Глава 75
– Я не хочу в больницу, – жалобно произносит женщина, чьё лицо представляет собой один большой синяк. Знаю такой тип людей: они готовы безмерно страдать, лишь бы не оказываться среди медиков. Поговорки «к ним только попади – живым не выйдешь» или «они готовы насмерть залечить» среди такой категории граждан особенно популярны. Это не поговорки для них даже, – аксиомы. Вот и эта женщина, которой на вид лет 35, умоляет её не привозить к нам.
– На Объездном шоссе крупная авария, – рассказывает фельдшер «Скорой», помогая завозить пострадавшую. – Трое погибших. Вера Круглова, 36 лет, сидела рядом с водителем. Лобовое столкновение. Давление 122 на 78.
– В первую смотровую, – решаю сразу.
– Где Вася? – спрашивает женщина.
– Вера, где вам больно? – спрашиваю её.
– Я бросила Васю. Бросила одного, – начинает всхлипывать она.
– Её муж ещё в машине, его пытаются вытащить, – поясняет фельдшер. Но что может услышать человек в таком состоянии? Как правило, если ему какая мысль втемяшилась в голову, так она и будет волчком крутиться, не давая думать ни о чём другом.
– Ваш муж не один, мы займёмся вами, – объясняю ей и передаю доктору Володарскому.
– Мы готовы к приёму?! – внезапно ко мне подбегает побледневший Вежновец.
– К приёму заместителя председателя Законодательного собрания Санкт-Петербурга! – Иван Валерьевич смотрит на меня безумными глазами. – Вы что, не слышали?! С ним случилась большая неприятность!
– И как зовут пациента?
– Руководство надо знать в лицо! – взвизгивает главврач, но потом спохватывается – эта пословица скорее к нему относится, я не обязана каждого чиновника знать. – Леонид Максимович Черняховский!
Вздыхаю, и тут же двери распахиваются. Целых две бригады «Скорой помощи» завозят внутрь каталку с пострадавшим, мешая друг другу. Охранники тут же бросаются к выходу, словно цепные псы, и преграждают путь целой ораве журналистов и блогеров, которые буквально волной пытаются продавить их, продолжая фотографировать, снимать и совать диктофоны перед собой, засыпая всех подряд вопросами.
Вежновец несётся к дверям, и у меня возникает ощущение, что он готов грудью закрыть проход, поскольку кричит охране:
– Не пускайте их! Не пускайте!
– Леонид Максимович Черняховский, 45 лет, упал со сцены во время выступления, – сообщает коллега из «неотложки». – Точнее, с помоста во время митинга, посвящённого присоединению Крыма. Давление в норме. Пульс 79. Сознание не терял. Боли в шее, бедре и правом колене.
– Ваше присутствие для нас большая честь, Леонид Максимович, – лебезит перед ним Вежновец, аккуратно держась за каталку. – Я главный врач клиники, Иван Валерьевич Вежновец. А это, – на меня показывает, – Эллина Родионовна Печерская, завотделением неотложной помощи. Вы принимаете какие-нибудь медикаменты?
– Нет, не принимаю, – спокойно, без пафоса отвечает пациент. Поскольку его голова крепко зафиксирована шейным корсетом, он только глазами поводит, наблюдая за нашими действиями из-под очков с очевидным интересом. Когда перекладываем его на стол, морщится от боли.
– Клинический анализ крови плюс биохимия, группа крови и резус, анализ мочи, – назначаю анализы.
Вежновец отодвигается в сторону. Он по-прежнему рядом, но хотя бы ему хватает ума не вмешиваться.
– Дыхание чистое, – замечает доктор Береговой. – Так, зрачки… Реакция нормальная.
Рядом с пациентом замечаю девушку лет 25, она достаёт смартфон.
– Кому вы звоните? – спрашиваю её.
– На работу. Это мой помощник, – поясняет Черняховский. – Евгения, успокойтесь.
