Перерождение - это такая операция, в ходе которой человек неизбежно проходит через смерть (ритуальную, или не совсем ритуальную).
Такая "операция" описана Пушкиным в "Пророке", - в окончательном варианте стихотворения, где после того как Поэту заменили основные жизненные органы (кстати, про мозг не сказано, мозг остался), он "как труп, в пустыне [... ] лежал".
Точно так же лежит под дубовым корытом и Иван, карауля Жар-птицу: "Тут конек из глаз исчез, А Иван, кряхтя, подлез Под дубовое корыто И лежит там, как убитый". (Это, в свою очередь, является реминисценцией стихов: "В чистом поле под ракитой Богатырь лежит убитый" /"Ворон к ворону летит...".)
В издании 1834 года окончание было "ой" - убитОй, - что более соответствовало рифме с "корыто". (Вероятно, и в стихотворении "Ворон к ворону..." было так же: "ракитой - убитой").
То, что корыто у Ивана дубовое, так же указывает, что это - аналог гроба, - поскольку дуб слишком дорогой материал, чтобы тратить его на корыта. Помните, в "Гробовщике" Курилкин упрекает Прохорова, что он похоронил его в сосновом гробу, вместо дубового?
И знаете, что здесь Пушкин описывает, в этой сцене поимки Жар-птицы? Да именно сцену своего Пророка! Только тогда он написал и ещё не претворил её в жизнь. Написал заранее, по вдохновению, но не зная ещё, когда это будет на самом деле. Об этом говорил В.С. Непомнящий, рассуждая о стихотворении Пушкина "Дар напрасный, дар случайный", написанном спустя почти два года после "Пророка", в 29-й День рождения, 26 мая 1828 года. Эти стихи - это томлению по несбывшейся казни. И - вместо той, духовной, казни от Бога, - посредством серафима, - то есть, не казни, а перерождения, ему были уготованы козни агентов Третьего отделения. Его весь тот год вызывали на допросы по поводу грехов его молодости.
"Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь", - написал Пушкин как бы о Грибоедове, а на самом деле - о себе. Для казни и перерождения он выбрал Кавказ (в общем, и от безысходности, поскольку за границу царь не пускал категорически). Он родился там в первый раз - как романтический поэт, - написав поэму "Кавказский пленник", он поехал туда теперь, - для смерти и (или) перерождения (поскольку наверняка не знал, что выйдет).
В чём ему нужно было переродиться? Ему нужно было из "Дон Жуана", - романтического героя Мольера и Байрона, - сердцееда и губителя женских репутаций, - стать примерным христианином и мужем, верным одной, избранной им, женщине. Женщина была уже избрана, - 16-летняя Наташа Гончарова, - и уже написано было стихотворение "Легенда" (Жил на свете рыцарь бедный..."), в котором Поэт даёт обет верности своей избраннице, - в образе Богоматери. Но написать было мало, нужно было - сделать.
"С той поры, заснув душою,
Он на женщин не смотрел
И до гроба ни с одною
Молвить слова не хотел.
Никогда стальной решетки
Он с лица не подымал,
А на грудь святые четки
Вместо шарфа навязал", - написано в стихотворении.
Этот зарок повторен Пушкиным в письме к невесте в последних числах августа 1830 года: «...Заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь».
А между тем и этим было - Путешествие в Арзрум, во время военного похода русской армии по отбитию означенного города у турок. И было посещение Тифлисской бани, описанное очень странно. Эту странность первым (и пока единственным) осмелился заметить ростовский пушкинист, исследователь авторства "Конька-горбунка", С.Е. Шубин.
Речь о вот о каком эпизоде.
«При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он отворил мне дверь, я вошёл в обширную комнату и что же увидел? Более пятидесяти женщин, молодых и старых, полуодетых и вовсе неодетых, сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен. Я остановился. “Пойдём, пойдём, - сказал мне хозяин, - сегодня вторник; женский день. Ничего, не беда”. – “Конечно не беда, - отвечал я ему, - напротив”. Появление мужчин не произвело никакого впечатления. Они продолжали смеяться и разговаривать между собою. Ни одна не поторопилась прикрыться своею чадрою; ни одна не перестала раздеваться. Казалось я вошёл невидимкой. Многие из них были в самом деле прекрасны…
В своей статье "Шляпа Жуковского, или Ошибки-2" Шубин пишет следующее:
"Позор! Позор всем грузинским пушкинистам, которые даже и сейчас молча воспринимают то оскорбление грузинским женщинам, которое нанёс Пушкин в своём описании Тифлисской бани.
Вот оно: «При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он отворил мне дверь, я вошёл в обширную комнату и что же увидел? Более пятидесяти женщин, молодых и старых, полуодетых и вовсе неодетых, сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен. Я остановился. “Пойдём, пойдём, - сказал мне хозяин, - сегодня вторник; женский день. Ничего, не беда”. – “Конечно не беда, - отвечал я ему, - напротив”. Появление мужчин не произвело никакого впечатления. Они продолжали смеяться и разговаривать между собою. Ни одна не поторопилась прикрыться своею чадрою; ни одна не перестала раздеваться. Казалось я вошёл невидимкой. Многие из них были в самом деле прекрасны"...
И вы, дорогие пушкинисты, верите, что на раздетых грузинок, «появление мужчин не произвело никакого впечатления» и «ни одна не поторопилась покрыться своею чадрою; ни одна не перестала раздеваться»? Да ложь всё это!"...
Молодец Шубин. Это - ложь. Это - выдумка. Он выявил здесь пушкинскую мистификацию. Но далее он интерпретирует эту пушкинскую ложь, на мой взгляд, неверно. Он делает акцент на грузинских женщинах. Я бы перенесла акцент на самого Пушкина. Поскольку для меня лично не столь странно то, что женщины не прикрылись при виде мужчин, сколько то, что Пушкин на них никак не отреагировал, при том, что "многие из них были в самом деле прекрасны". Это же самое потом будет запечатлено уже в Москве, на Пресне, где жили Ушаковы, в Ушаковском альбоме, - где Пушкин нарисует себя в виде кавказского монаха, спокойно противостоящего собственному дразнящемуся бесу, и подпишет стихом Баратынского:"Не искушай (сай) меня без нужды".
Вверху стоит: "№1 и последний". Что это значит? Дело в том, что рядом в Ушаковском альбоме был "Дон Жуанский список", состоящий из женских имён, якобы покорённых им женщин.
Их было - много, - 37, - цариц его души. Помните Вступление к "Руслану и Людмиле"? "Для вас, души моей царицы, Красавицы, для вас одних, Времен минувших небылицы, В часы досугов золотых, Под шепот старины болтливой, Рукою верной я писал; Примите ж вы мой труд игривый!"...
Как очень верно заметил (как всегда!) в одном из своих "Полковников" Александр Викторович Минкин, - царица должна быть ОДНА! Не может быть много цариц. Неправильно это.
Под конец своей юности Пушкин это понимает. И он уже выбрал - одну. Ту, которая более всех похожа на прекрасную Мадонну. Но ему пока что отказали. И поэтому он не смотрит ни на кого из 50 прекрасных женщин в Тифлисской бане, поскольку помнит о той, одной. Он здесь действует, как его рыцарь бедный: "с той поры, заснув душою, он на женщин не глядел...".
Для Пушкина уже есть "номер первый - и последний", - Наталья Гончарова, - его будущая жена. (А то, что написано в письме к Вяземской, про 113-ю любовь, - во-первых, тоже может быть мистификацией, во-вторых, - не всем же признаваться, что вот, я готов переродиться, или - уже переродился! ). Главное, что он сам был к этому готов и это с собою делал, - процесс перерождения был запущен. Об этом (как отмечала А.А.Ахматова) и "Каменный гость", где Дон Гуан говорит доне Анне:
"Так, разврата
Я долго был покорный ученик,
Но с той поры, как вас увидел я,
Мне кажется, я весь переродился.
Вас полюбя, люблю я добродетель
И в первый раз смиренно перед ней
Дрожащие колена преклоняю".
И вторит этим словам Дон Гуана признание уже женатого Пушкина, в письме Плетнёву, от 24 февраля 1831: "Я женат — и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился".
А что же наш Иван? А Ивану надо поймать одну из 50 Жар-птичек. Само число не настораживает? Нигде и никогда, ни в одной русской (или не русской) сказке, никакие старухи не рассказывали о ПЯТИДЕСЯТИ жар-птицах! Да и царь велел привезти ему ОДНУ (если б знал, что их где-то водится пять десятков, - наверное, повелел бы выловить всех). Для чего дана эта избыточность - пять десятков Жар-птиц?!
А это - то же самое, что 50 красоток в тифлисской бане. Только там Пушкин (якобы) невидимкой прошёл, а здесь ему надо, будучи так же невидимкой для птиц, одну всё же поймать. Больше всего это напоминает так называемый тринадцатый подвиг Геракла, - только наоборот. Подвиг Геракла состоял в том, что он за одну ночь лишил девственности 49 дочерей царя Феспия, - кроме одной, - которая от него спряталась. (Царь Феспий хотел, чтобы его дочери понесли от достойного мужчины, и специально пригласил для этого героя в свой дворец). То, что хорошо для античности, не годится для христианства. То, что хорошо для Дон Жуана, уже не годится для Пушкина. Здесь подвиг не в том, чтобы поиметь всех, кроме одной, а чтобы выбрать - одну, а от остальных отказаться, - навсегда...
Впрочем, мы ведь пока говорим и не о женщинах (курицах, по мнению Петра Первого), а - о птичках, которые Жар. А у Жар-птичек - такие хвосты, которых у куриц нету. И, чтобы поймать Жар-птицу, надо надеть рукавички, поскольку: "Чай, плутовка больно жгётся". Что это? "Глаголом жги сердца людей!"?... Вот тебе и на! Ловил птичку, а поймал - божественный глагол? "Светоч истины часто обжигает руку того, кто его несет. ..", - сказал Пьер Буаст. Потому и рукавички. Но ещё и потому что "ведь жена не рукавица, - с белой ручки не стряхнёшь и за пояс не заткнёшь", - как предупреждает Царевна - Лебедь. Снова жена! Но ведь Жар-птица, - это ещё не жена? Женой станет Царь-Девица. Да и везёт Птицу наш конюший царю, и по приказанию царя. Но только царь не знает, что это такое. Он хочет иметь, но не знает, что это. И пугается её света, и хочет звать полицию и пожарных ("эй, решёточных сзывайте!"). А перед тем, как поехать с пойманной птицей к царю, Иван, по совету Горбунка, вешает мешок с ней себе на шею. Для чего же на шею? Не проще было за спину повесить? А потому что "иди, и с вервием на вые к у.г. явись"... Пророк должен идти и говорить истину. А истина - обжигает. И ослепляет, - как ослепляли окружающих скрижали Моисея. И жена Поэта - истина, - которая в земной жизни облеклась красавицей с ликом Мадонны.
И то, что Иванушка говорит Жар-птице, выходящей из мешка:" Ну-ка, бабушка, пошёл!", -это обращение и как бы к повитухе-бабушке, и к самому себе, который пошёл, - теперь перерождённый. Пошёл уже Пророком, - как полагается. Дорос до Пророка, довёл себя до Пророка. Переродил.
Кстати, соотнесение (как бы) сцены в Тифлисской бане со сценой поимки Жар-птицы есть у самого Пушкина, в том же "Путешествии в Арзрум". Он называет Тифлис жарким городом, делая явно намеренную ошибку, поскольку этот город, - Тбилиси, - совсем не жаркий, а только тёплый. (Происходит от груз. ტფილისი[Тпилиси], от груз. თბილი(тбили) — «тёплый», первоначальное написание ტფილი(тпили).
«Тифлис находится на берегах Куры, в долине, окруженной каменистыми горами. Они укрывают его со всех сторон от ветров и, раскалясь на солнце, не нагревают, а кипятят недвижный воздух. Вот причина нестерпимых жаров, царствующих в Тифлисе, несмотря на то, что город находится только еще под 41-м градусом широты. Самое его название (Тбилис-калак) значит Жаркий город». / «ПУТЕШЕСТВИЕ В АРЗРУМ ВО ВРЕМЯ ПОХОДА 1829 ГОДА». ГЛАВА ВТОРАЯ.
И посмотрите как интересно: жАры царствующие! От этого - один шаг к сравнению Жар-птицы с Царь-девицей, - и этот шаг сделан в "Коньке-Горбунке": "Говорят, что вот сейчас Похвалялся ты для нас Отыскать другую птицу, Сиречь молвить, Царь-девицу", - говорит Ивану царь.
Продолжение