Все части детектива здесь
Потом я приближаюсь к двери, и внимательно осматриваю то само маленькое окошечко, через которое мне подают еду. Итак, похититель приходит, отмыкает это окошко ключом, откидывает дверцу и... Рассматриваю внимательно крупные болты, на которые крепится откидной механизм этой дверцы. Потом внимательно смотрю, на каком расстоянии от этой самой дверцы находится замок самой двери. Замок, между прочим, старинный, ключ наверняка огромный, вряд ли получится открыть, как современные замки.
Часть 8
Клим
Даня влетает в кабинет так стремительно, что сносит все на своем пути, в том числе и меня. Я сам уже было хотел пойти к нему за новостями, но сейчас в этом нет необходимости. В обоих делах все глухо, как в танке, ни улик, ни каких-то зацепок и до сих пор непонятно, где сейчас Марго и как нам искать ее. Сегодня уже третий день со дня ее похищения, но никаких требований преступник не выдвигает.
– Ты куда несешься? – спрашиваю я этого эксперта с взлохмаченной гривой, спускающейся на плечи. Как только она ему работать не мешает?
– К тебе, друг мой! У меня кое-что есть для тебя. Ноутбук нужен.
Он вставляет в ноут флешку и говорит мне:
– Смотри, Вера Ватрушкина, ее родители и муж живут вот здесь – он тыкает пальцем в экран – вот тут – тупик, а тут она видела человека в черном. Ну, примерно тут... Так вот, вот на этом доме есть камера видеонаблюдения. Я запросил у них записи, просмотрел – и, вуаля!
Он включает запись с камеры. На ней явно видно, как человек в черном плаще, длинном, чуть не до самых пят, в длинном капюшоне на лице идет мимо этого самого дома, видимо, не подозревая, что там есть камера видеонаблюдения. Также можно увидеть на его лице белую маску с широкой, натянутой улыбкой, внушающей страх и ужас. «Черный человек в белой маске» – подходящее название для какого-либо триллера.
– Погоди-ка! – говорю я и включаю еще один ноут. Нахожу на нем запись с камеры видеонаблюдения у ворот Руслана, внимательно всматриваюсь в запись и наконец резюмирую – Даня, это разные люди!
– Чего? – спрашивает тот и внимательно смотрит в оба экрана – с чего ты взял?
– А ты глаза-то разуй! Я тебе говорю – это разные люди! Смотри, у этого, который у Марго, оригинальная обувь, а у этого – мужские сапоги. Этот какой-то словно надутый, как специально себе объема нагнал, а тут – просто плотный человек, высокий, но плотный. У них даже маски разные.
Даня внимательно смотрит в оба экрана и наконец изрекает:
– Чертовщина какая-то! То есть их двое?! Интересно, они знают друг о друге?
– Ну, тут может быть несколько вариантов: первый – они сообщники и знают друг друга; второй – они абсолютно не знают друг о друге и при этом вот этот – я тыкаю в монитор с записью у дома Марго – зачем-то копирует этого; ну, и третий – все это лишь совпадения, они друг друга не знают, и один не подозревает о том, что он копирует второго. А, да, есть еще один вариант – один из этих товарищей, это тот, кто принес Соловью коробку с останками Веры Ватрушкиной.
– У меня сейчас голова закипит. Еще новости! Теперь их, оказывается, двое! Что, черт возьми, происходит с делом этой Ватрушкиной и зачем похитили Марго?
– А знаешь, Даня, поскольку Ватрушкина боялась этого черного, значит, он чем-то ей угрожал. Понимаешь? То есть угрозы эти были не беспочвенны! И убили ее именно по той причине, по которой угрожали ей. А вот вопрос о том, откуда взялся второй, зачем он закидывает нас считалочками, и знаком ли он с тем, кто угрожал Ватрушкиной – остается открытым.
– Клим, ну, кому могла помешать какая-то там маникюрша? Что такого она могла узнать, что ее так беспощадно казнили, словно стараясь вообще стереть с лица земли все следы ее пребывания. И зачем вообще он принес останки Ватрушкиной Соловью? Мог бы развеять их по ветру, и никто бы в жизни не догадался, что это именно она.
– Я думаю, что Соловью ее останки принесли из каких-то ритуальных соображений, на самом деле, убийца рассчитывал на то, что Соловей именно так и поступит – примет это за мусор и развеет по ветру. А Соловей отправил это в комитет. Либо был еще какой-то мотив такого поступка, о котором мы пока не догадываемся. И если с Верой Павловной поступили столь жестоко, значит, она знала то, что никому не следовало знать, а раскрытие этой информации приравнено к тому, что кому-то придется очень не сладко.