– Уберите сотовый, – говорю ей строгим тоном. Не хватало ещё, чтобы он помешал работе наших приборов.
– Вы можете воспользоваться нашим телефоном. Звоните через семёрку, – любезно говорит ей Вежновец. Коротко улыбаюсь: «Любишь барина, люби и его собачку», – приходит почему-то на ум. Может, потому что голова у Евгении в мелких рыжих кудряшках, и ещё она смотрит на своего шефа, как на божество.
– Вы были пьяны? – спрашиваю Леонида Максимовича.
Вежновец устремляет на меня испепеляющий взгляд. В нём читается: «Да ты рехнулась такое спрашивать у такого человека?!»
– Вы можете не отвечать, – голосом Табаки обращается к чиновнику Вежновец, и будь у него хвост и длинные уши, сейчас бы поджал от ужаса.
– Нет, я веду здоровый образ жизни и уже три года не употребляю алкоголь, – спокойно отвечает Черняховский.
– Хорошо. Откройте пошире рот и покажите язык.
– Не беспокойтесь, вы в самой лучшей клинике Санкт-Петербурга, – снова лебезит главврач.
Я беру шпатель, подношу ко рту пациента… В то же мгновение пространство вокруг нас погружается в полную темноту. Глазам нужно несколько секунд, чтобы привыкнуть к ней, а ещё помогают светящиеся экраны приборов, – они перешли на питание от аккумуляторов.
Достаю фонарик, свечу на Черняховского. Он смотрит с недоумением, но без «чиновного бешенства». А вот у Вежновца сейчас, похоже, случится одно из двух: или инфаркт, или диарея. Настолько бледным и мгновенно вспотевшим он выглядит.
Поскольку нам нужно сделать рентген, иду в соседнее помещение, подсвечивая фонариком.
– Резервный источник питания сейчас включится… – выжидательно произносит доктор Володарский, успокаивая Веру Круглову. Бригада здесь только собиралась сделать ей рентгеновский снимок, как всё вырубилось.
Проходит несколько секунд, и электропитание действительно возобновляется.
– Слава Богу, хоть что-то работает, – замечаю с некоторым облегчением.
– Вера, мы хотим убедиться, что у вас нет внутреннего кровотечения, – говорит Борис пациентке. Она по-прежнему сильно напугана, бледна, частно поверхностно дышит.
– Вася уже здесь? – спрашивает.
– Сейчас спросим.
– Борис, пожалуйста, поспешите. Там ждёт важный пациент.
Иду обратно и слышу, как Вежновец, отойдя в другой край палаты, звонит по городскому телефону:
– Здравствуйте, это Вежновец. Немедленно придите сюда и почините свет! Немедленно, слышите!
Я представляю, какую взбучку потом получит главный инженер. Ой, а кто у нас его начальник – главный по хозяйству? Заведующий клиникой Владимир Иванович Шилов – редкий вор и прохвост. Интересно, сколько денег он отвалил Вежновцу или кому-то ещё, чтобы вернуться на тёпленькое местечко? И не удивляюсь, если он уже давно продал новенькие электрогенераторы, поставленные нам два года назад по федеральной целевой программе, а вместо них установил какие-нибудь списанные, «времён Очаковских и покоренья Крыма».
Только и успеваю додумать это всё, как электричество внезапно снова вырубается.
– Алло?! – кричит Вежновец в трубку, но и больничная телефонная подстанция уже перестала работать.
Из палаты выходит Володарский и докладывает мне:
– Пациентка стабильна, но прежде чем отправить её на томографию, надо взять кровь.
– Хорошо, занимайтесь, – отвечаю ему и возвращаюсь в палату к Черняховскому.
Здесь работает только аварийное, довольно тусклое надо сказать, освещение. В углу стоит Евгения и говорит по телефону:
– Напишите пресс-релиз и пришлите мне его на почту.
Входит Вежновец и лилейным голосом произносит:
– Сейчас придут электрики и починят свет. Как вы себя чувствуете?
– Обласканным, – усмехается Черняховский.
Этот чиновник мне становится симпатичен. Не ведёт себя, как некоторые высокопоставленные господа, знающие лишь один стиль общения с «холопами» – повелительный.
– Уверен, у вас есть другие пациенты. Через ваше отделение проходит около ста тысяч больных в год, – замечает Леонид Максимович, глядя на главврача и явно ему намекая, что пора перестать виться рядом и заняться прямыми обязанностями.
– Поэтому я так устаю, – произношу искренне.
– Вообще-то через нас проходит более 120 тысяч, – уточняет Вежновец, явно набивая себе цену.
– Это просто чудо, как вы здесь работаете, – Черняховский смотрит при этом на меня, и главврач явно начинает ревновать, потому спешит добавить:
– Мы бы могли делать больше, будь у нас больше средств.
– Внутренние и наружные мениски в норме, – замечаю, возвращая разговор в медицинское русло. – Вы, наверное, порвали связку, когда падали.
– Прощай моя мечта стать олимпийским гимнастом, – усмехается Леонид Максимович.
– Я вызову к вам доктора Фомичёва. Он главный внештатный специалист травматолог-ортопед комитета по здравоохранению… – говорит Вежновец, но пациент его перебивает.
– Мы с ним знакомы. Я в молодости лёгкой атлетикой увлекался, тогда с Игорем и познакомились.
В этот момент включается электричество. Ну, слава Богу!
Я прошу медсестру вколоть пациенту обезболивающее.
– Возьмите ещё у него анализы на наркотики, – внезапно она оборачивается (до этого стояла, делая вид, что копошится в шкафу), и быстро подходит к Черняховскому. – Вы на веществах?!
– Что? Вы кто?! – спрашиваю незнакомку.
– Меня зовут Лера Бумажная, я блогер, телеграм-канал «Атипичный Питер»! – с вызовом произносит девица, которой на вид оказывается лет двадцать.
Вежновец, побледневший так, что теперь непонятно, где заканчивается халат и начинается кожа, хватает блогершу за руку и буквально тащит за собой в коридор.
– Народ имеет право знать всё! – вопит Лера, пока главврач волочёт её к выходу.
– Оставьте больного в покое, это клиника! – рычит он на неё.
– У меня пятьдесят тысяч подписчиков! – бросает девица в ответ. – Слышали о свободе слова?!
– А вы слышали про колоноскопию? – ядовито спрашивает её Вежновец и передаёт в руки охранников. – И верните халат туда, где вы его взяли!
Пока главврач разбирается со «шпионкой», – мне даже выходить из палаты не нужно, чтобы слышать этот спектакль, – продолжаю осмотр высокопоставленного пациента. Один симптом меня очень настораживает. Делаю пометку в памяти, что надо обязательно проверить. Затем спешу в регистратуру. Нахожу Достоевского.
– Фёдор Иванович! Не пускайте сюда мнимых медсестёр.
– Всех в лицо не упомнишь, – пожимает он плечами.
Подхожу к нему ближе и, показывая на Вежновца, который спешит обратно в палату, говорю администратору очень тихо:
– Молчите и слушайте. Иначе Иван Валерьевич вас уволит. Он и так взбешён тем, что к нам прокралась эта блогерша.
Достоевский недовольно пыхтит, но молчит. Правда, надолго его не хватает:
– К нам везут пострадавшего в ДТП на Объездном шоссе.
– Это муж той женщины, Веры? – уточняет доктор Володарский, оказавшийся рядом.
– Видимо да, – пожимает плечами администратор.
Вскоре напротив дверей останавливается «Скорая».
– Ещё один пострадавший в ДТП. Вытащили двадцать минут назад, зовут Василий Круглов, – рассказывает фельдшер.
– Моя жена… Вера, она здесь? – спрашивает мужчина.
– Да, она здесь, её состояние стабильно. Мы передадим ей, что вы её ищете, – рассказывает ему Володарский, увозя пострадавшего в палату. По дороге Борис машет мне рукой, призывая присоединиться. У нас по-прежнему значительная нехватка персонала, потому живо откликаюсь.
– Кислород 91%, – сообщает медсестра, но я и сама вижу, что Василию становится всё хуже.
– Скальпель, – быстро произносит коллега.
– Вы найдёте мою жену? – спрашивает слабеющим голосом раненый.
– Найдём, – отвечаю ему.
– Ближе к ребру. Изогнутый зажим, – продолжает Володарский.
– Давление падает, – сообщает медсестра.
– Локоть выше. Надавите сильнее, в направлении своего бедра, – подсказываю Борису, хотя едва ли он в этом нуждается.
– Коллапс лёгкого. Катетер в вене, две единицы крови, – к моей радости, Володарский не фырчит в ответ на мою реплику.
– Давление растёт.
– Хорошая работа, Борис Денисович, – говорю коллеге, и он, улыбаясь, спрашивает:
– Может, перейдём на «ты»?
– В другой раз, – отвечаю, поскольку рядом бригада, и мне бы не хотелось давать им повод для досужих домыслов.
– Сшиватель, иглу, нить и стерильную марлю с вазелином, – продолжает Володарский.
– Что тут у вас? – появляется Вежновец.
Ну, как же без него-то мы работали всё это время!
– Коллапс лёгкого и внутрибрюшное кровотечение, – докладывает ему Борис.
– Ясно. Лапаротомию ему, везите его наверх к хирургам, – распоряжается главврач и сразу уходит. «Можно подумать, сами бы не догадались», – недовольно ворчу про себя.
– Василий, у вас внутреннее кровотечение. Вам нужна операция, – говорю мужчине.
Он же, повернув голову на бок, пристально смотрит через приоткрытую дверь в соседнюю палату.
– Это там… Вера? – спрашивает.
– Да. Ей занимается другой врач. Вас нужно везти в операционную.
– Сначала я хочу увидеть её. Убедиться, что она в порядке, – упрямится пациент.
– Одну минуту, – говорит Володарский и вопросительно на меня.
– Схожу узнаю, – отвечаю и отправляюсь туда, где бригада работает с Верой. Замечаю, что здесь Данила Береговой.
– Давления нет, – быстро говорит он. – У неё сильное кровотечение.
– Данила? – спрашиваю.
– Не сейчас.
– Вера! – слышно, как Василий слабым голосом зовёт жену.
– Закройте дверь! – требует Береговой.
– Фибрилляция, ещё разряд? – спрашивает Елена Севастьянова.
– Да, 360.
– Готово.
– Хорошо, убрать руки!
Данила смотрит на монитор, поджав губы.
– Синусовый ритм. Пульса нет. Клиническая смерть, – подтверждает Елена.
– Как долго? – спрашиваю.
– Десять минут. Её мозг мёртв, а сердце едва бьётся, – печально отвечает Данила.
– Муж хочет увидеть её, прежде чем отвезём его в операционную. Привезти его сюда? – спрашиваю Берегового.
– Да. Я сам скажу ему, – отвечает он.
Выхожу, поскольку смотреть на это всё выше моих сил. Иду в регистратуру и спрашиваю у Достоевского, где Черняховский.
– Ещё на рентгене, – отвечает Фёдор Иванович.
– Я же просил их не тянуть. Позвоните им! – требует вездесущий Вежновец.
Мне порой кажется, что он умеет телепортироваться. Достоевский неохотно берёт трубку.
– Иван Валерьевич, нам нужно поговорить о Черняховском, – говорю главврачу негромко.
– Он недавно помог выделить дополнительное финансирование больницам. Он хороший человек, – тут же говорит Вежновец, словно я собиралась нападать на пациента.
– Не совсем, – пристально смотрю ему в глаза.
Главврач поводит плечами, будто под моим взглядом ему становится зябко. «Сейчас вы, любезный шеф, совсем замёрзнете. От леденящего страха», – думаю.
