Для Ингигерды известие о том, как поступил Ярослав с наложницей и ее полюбовником стало ударом. Внутри все кипело от желания выплеснуть справедливые обвинения прямо в лицо мужу. Она физически чувствовала потребность высказать Ярославу презрение, металась по терему, словно зверь в клетке, а он все не приезжал. Вместо Ярослава доставалось прислуге и любому, кто попадался под руку. Даже сын, Владимир улизнул к дружинникам, остался у них на ночь.
Ярослава все не было...
Князь отправился на охоту. Ему надо было прийти в себя, поразмыслить, собрать думы в единое целое. Вспомнилась почему-то первая жена, Анна. Тогда он был молод, и от присутствия рядом красивой женщины, его душа и тело пели лебединую песню. С Анной все было по правильному, как по канону церковному писанному. Не было желания что-то поменять, испить из иного источника. Что же случилось теперь? Ведь жена его, Ингигерда, была молода, красива, для чего потребовалась ему Аксинья? Ответов не находил, но от лесного вольного духа полегчало, стало спокойнее.
К нему прибывали посланники от жены, назойливо спрашивали от ее имени, когда князь домой воротится. Всех отсылал восвояси с коротким: "Как нужным почту!" Он не желал видеть Ингигерду. Ее слова об Аксинье, торжество в ее взгляде, презрение высказанное ему, отталкивали. Но и сладить с ней он не мог. Будь на ее месте простая боярская дочь и то пришлось бы несладко. А Ингигерда была дочерью могущественного конунга Шведского, а тот не потерпит принижения своей дочери! Тянул момент возвращения как мог, а помог случай.
Гонец был хмур. На плече, к рубахе пришпилена черная кисея - значит привез весть о чьей-то смерти. Больно заныло сердце, в голове билось -лишь бы не кто-то из детей, оставшихся в Новгороде. Но оказалось, что умер брат Мстислав. Ярослав решил немедленно тронуться в путь. До Чернигова было несколько дней пути неспешным ходом, но Ярослав скакал верхом без отдыха сократив его вдвое меньше. Не хотел, чтобы брата без него земле предали. Снова думал. Мстислава ему было безусловно жаль. В самом расцвете лет, гораздо моложе самого Ярослава, любимый своим народом, Мстислав нелепо расстался с жизнью- неудачно упал с лошади во время охоты. Однако было и другое обстоятельство заставлявшее Ярослава торопиться. Мстислав не оставил наследника. Единственный сын его, Евстафий, почил еще несколько лет назад, и у Ярослава появился шанс вернуть себе земли, которые он вынужден был уступить Мстиславу, а заодно и Тмутаракань, доставшуюся последнему во владение по воле их отца, князя Владимира. Потому личное присутствие на похоронах Мстислава было необходимым.
Бояре черниговские отнеслись к Ярославу настороженно. Кто знает, не посчитает ли князь их служение Мстиславу для себя оскорбительным, не захочет ли отомстить им? Их опасения были напрасными.
Мстислава похоронили под стенами собора, который он не успел достроить. Стены уже высоко возвышались над остальными строениями Чернигова, но все еще были опутаны сеткой строительных лесов, по которым зодчие забирались на самую верхотуру, тщательно укладывая каменные блоки. Мстислав лежал в гробу, как живой. Казалось вот-вот встанет, протянет руку и скажет: "Попался, брат! Приехал мое себе присвоить?" Ярославу стало легче, когда гроб с телом на длинных веревках опустили вниз и засыпали землей. Теперь можно было приниматься за дела. Ярослав назначил наместника из числа приближенных к Мстиславу бояр и все вздохнули с облегчением - значит не будет опалы! Подати оставил как были при Мстиславе, чем угодил простому люду. За делами время летело быстро.
Впервые, за долгие годы, Ярослав почувствовал небывалое воодушевление. Все земли, собранные его предками во единое целое, были теперь в его руках!
