Только про это задание, данное царём Ивану, говорится:"поход", - Конёк-Горбунок говорит: "Мы отправимся в поход". Слово "поход" тогда понималось прежде всего как военный поход. Единственный военный поход, осуществлённый Пушкиным, - это поездка на Кавказ, - самовольная, без запроса на разрешение (которого не дали бы), - весной-летом 1829 года, - на театр военных действий Русско-турецкой войны 1828-1829 годов. На фронт поехал поэт, в гущу военных действий, и даже сам пытался принять в них участие.
Так что, царь его туда не посылал, за этой Жар-птицей! Но потом, когда приехал, уже с него потребовали. Не сам царь, но, прежде всего, Спальник, - то есть, самый главный противник Пушкина (Ивана) - Фаддей Булгарин. Критикуя Седьмую главу "Евгения Онегина", вышедшую в марте 1830 года, Булгарин пишет: "Мы думали, что автор «Руслана и Людмилы» устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, — и мы ошиблись! Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять «Онегин», бледный, слабый… Сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину!"..
То есть, Пушкин должен был доставить удовольствие царю и воспеть взятие Арзрума.
Но он ещё в начале своего пути сказал: "Я не рождён царей забавить Стыдливой музою моей" /К Н.Я. Плюсковой, 1818 год.
А в поэме "Руслан и Людмила" признался ,что он - "Печальной истины поэт".
Тем не менее, мысль Булгарина с радостью подхватил Александр Христофорович Бенкендорф, на возмущение царя критикой Булгарина, ответив:
«Приказания Вашего величества исполнены: Булгарин не будет продолжать свою критику на Онегина. Я прочел ее, государь, и должен сознаться, что ничего личного против Пушкина не нашел. Перо Булгарина, всегда преданное власти, сокрушается над тем, что путешествие за Кавказскими горами и великие события, обессмертившие последние года, не придали лучшего полета гению Пушкина».
На сетования Булгарина-Бенкедорфа Пушкин ответил в Предисловии к "Путешествию в Арзрум", при его публикации в первом номере своего "Современника" (апрель 1836):
«Искать вдохновения всегда казалось мне смешной и нелепой причудою: вдохновения не сыщешь; оно само должно найти поэта».
То есть, ездить за вдохновением и вдохновляться победами россиян он не планировал.
Тем не менее, для чего-то, из-за чего-то, ради чего-то, он туда поехал, - на Кавказ. На фронт, в место наказания декабристов. Это похоже на сошествие Орфея в Аид. Только тот спустился за своей женой, Эвридикой, а у Пушкина ещё не было жены.
До этого он рвался за границу, с дипломатической миссией в Китай - и его не пускали. Летом своего последнего года на вопрос Карла Брюллова, зачем он женился, Пушкин ответил: "Я просился за границу, - меня не пустили. Тогда я женился".
И сам Пушкин в своём "Путешествии в Арзрум" нам отвечает на вопрос, зачем он "спустился в Аид". Он пишет это как бы о Грибоедове, но на самом деле - о себе: "Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь". Неизвестно, хотел ли этого Грибоедов, но совершенно определённо хотел Пушкин.
Он хотел переродиться.
Продолжение: