Маришка уехала сразу после свадьбы: работа, и дети на свекровь были брошены – особо не нагуляешься. Танька осталась на пару деньков, помочь молодой жене справить праздник в коммуналке – потрафить соседям. Потрафили – мяса осталось много. Пироги, холодец, тазик винегрета. Гульнули на второй день не хуже, чем в первый.
Потом мыли посуду, разобрали подарки, поболтали вечерком, перед поездом. Поплакали. Николай увязался за женой – проводить гостью. Пока Дашка не видела, тайком вложил в ее ладошку записку:
- Это тебе Игорь передал, ты с ним танцевала, помнишь?
Таня сделала удивленные глаза, но ничего не сказала. Записку спрятала в рукаве кофточки. На перроне расцеловалась с сестрой, обняла молодожена:
- Не шали мне тут! Понял? – и прыгнула на подножку вагона.
Когда поезд тронулся, и Колька с Дарьей начали отдаляться, не утерпела, развернула записку.
«Танечка, вы мне очень понравились. Напишите мне по адресу… Игорь Воропаев»
Таня сложила записку вчетверо и убрала ее в сумочку. А вдруг, пригодится? Симпатичный мальчик. Воспитанный. Папин-мамин сынок. Вот у памы-мамы вой поднимется, если…
А на душе кошки скребли. В Ленинграде Танюха немного отвлеклась, а сейчас снова будни начнутся. Снова мучения и слезы. Везде одно и то же: на ферме, дома, в огороде, в сельпо. Выхода нет. Правда, написать, что ли этому Игорю? Чем черт не шутит?
А у Николая с Дарьей потекла, покатилась тихая семейная жизнь. Коля вдруг повзрослел, остепенился – вышла из него дурь-горячка. Соседи стали величать его Николаем. Раньше все: Колька, да Кольча, пацан. А теперь – мужчина, муж, глава семьи и всей семье начальник!
Первым делом купили новую кровать. Удача улыбнулась обоим: без очереди, без толкотни, взяли и купили. Вечером уже грузчики мебель привезли. Радости… Дарья переселилась со своего дивана в Колькину комнату на законных основаниях. Старенькую никелированную кровать продали Моте – у нее категорически не хватало спальных мест. Дети на полу ночевали. Сумма была символическая – драть три шкуры с Моти не хотелось. Некрасиво, что ли? Мама не возражала:
- С нас не убудет, а Моте – лишняя радость.
Ну и успокоились. Вот они, денежки Ириной бережно хранимые, вот он, подарочек дорогой! Теперь Дарья с Николаем, как цари могут спать. И матрас удобный, и не скрипит! А то уж как-то… Ночью Дарья ужасно стеснялась мужа к себе подпускать. Хоть и законные они, а все-таки… Мать за стенкой. Не Оксана, не Ксения, свекровь! Вдруг услышит? Спасались по старинке, когда Ксения в баню уходила. Да и сама Ксения, поняв, что стесняет молодых, взяла привычку гулять на выходных. Хорошая привычка: гулянье золотое. Может так и внуков себе «нагуляет».
Даша вела хозяйство, Коля ей помогал. Он был предупредительным и ласковым, ее Коля. Он пока не умел справляться с мытьем посуды, но рядом всегда была жена. С ней было комфортно и легко: они часто катались за город, где зима уже передала права весне, где пахло первыми проталинами, где так сладко было целоваться на вольном воздухе.
- Мы с тобой, как студенты, - смеялась она.
- А мы и есть студенты, - отвечал он, и снова прикасался к ней жадными ладонями, чтобы всю ее познать, до последней черточки.
Коле казалось, что он попал в какое-то царство, тихое, спокойное, милое сердцу. Дарья, открывая глаза по утрам, встречалась с его глазами, и радовалась, что все хорошо. И надеялась, что все будет у них и дальше хорошо. Поживут у мамы, потом дождутся своей собственной квартиры, дождутся ведь когда-нибудь, правда?
Николай соглашался с ней.
- Конечно, и у нас будет что-то свое. Ты погоди немного. Совсем скоро!
- Что ты придумал, Коля? – любопытствовала Дарья.
- Сюрприз, - отвечал он.
Вечно у него тайны. Муж… Всему голова… Так смешно: давно ли ножками-палочками болтал в корытце из-под капусты? А теперь носит ее на руках… Счастье. Теплое, как кошка. Его хочется, это счастье, спрятать под плед и никому не показывать.
Вечером они пили чай с Ксенией. К чаю подавались пироги или блинчики. Коля, поужинав с мужским аппетитом, уходил в комнату, писать дипломную работу – его ждали выпускные экзамены. Дарья не мешала ему – дело серьезное, без пяти минут специалист. Она оставалась с Ксенией и долго обдумывала предстоящее место работы мужа.
Ксения обещала, что выбьет для сына практику в Ленинграде – зачем уезжать, когда здесь налажен быт. Работа у Дарьи, опять же, не срывать же ее с места? Или еще хуже, бросать? Дашка соглашалась: в словах свекрови было разумное зерно.
Между тем наступил апрель, знаковый месяц для страны. 12 апреля 1961 года Юрий Гагарин, улыбчивый паренек, так похожий на тысячи таких же, как он, советских пареньков, первый из всего человечества полетел в космос! Уже 14 апреля героя встречала Москва. Дарья была среди огромной массы народа.
Как они радовались с Николаем, как кричали приветствия, как гордились, как целовались потом. Такой простой парень, такая улыбка замечательная у парня – а смог, смог! Победил страх, посмел коснуться тайны недосягаемого космического пространства! Это же колоссально! Это же никакими словами не объяснить!
Не зря воевали! Не зря страдали! Не зря перемогали боль, голод, страх! Наши в космосе! Гагарин Юра – наш!
Ах, как ликовала страна, единым воздухом дышали все! Все, в каждом уголке СССР, все, от мала до велика! Такого праздника у советского народа еще не было. Спасибо Юре! Спасибо Сергею Павловичу Королеву, русскому гению! Спасибо Никите Сергеевичу Хрущеву! Слава СССР!
Сейчас принято поливать грязью каждого (почти каждого), кто был у руля великой державы. Да. Они ошибались, часто ошибались, и ошибки их были чудовищными, кровавыми, непоправимыми. Но ни одна заокеанская сопля не смела поднять хвост в сторону СССР. Хоть и мечтали, и готовились всю свою жизнь. Но ДУМАЛИ о последствиях. Ни один из забугорных господ даже в сумасшедшем сне не мог себе представить, как небрежно треплет по плечу (словно шавку по холке) нашего руководителя: Сталина ли, Хрущева или Брежнева!
Имел ли право на гордость русский человек? Имел. Это право на гордость он выстрадал, проливая кровь на войне, лишая себя последней корки, стирая ладони до кровавых мозолей, трудясь на полях, в шахтах, на стройках! Не будем мешать радоваться русскому человеку.
Лучше отправимся в далекую областную деревню, где вовсю шла посевная. Где Веня, как и прежде, драл глотку на своих подчиненных. Его не боялись, но слушали. И делали то, что он приказывал, без особого ропота, не кивая на выходные, праздники, именины. Они так же, как и ленинградцы, припадали к радиоприемникам, слушая долгожданную весть о Юре Гагарине. Покричав от радости, напяливали кепку и вновь спешили на работу. Земля ждать не любит.
Это в песнях она может ждать своих сыновей, а в реальной жизни такого не бывает. Пока влага не испарилась с черной, напитанной вешними водами почвы, надо пахать, сеять, надо выращивать хлеб. Надо трудиться, чтобы жить и радоваться жизни.
Танька с утра уже заряженная на скандал. Все у нее не так, все наперекосяк. Во время завтрака бабушка Васена вдруг опрокинула на себя тарелку с горячими суточными щами. Хорошо, что три юбки любит на себя напяливать старуха. Три юбки, да байковые штаны. Иначе, обварилась бы Васена до мяса, которого и так не шибко много у нее наросло на костях.
Таня шустро убрала остатки варева со стола, заставила Васену скинуть с себя чертовы юбки, заругалась от испуга. Обошлось. Лишь у Васены губы дрожат:
- Не держат руки-то, девка. Ой, не держат.
Пришлось успокаивать ее, укладывать на печку. А та боится с печки ненароком упасть. Попросилась на кровать. Танька уложила Васену, подоткнула одеяло, поставила около табурет с остывшим чаем. Ей бы горшок поставить, да… Неужели совсем Васена ослабла, что до уборной не добредет?
- Добредешь, бабуля? – спросила.
- Да беги ты уже на ферму! – вякнула Васена, - мать с утра там с телятами колотится, а эта кобыла расхолаживается! Дойду, если что! А обос*усь, так мне, бабке, простительно!
- Так мне же убирать, бабушка, - возмущенно крикнула Танька.
- А и уберешь за бабушкой. Чай, не председатель, форс мне тут свой выказывать! Планида твоя такая, го*но за коровами, да за старухами подбирать. В больнице тоже, слыхала я, врачихи, это… сестры… при белых халатах, при новых ботинках. Трусы, поди, кажный день новые надевают… А убирают за бабками. В эти… утки, как их, не гребуют! А ты – че? Принцесса? Директор фабрики имени Крупской?
Танька психанула – бабка орать горазда, значит, не шибко болеет! Двинула ногой дверь, только и видели ее.
На ферму не шла – летела. Злющая, как не знаю, кто. Думала, порвет первого встречного на мелкие кусочки. Вот оно что – определили ее судьбу. Управились. Бабка управилась, мамаша – туда же. Венька, черт плешивый, никакого покоя не дает, выходные, как манны небесной выпрашиваешь, вымаливаешь… Витька, скотина безрогая, женился, и теперь даже не здоровается с Танькой, будто ему соли под хвост насыпали… Елена его пучеглазая перед глазами целый день мельтешит, лоснится вся, гадина…
Да пошли они все в качель! Люди в космос летают. В ресторанах сидят. Живут, учатся, за хорошие деньги работают – честь им и почет. А она, Танька, нанималась им всем, что ли?
Мама встретила дочку с тихой улыбкой.
- Я у Звездочки посмотрела вымя. Кажется, мастит. Танюша, глянь ты, у тебя глаз наметанный, а?
Таня буркнула:
- Чаю выпить дай, а? С утра ни капельки в глотке!
- Так иди, иди. Чайник вскипел. Чего ты, Таня?
Танька ногой дверь – хлобысть. На лавку возле крытого клеенкой стола – бряк. Подлила заварки в кружку, кипятка. Три куска сахара бросила. Глотнула, подумала чего-то свое…
И обратно, дверь – хлобысть, мимо стаек галопом. Нагнулась… Все из себя и вылила. Вывернулась наизнанку. Позеленела. А потом побелела от страшной догадки своей.
Поехали, значит. Освоили космос. Вот так раз…
Автор: Анна Лебедева