По прежнему не хотелось возвращаться в Киев и Ярослав решил отправиться в Новгород, велел выдвигаться в путь и княжичу Владимиру. Сам хотел передать бразды правления сыну, дать свое отцовское наставление, подобрать доброго наставника.
Ингигерда бы отправилась в путь с Владимиром, несмотря на то, что Ярослав ей не прислал ни слова. Однако не решилась из-за своего положения. Пришлось смириться и на время по умерить свой пыл. В то время, пока Ярослав будет отсутствовать, она решила упрочить свои собственные позиции в Киеве. Просиживать жизнь в княжеском тереме, как иные княгини, за шитьем, она не намеревалась. По одному звала к себе всех значимых киевлян, поначалу собрав сведения, расспрашивала, прощупывала, составляла о каждом свое мнение. Они выходили от княгини обескураженные. Княгиня Ирина, оказывается, пытливым умом обладала! Она задавала им такие вопросы, что многие терялись, мялись, не зная как лучше ответить. Но как бы ни были они поражены, им и в голову не приходило, что Ингигерда ловко плетет вокруг них паутину, подчиняя своей воле.
За долгое отсутствие Ярослава, которого дела в Чернигове, а затем в Новгороде задержали неожиданно долго, Ингигерда успела родить еще одного сына. Это дитя, нареченное самой княгиней Всеволодом, почему то пробудило в ней материнские чувства, так долго дремавшие, несмотря на уже имевшихся детей. Его, единственного, она не отлучала от груди в злом нетерпении, не передавала сосунком в руки кормилицы. Она умилялась его детской припухлости, которую не замечала прежде в других детях, он казался ей прекраснее всех на свете. Может потому смогла относительно спокойно перенести известие о гибели конунга Олафа. Страшную новость получила два раза. Сначала от своего человека, державшего связь со Швецией, потом от Ярослава из Новгорода.
Расстояние притупляло осознание потери. Словно не об Олафе говорили ей, а о ком-то неведомом, носящем такое же имя. Казалось, что ее Олаф, ее несостоявшийся муж, продолжает сражаться за свой трон в холодных водах северных морей.
Ингигерда заставила себя послать слова утешения Магнусу, продолжавшему жить в Новгороде вместе с ее детьми. Она выражала надежду скоро свидеться с ним, так как не сомневалась, что сын Олафа прибудет в Киев вместе с Изяславом. Продолжая плести сеть власти, Ингигерда ждала возвращения Ярослава и прибытия детей.
Ярославу хотелось оставить сына в надежных руках. Совсем недавно в Новгороде, отошел к небесному Отцу, епископ Иоаким, прибывший некогда из Корсуни. Нового епископа не принимали новгородцы, ждали прибытия и одобрения князя. Ярославу сразу не понравился присланный из Византии высокий, худощавый епископ, с надменным выражением на лице. Он явно считал дело решенным и ему не терпелось скорее приступить к своим обязанностям, однако Ярослав, со свойственной ему манерой, не оскорбляя собеседника дал византийцу понять, что присутствие его более не желательно и в служении его нужды на новгородской земле нет. Стремление Византии всюду сунуть свой любопытный нос, уже давно раздражало князя и теперь, когда соперников на Руси у него не осталось и власть его стала крепка, как никогда раньше, он решил, что иноземцев при власти с него достаточно! Пусть себе торгуют, это и нашим купцам выгодно, а в дела княжеские соваться нечего! Духовенство, особенно столь высокого ранга, как епископы, славилось своим влиянием на дела далекие от веры. А потому, Ярослав, впервые после принятия Русью христианства, решил поставить епископом в Новгороде своего, родившегося и выросшего на Руси, с молоком матери впитавшего в себя любовь к родной земле. Только где его найти? Ярослав мало кому доверял, а уж в подобном деле и вовсе не желал просить чьего-либо совета. Посоветует, скажем, воевода какой, аль боярин, своего знакомца и получит в итоге Новгород епископа, горой стоящего за интересы одного человека в ущерб другим.
