Кот Баюн растерялся. Сначала-то он хотел рано утром разбудить все Лукоморье звуками волынки, потом закрепить эффект громогласным пением «Песни солдат» (более известной, как гимн Ирландии), ну, а затем уж спокойно рассказывать что-нибудь из Йейтса и Свифта.
Но не вышло. Разбудил не кот, разбудили кота. Раным-ранёшенько, когда ещё хорошо была видна Венера, а Баюн видел сладкий сон про немецкие колбаски, тушёные в пиве, русалки (дуры пухлогубые) грохнулись оземь и завопили:
— Ты прости нас, батюшко, свет Баюне! Ежели согрешили в чём супротив тебя, прости!
Ополоумевший кот вскочил, вздыбил шерсть и приготовился дорого отдать свою жизнь, но тут море вскипело и тридцать три богатыря, мрачной толпой (поскольку ни солнца, ни луны на небе не было, и доспехи не могли, как вы понимаете, «как жар гореть») приступили к коту, лихо, по-богатырски скандируя:
— Прости нас, братко! Ежели в чем повинны, каемся! Но не со зла мы! Прости!
Кот в полном очешуении полез на вершину дуба, надеясь там скрыться от разом сошедших с ума обитателей Лукоморья. Но над дубом уже висела ступа, из которой доносился противно елейный голосок бабы-яги:
— Баюнушко, касатик ненаглядный, прости меня, бабу неразумную!
Ну, тут песнопевец, конечно всё понял. В кои-то веки день святого Патрика совпал с прощёным воскресеньем, и вместо того, чтобы сделать сюрприз окружающим, кот был осюрпризен (каково словцо!) сам. Доставать волынку уже не имело никакого смысла и, простив всех скопом и каждого по отдельности, Баюн спрятался в ветвях, где уже досмотрел сон о немецких колбасках, никем не прерываемый.
Врать не буду. Кощей просить прощения не приходил.
