло!...»
После войны Троске начинает встречаться с девушкой, благодаря чему легче переносит психологическую травму. Однако позднее он застаёт её полуголой с бизнесменом-спекулянтом. В состоянии аффекта Троске убивает его из револьвера, который носит с собой по фронтовой привычке.
Девушка не считает свои отношения с Троске чем-то серьёзным. На суде она заявляет, что «никогда и не помышляла о браке с Альбертом, с Бартшером же была, можно сказать, помолвлена».
— Господин Троске слишком молод, чтобы жениться, — говорит она, покачивая бедрами.
И Тьяден награждает её за это дерзким и оскорбительным словом – «потаскуха».
Троске совершенно не раскаивается в своём поступке.
— Подсудимый, не желаете ли вы наконец облегчить свою совесть? Вы не раскаиваетесь в своем поступке?
— Нет, — глухо отвечает Альберт.
Наступает тишина. Присяжные настораживаются. Прокурор всем корпусом подается вперед. У Вилли такой вид, точно он сейчас бросится на Альберта. Я тоже с отчаянием смотрю на него.
— Но ведь вы убили человека! — отчеканивая каждое слово, говорит председатель.
— Я убивал немало людей, — равнодушно говорит Альберт.
Несмотря на уговоры друзей, он не пытается скрыться. На суде он ведёт себя спокойно. По решению суда Троске на 3 года отправляется в тюрьму.
Печальна и судьба лейтенанта Людвига Брайера, одноклассника Эрнста и командира взвода, в котором тот служил.
Он получил своё звание на фронте, поэтому не проявляет надменности в отношениях с солдатами; наоборот, он относится к ним, как к равным, как к товарищам. В начале романа болен дизентерией; затем выясняется, что у него сифилис. Ему не помогает даже чтение:
«… Вчера я попробовал читать. Но, знаешь, как-то странно — не могу как следует сосредоточиться: после двух-трех страниц начинаю думать о чем-нибудь другом. В голове точно плотный туман...».
Его выступление на собрании в гимназии полно трагизма:
«… Господин директор, — начинает своим обычным ясным голосом Людвиг, — вы видели войну другую: с развевающимися знаменами, энтузиазмом и оркестрами. Но вы видели ее не дальше вокзала, с которого мы отъезжали. Мы вовсе не хотим вас порицать за это. И мы раньше думали так же, как вы. Но мы узнали обратную сторону медали. Перед ней пафос четырнадцатого года рассыпался в прах. И все же мы продержались, потому что нас спаяло нечто более глубокое, что родилось там, на фронте: ответственность, о которой вы ничего не знаете и для которой не нужно слов…».
Не видя надежды на выздоровление и находясь в глубокой депрессии, Людвиг в конце концов кончает жизнь самоубийством. Его предсмертный монолог – это крушение всех надежд. Оказалось, что солдатское братство, которое помогало Эрнсту спастись от одиночества, в мирной жизни прекратило свое существование.
«… Все наши усилия напрасны, Эрнст. Мы люди конченые, а жизнь идёт вперед, словно войны и не было. Пройдет немного времени, и наша смена на школьных скамьях будет жадно, с горящими глазами, слушать рассказы о войне, мальчики будут рваться прочь от школьной скуки и жалеть, что они не были участниками героических подвигов. Уже сейчас они бегут в добровольческие отряды; молокососы, которым едва исполнилось семнадцать лет, совершают политические убийства…».
Трагический финал ждёт и лейтенанта Георга Рахе. После войны, не желая терять чувство фронтового товарищества, он возвращается добровольцем в армию, однако обнаруживает там лишь озлобленность и подозрительность по отношению к друг другу. После «похода против коммунистов», оказавшегося расстрелом рабочей демонстрации, и случая с «линчеванием» одного из солдат по подозрению в выдаче места хранения оружия, уходит из армии.
«… Одна мысль неотступно преследует его: еще раз стать лицом к лицу со своим прошлым…».
Разочаровавшись в жизни, Рахе едет во Францию, на места боёв, где лунной ночью призывает погибших солдат воскреснуть и пойти «в поход против лжи» и совершает самоубийство.
«… Рахе скрежещет зубами. Он не фантазер, но он не в силах защитить себя: воспоминания захлестнули его, они как вихрь, — здесь, на этой земле, еще нет мира, нет даже той видимости мира, которая наступила повсюду, здесь все еще идет борьба, война; здесь продолжает бушевать, хотя и призрачный, смерч, и крутящиеся столбы его теряются в облаках.
Земля впилась в Георга, она словно хватает его руками, желтая плотная глина облепила башмаки; шаг тяжелеет, как будто мертвецы, глухо ропща в своих могилах, тянут к себе оставшегося в живых.
Он пускается бежать по темным, изрытым воронками полям. Ветер усиливается, по небу несутся облака, и время от времени луна тусклым светом озаряет местность. Рахе останавливается, тоска сжимает сердце, он бросается на землю, недвижно приникает к ней. Он знает — ничего нет; но всякий раз, когда луна выплывает, он испуганно прыгает в воронку. Он сознательно подчиняется закону этой земли, по которой нельзя ходить, выпрямившись во весь рост…».
Отдельный жизненный путь у рядового Бруно Мюкенхаупта, снайпера. Это – будущее Германии. После войны он хранит на видном месте орден, полученный за большое количество убитых солдат противника. Также у него хранится список попаданий с датами, количеством убитых и подтверждающими подписями старших по званию. Женат, имеет маленькую дочь. Состоит в клубе стрелков, где имеет титул «короля стрелков». К убитым им солдатам противника жалости не испытывает. Скорее всего, он станет нацистом. Наступает их время.
Никто из героев Ремарка не вернулся в прежнюю жизнь. В одну и ту же реку не дано войти дважды. Все они сожалели о прошлой жизни, рвались к ней, потому как знали другую, «чёрную сторону». Но та, некогда светлая сторона, их не приняла.
Закончить хочется знаменитыми словами Геннадия Шпаликова –
Путешествие в обратно
Я бы запретил…