Марфа склонилась над больным. Глаза были закрыты, он тяжело дышал. Сон был его тяжелый.
- Эк, милок. Во сне то тебе покою нет. Ничего. Я тебе завтра другие травки заварю. Спокойнее спать будешь. От такого то сна никакого проку. Ишь, вспотел как. Вся рубаха мокрая. Переодеть бы тебя надо, да не во что. Только бабская одежда у нас.
Старушка решила, что лучше разбудить больного. Время пришло лекарство принимать. Заодно и покормит его. А там уж пусть снова спит, в ночь. Она растолкала спящего. Да он и сам уж не спал. Чутко уловил, что кто то возле него копошится.
Марфа велела учителю снять рубаху. Пусть в одной нательной лежит. А эту высушит. Хоть какая то пересменка будет. После всех манипуляций с больным, бабушка приступила к допросу.
- Ты скажи, мил человек, может письмо куда отписать надо, что хвораешь. Может приедет кто, ухаживать будет. Дом то пустой стоит.
- Нет у меня никого. Никто не приедет. Мама моя померла. Как пришло известие, что пропал я без вести, так захворала. Долго не болела, быстро ушла. Это уж я после лагерей, как вернулся узнал. Отец жив, да не нужен я ему. У него теперь другая семья, о ней печется.
- Да что ты говоришь, как это отцу родному не нужен. У него, чай, тоже вся душа про тебя изболелась.
- Я вот подлечусь, и расскажу все. Долгая эта история. Враз то не расскажешь. Стыдно вот только мне, что стеснил я вас. Столько хлопот да забот добавил. А у меня и отблагодарить нечем.
- Вот еще надумал. Да нам в радость. Как Руфин отец на войну ушел, так и не бывало у нас мужиков то в доме. Будешь ты у нас на поглядочку.
Марфа все свела к шутке, улыбнулась. Шутка то шуткой, а там глядишь, может и на лад дело пойдет. Теперь то уж точно можно будет помолиться. Парень то холостой.
Она больше не стала утомлять Виктора своими расспросами. Сказала только, что учительница обещала зайти, навестить его. Спустилась с печки. Взглянула на Руфу, которая сидела и внимательно слушала, о чем бабушка там говорила. Девушка сразу поняла, что про письма не зря та спросила. Выведала все таки, что хотела. Ну и хитрая бабушка у нее. А та только усмехнулась, да в глазах сверкнул озорной огонек.
Потянулись серые ноябрьские дни. На улице мрачно и зябко, выходить не хочется. Скорей бы уж снег выпал. От него и теплее станет, и светлее. А то даже ребятни на улице не видно. Сидят по домам.
В один из таких дней Руфа собралась сходить к Нине. Тоска ее давила. Пока тепло было, она целыми днями по лесу, да в полях на просторе бегала. Всегда заделье для себя находила. А сейчас кажется, что воздуху ей в избе не хватает, хочется воли, простора, чтоб идти навстречу ветру и дышать полной грудью.
Нину она застала за вязанием. Та так втянулась в это дело, что уже и не представляла, чтобы она делала по вечерам. Она даже несколько пар носков связала на продажу. Научилась варежки вязать. Она показала подружке небольшую стопочку из своего вязания.
- Вот на продажу навязала. Надо бы на станцию или на базар в город сходить, продать. Холода начнутся, самый спрос на них будет.
Руфа даже удивилась. Надо же, какая сноровистая подружка то оказалась. Вот молодец. Глядишь все копеечка лишняя в доме появится. Про лишнюю она, конечно, зря подумала. Денег не было совсем. Нина уже давно ничего не покупала для Васятки. Радовало только, что окреп мальчишка за лето и ел сейчас все то, что в печи варили для взрослых.
- Давай, как нибудь сходим в город. Я тоже наберу кой чего на продажу.