Ярослав вспомнил о сестре. Предславу, после ее возвращения он не видел. Она сама так пожелала, сообщив брату, что хочет посвятить остаток жизни служению Богу. Ярослав против ее желания не пошел. Ему казалось, что мотивы Предславы ясны и понятны. Жила с польским королем во грехе, теперь от стыда даже брату на глаза показаться не желает. Он охотно одобрил ее выбор, да еще и денег дал на строительство обители, в которой она сама и поселилась. Обитель та росла и служила приютом для многих страждущих, одиноких и обездоленных. В народе уже назвали настоятельницу обители Анну (такое имя получила Предслава при крещении), покровительницей бедных и сирот. Ярослав решил, что только сестра сможет помочь ему в выборе и отправился к ней. Обитель Предславы была не далеко от Киева, но в глуши. Отложив дела Новгородские, не взяв с собой детей, заторопился. По пути заезжал в города и поселения, оглядывал все хозяйским глазом. Не обласканные ранее вниманием княжеским, жители тех мест, держались тихо, хоть и выкатывали для князя все самое лучшее со своих подворий. В Киев не заехал, представил, как в досаде мечется в тереме Ингигерда, которой уж всяко донесли о его близости. "А и пусть ее! Перебесится!"
Ярослав помнил Предславу совсем юной, почти девушкой. Сейчас к нему вышла женщина, облаченная в строгое, черное одеяние. На ее голове был черный плат, из под которого не выглядывало ни единого волоска. И все же она была пронзительно красива. Ярослав понял, отчего потерял когда-то голову король Болеслав. Лицо Предславы было одновременно строгим, грустным и добрым. Она смотрела на Ярослава и на черных, густых ресницах заблестели капельки слез.
-Князь! - дрогнувшим голосом произнесла она.
-Предслава..., Сестрица! - Ярослав шагнул к сестре, намереваясь обнять, но она отступила на несколько шагов. - Не уж-то, после стольких лет, не простила меня?
Ярослав хотел сказать совсем не то. Слова вырвались сами собой. До этого момента он и не задумывался, что может быть виноват перед Предславой, но сейчас эта мысль, единственная, была для него объяснением поведения сестры.
-Ты не так понял, Ярослав! Я не держу зла, твоей вины передо мной нет! Я обет дала, что ни один муж боле не прикоснется ко мне...
Ярослав испытал чувство облегчения.
-Как живешь сестра? Ни в чем не нуждаешься? - снова заговорил он.
-Ты не томи пустыми разговорами! Не затем ведь пришел?
Ярослав решил принять ее правила, заговорил на чистоту. Предслава словно и не удивилась и без колебания ответила:
-Знаю, где такого человека найти! Недалеко отсюда, в пещерах, отшельник родом из Чернигова, поселился. С ним целая братия живет, все истинной веры! Оттуда бери!
Ярослав удивился, откуда сестре его знать об отшельниках? Видно поведали прибывавшие в ее обитель странники. Совет ему пришелся по душе, он поблагодарил Предславу, а вот что делать дальше не знал. Просто уйти, получив желаемое, не позволяла совесть.
-А я смотрю и тебя страсти земные изводят? - спросила вдруг Предслава.
Ярослав вздрогнул, насупился.
-Да ты не тушуйся, брат, страсти в любой душе бушуют! Вот только в моей одни угольки давно тлеют, а в твоей лютует огонь! Не сможешь то пламя погасить, оно тебя пожрет, а заодно и всю Русь, ибо ты не только за свою душу ответ держать будешь!
Ярославу вдруг показалось, что Предслава стала похожа на древнюю старуху и в глазах ее заплясало то пламя, о котором вещали ее уста. Наваждение отступило, едва Предслава закончила свою речь. Перед ним снова стояла спокойная женщина в черном. Такой она и осталась в памяти Ярослава. Он не искал с ней в дальнейшем встреч, но про обитель сестры не забывал, выделял для нее щедрые дары.
И снова минуя Киев, направился Ярослав к пещерам, указанным Предславой Отыскать обитель Антония не составило труда - крест стоял на том же месте, указывая всем путь. Встретить великого гостя Антоний вышел сам.