- А кино знаете как называется? – зашипел в темноте казармы пройдоха Мельник, мимо оттопыренных ушей которого не пролетала ни одна, самая расперевоенная тайна.
Даже на плацу, под которым смиренно лежало монастырское кладбище, сквозь грохот кирзовых сапог и рев молодых глоток, требующих от девчонки не плакать, невзирая на дожди, Мельник умудрялся по губам читать разговоры начальства и дослужился бы до ротного, если бы не досадная оплошность - забытое на тумбочке письмо другу.
«А пишу я тебе, сидя в сопле самолета - это такое отверстие, откуда выходит испорченный воздух...» – торжественно декламировал после отбоя дежурный остряк, и солдаты, сто раз слышавшие этот анекдот, смеялись до икоты.
- У всех – страшилки, а у нас – хохоталка, - беззлобно бурчал увалень Мельник, согласный на любую славу.
- Ну, давай, про кино дальше рассказывай! – отсмеявшись, крикнули ему с камчатки, и он тут же расстарался:
- Ей богу, сам видел, как помощница режиссера заходила к полковнику, а секретарша мне шепнула, что кино называется «Спасатель». И что на пристани будут снимать массовую сцену, и солдатики нужны в количестве тридцать человек. И прямо завтра на утреннем построении будут отбирать артистов.
Он ещё долго и бессвязно что-то бубнил, но, зная за ним грешок пустословия, солдаты уже не слушали, а, отгородившись друг от друга одеялами, переваривали новость молча.
- Тебя, конечно, выберут, ты у нас красавчик! – ехидно прошипели с соседней койки, но Фолерант терпеть не мог приторного, с коровьими глазами соседа, и вместо ответа перевернулся на другой бок, лицом к стене
Белокожий, златокудрый, с породистой головой, посаженной на твёрдую белую шею, Фолерант слыхом не слыхивал про арийскую внешность, и определение «красавчик», да ещё на фоне недавнего любовного поражения, расценивал исключительно как подковырку.
И тем более удивился, даже вздрогнул от неожиданности, когда на следующее утро боевая тетка в кроссовках и куртке-штормовке выдернула его из строя и даже закрыла своим кругленьким тельцем – чтоб не сбежал. Она же уговорила его постричься, невзирая на ропот: как? его, старослужащего, и так позорно оболванить?
- Давайте я в шапке буду сниматься… - последний раз дёрнулся он, но, видя, как всё стадо баранов (так он ругнулся про себя) покорно подставляет головы под машинку, смирился и с тоской наблюдал, как летят его золотые локоны на щербатые доски причала.
Им выдали фуфайки и велели изображать новобранцев (как будто они сами еще не догадались!), прощаться с папами-мамами и любимыми девушками, которых скоро нагонят из города. Пока же нет солнца, девушек прибыло всего три, да и то неколоритных, в крупный план не возьмёшь, можно отдохнуть - покурить прямо тут, на пристани.
Фолерант не курил, просто сидел на скамейке и рассматривал катер, арендованный для съёмок, чаек, парящих в небе символами свободы и бродящих по берегу жирными курицами с толстыми хищными клювами. Сидел, и в сто первый раз прокручивал в голове унизительный кадр: вот он, человек-сюрприз, высокий блондин в черном ботинке, идет по длинному коридору общежития, закрывая пылающее лицо букетом огненных роз. Сердце колотится так, что дрожит на груди почетный значок «Слава советской армии». Он останавливается, из-за бурного тока крови не слышит ответа на свой стук, толкает филенчатую дверь, видит, как лежащие на кроватях девчонки закрывают лица книжками. Плавно, как в замедленной съёмке, поднимается с кровати и Алла в цветастом халатике, отбрасывает учебник, почему-то краснеет и смотрит ему за спину. Он оглядывается и видит на уровне своих лопаток круглые очки с тонкими дужками, навернутыми на красные уши, и рыжую голову с двумя макушками...
«Дурак! Вот же дурак! – Фолерант сжал кулаки и даже стукнул себя по маковке, уколовшись о свежую щетину. «Фу-у-у-… Еще и стриженый дурак», - вынес он приговор и, отгоняя кошмар, вгляделся в лёгкую рябь водохранилища, заставив себя думать о другом.
«Интересно, а как можно было корабль по земле тащить?» - вспомнил он исторический выпуск стенгазеты с обличающей царский режим картиной "Бурлаки на Волге", хотя знал, что картина эта не отражает сути дела. Он писал в газету не про бурлаков, а про купца-самоучку, который при царе Петре взялся прорыть судоходный канал между реками Цна и Тверца. Фамилию купца он опять забыл, но повод для личного торжества помнил: «Всем инженерам нос утёр, без всякого образования, между прочим!»
Высокая желтая нота... Ван Гог или Сенека, гений или старый пьяница? Решать вам! Читайте.
В минуту чужого триумфа перед глазами опять замаячила рыжая макушка, и он вновь сжал бесполезные кулаки.
- Этого, да, да, вот этого поднять и нести на руках! - маленький бородатый человек в клетчатой кепке, внезапно и шумно, как огромная щука, вынырнувшая из воды, возник перед Фолерантом и потянул его на себя, цепко прихватив за рукав. Фолерант гневно вскочил на ноги, но, почувствовав, что перед ним хоть и малорослое, но самое главное начальство, застыл до той поры, пока цепкая хватка не сменилась мягким прикосновением: знакомая тётка держала его под руку, и послушно, как лошадка гривой, кивала вслед смешной кепке, мелькавшей уже в самом конце причала.
- Ты понял, что сказал Сергей Александрович? - наконец обернулась она к Фолеранту. – Тебя как зовут?
Кадры менялись так быстро, что он вдруг забыл свое имя. А вспомнив, тихо и робко, как ребенок, протянул:
- Андрюша…
- Андрюша, - повторила тётка и рассмеялась.
- Андрей! – опомнился он.
Она рассмеялась ещё звонче:
- Нет уж, Андрюша так Андрюша. Так ты всё понял?
Продолжение следует.
Понравилось? У вас есть возможность поддержать автора! Подписывайтесь, ставьте лайки и комментируйте. Делитесь своими историями!