Нина поинтересовалась, что там с учителем, идет ли на поправку. Руфа вздохнула. На поправку то он шел. И теперь было понятно ее бабушке, что упал он на улице от голода. Организм на нет был истощен. То и понятно. Что ему есть то было. Запасов никаких, как приехал. В магазине ничего не укупишь.
Когда пришла учительница навестить Виктора, Марфа сказала, что надо бы сходить к нему домой, хоть исподнее взять на смену, да рубаху. А то ведь у них ничего нет. Им то идти несподручно. А учительнице проще.
Виктор тогда еще с печи не спускался, хотел рассказать, где что можно взять. Но женщина его остановила, что разберутся, им бы в дом попасть, закрыто, чай, на замок. Получив от хозяина ключ, Руфа с учительницей пошли к нему домой.
С одеждой женщины разобрались быстро. Не хоромы, в маленькой избушке долго искать ее не пришлось. А потом Руфа решила посмотреть, чем же питался учитель. Должны же быть какие то продукты. Немного картошки в ведре около печки, растительное масло в бутылке, крошки на столе безжалостно разбросанные мышами.
- Господи, так он на работу, считай, голодный ходил. И не разу не пожаловался, не попросил, чтоб помогли.
Учительница всплеснула руками. Ей стало стыдно, что они, занятые работой, семьями, даже ни разу не задумались, как живет их молодой коллега. Никто в их маленьком коллективе не подумал об этом. Да они и не интересовались особенно. Приехал да приехал. Молчаливый, ничего о себе не рассказывал. Решили, что городской, гордый, ставит себя выше их, деревенских. Обидно даже было.
Ей стало стыдно. Как же так. Во все времена в деревне было принято помогать нуждающимся. А тут проглядели. Учительница пообещала, что обязательно поговорит с учителями, в сельсовет сходит. Не оставят его одного в беде. Помогут.
С того дня Марфа стала ставить в печь париться корни лопуха да одуванчика, добавляла моркови со свеклой, репу с картошкой. Толкла все это деревянной толкушкой, капала капельку маслица постного, водичкой разбавляла пожиже. Этим и кормила своего подопечного. Да и сами такую похлебочку ели. Понимала она, что истощенному организму трудно на таком рационе восстанавливаться. А куда деваться. Медичка сразу сказала, что мясо, молоко ему нужно. Да вот где взять все это добро.
Как бы там ни было, учитель начал вставать. Виктор каждый раз краснел, когда старушка лезла на печь с ведром, чтоб тот справил свою нужду. Поэтому и старался он встать на ноги поскорее.
- Вот, Нина, теперь встает он, даже на улицу выходит и ест сам, за стол с нами садится.
- Да ладно ты про хвори то. Расскажи, какой он. Я хотела сразу к вам сходить, да мама меня отговорила. Что, говорит, пойдешь пялиться на больного человека.
Руфа на минутку задумалась. Она и сама еще толком не поняла, какой Виктор. Лицо сероватого цвета, словно не парень молодой, а старик, Ходит еще чуть чуть, согнувшись. Капитолина второй раз когда приходила, сказала, что в город ему надо, в больницу. Что то внутри у него болит. Надо, чтоб врачи осмотрели, может полечат.
Но, несмотря на все его болячки, Виктор притягивал Руфу к себе. Ей нравилось с ним разговаривать. Они иногда втроем вместе с бабушкой засиживались до полуночи. Виктор оказался интересным рассказчиком, а Марфа не уступала ему. Рассказчица она была замечательная. А Виктор все удивлялся, почему ее люди в деревне не любят. Бабушка только коротко отвечала.
- Не такая я, как все деревенские. А непохожих на себя люди не любят. Вот ведь и ты не пришелся ко двору в деревне, друзей не завел.
Виктор отвечал ей, что зато он встретил их, бабушку Марфу и Руфу. Что благодарен им от всей души за тепло и заботу.
Руфа придвинулась к подружке поближе. Зашептала ей почти на ухо.
- А Владимир то как, не приезжал больше к тебе?
- Да на что я ему с двумя то детьми. Заехал раз по дороге, отдохнуть, вот и все. А мы уж напридумывали. А ты что шепотом то говоришь, Мамы нету, Васятка еще ничего не понимает. Боишься что ли, что домовой услышит.
Подружки рассмеялись, обе представили старичка, сидящего за печкой и подслушивающего девичьи секреты. Договорились, что сходят в воскресенье на базар, может что и продадут. Руфа домой засобиралась. За стол они теперь садились втроем. Девушка не хотела, чтоб пришлось ее ждать бабушке с Виктором.
Дома ее встретила улыбающаяся бабушка.
- Учительница то не обманула. Гляди сколько всего принесла.
Она позвала внучку на кухню, словно фокусник взмахом руки показала на стол. Там лежали какие то бумажные пакетики, банка американской тушенки, на полу стоял мешок, в котором вперемешку была насыпана картошка, лук, морковь, репа.
- Немного ты ее не застала. Сказала, что все учителя принесли, кто чего смог. Кто то даже мяса кусочек положил. Завтра щи с мясом сварю.
Бабушка, словно ребенок, радовалась. У самих то все в обрез было. Единоличникам земли не давали. Небольшой огород у них все таки был, сажали всего помаленьку. Выделили землю только потому, что погибший отец Руфы был колхозником. Да с бабушкой за помощь расплачивались деревенские овощами. Но Виктора надо было кормить и Марфа подумывала, как они смогут выкрутиться. Поэтому и радовалась сейчас.
Когда на стол поставили фыркающий самовар и по избе поплыл аромат заваренных трав, Виктор предложил.
- Бабушка Марфа как-то спрашивала меня, как я здесь оказался. Давайте расскажу сейчас, если интересно.
Конечно им было интересно. Женское любопытство во все времена никто не отменял. Марфа разлила чай в чашки и все приготовились слушать, что расскажет Виктор.
- Про войну я вам рассказывать не буду, и как в плену был тоже. Освободили нас и привезли домой. Радовались как, не передать словами. А оказались снова в лагере, в фильтрационном. Там и победу мы встретили.
На фронт больше не надо было отправлять солдат. А в стране стройка идет, рабочие руки везде нужны. Вот и раскидывали людей по стройкам, во все концы. А меня, да и других мужиков, что пограмотнее, отправили в распоряжение одного из ГУЛАГов, на Колыму охранниками.
Виктор прервал свой рассказ. Ему трудно было говорить и вспоминать все это. Он вспомнил, как долго добирались до Магадана в поезде. Одно радовало, что теперь он считался свободным человеком. Будет работать охранником.
Не ласковыми оказались земли на берегу Охотского моря. Для охраны были построены домики, более-менее пригодные для жилья. Но даже в них зимой стены промерзали насквозь. А то, что творилось внутри лагеря было страшнее, чем в немецком плену.
Сюда привозили заключенных помоложе, посильнее. Но за пару месяцев работы в золотом забое при шестнадцатичасовом рабочем дне, голодные, жившие в брезентовых палатках люди, превращались в доходяг.
Виктор не стал рассказывать женщинам о всех ужасах выживания на этой суровой земле. Помолчав, он продолжил дальше свой рассказ.
- Уже из Магадана я написал письмо матери. Не знал, что ее уже давно нет в живых. Ответил отец, как всегда коротко и четко. Из его письма я узнал, что матери не стало. По письму было непонятно, обрадовался отец весточке, что я жив или нет. Думаю, что не очень. Подпортил я ему репутацию, что уж там говорить.
Марфа заметила, как тяжело даются учителю слова, что говорить ему трудно. Трудно все переживать заново. Она прервала его. Объявила, что хватит на сегодня разговоров. Еще будет время. А сейчас спать, набираться сил.