– Ну, и что это может быть такое?
– Я думаю, что это что-то, связанное с заводом, на котором работал Соловей. Подождем оперативника, которого я отправил туда. Думаю, он сможет хотя бы что-то прояснить.
Макс, тот самый оперативник, возвращается через пару часов. Ворчит, не глядя мне в глаза:
– Я думал, там нормальное современное предприятие, тем более, вон, энергетики производят, а там какие-то «а-ля восьмидесятые» – говорит он – снаружи все красиво, а внутри древность древняя. В коридорах даже камер нет.
Мы с Даней, который снова пришел ко мне, только вот уже словно забыл, зачем, смотрим на него и ждем, когда он начнет говорить о деле.
– Макс! – морщусь я – ну хватит ныть! Давай, говори, что ты успел выяснить.
– Короче... Ватрушкина вошла на территорию завода, согласно журналу, в тринадцать часов двадцать пять минут. Это, кстати, было больше месяца назад, но мне повезло – на вахте был тот же самый охранник, что и тогда, и он хорошо ее запомнил. Такая, говорит, яркая девушка. Он подробно объяснил ей, куда идти...
– Погоди, а он что, не знал, что ли, что Соловей в командировке?
Макс смотрит на Даню, как на дурака.
– А ничего, что на заводе почти восемьсот человек работает? Он что, должен знать всех, кто по командировкам раскатывает?
– Ладно, ладно, молчу...
– Вот и помолчи... Так вот, он все ей подробненько объяснил, она ушла, а назад вышла только в четырнадцать часов десять минут.
– Подожди... Ты хочешь сказать, что на территории завода она пробыла сорок пять минут?
– Именно так. Я обошел бухгалтерию и отдел кадров, и девушки в отделе кадров тоже ее вспомнили. Она заходила к ним, узнать, где ей найти Соловья, поскольку в лаборатории его не оказалось. Но во сколько она заходила – они не помнят, а в кабинете у них камер нет, равно, как и в коридоре.
– Что за прошлый век? – качаю я головой – уже все везде камер понатыкали, а тут, видимо, руководство жалеет. Ну, ладно, допустим, минут десять она потратила на то, чтобы дойти до лаборатории, не обнаружить там Соловья, пойти в отдел кадров – кстати, он далеко от лаборатории?
– Да нет... Даже на том же этаже...
– Ну вот, десять минут на все про все. Но где она была остальные тридцать пять минут?
Я смотрю на Макса и Даню.
– Есть соображения?
Оба грустно мотают головами.
– Да откуда...
– И что делать будет? На заводе этом ни камер, ничего.
– Слушайте, а вообще, что она могла увидеть такого на этом дрянном заводике? – спрашивает Макс.
– Или услышать. Ну, скорее всего то, что могло кому-то серьезно навредить.
– Слушайте, мы так ни до чего не дойдем. Это могло быть что-то, начиная от измены директора своей жене с секретаршей и заканчивая, не знаю, воровством продукции.
– И куда потом эту продукцию? А за измену – ну, не думаю, что кто-то кинулся бы вот так серьезно убивать.
– Слушайте! – я так и знал, что Данина светлая голова рано или поздно покажет себя – есть один вариант, правда, он сложноват и длителен технически, но все же. Давайте возьмем отпечатки со всех дверей, ручек и наличников на заводе и потом проверим то помещение, где найдем эти отпечатки.
Я стучу пальцем себе по лбу.
– Дань, ты представляешь, какой это объем работы? И потом, прошло больше месяца, там все эти отпечатки уже давно в лету канули.
– Ну, попытка не пытка, все равно у нас нет других вариантов. Где-то же она должна была стоять, если уж за чем-то наблюдала или что-то подслушивала, а когда человек стоит, спокойно он это делать не может – может опереться на косяк, задеть за дверь...
– Может, она вообще это неизвестное «что-то» видела в коридоре?
– Я говорю – мое дело предложить. Все равно у нас больше нет вариантов.
Вообще, Даня прав, конечно, вариантов у нас совсем немного. Поручаю это оперативникам, глядишь, так мы и вправду поймем, где пропадала Вера Павловна целых тридцать пять минут.
– Да, кстати – вспоминает Даня – сообщение в издательство о том, что похитили Маргариту, было отправлено с аккаунта без указания личных данных, то есть человек образно говоря назвал себя, как написано здесь, «Демоном справедливости» и отправил сообщение. Так вот, это было сделано из интернет-кафе на улице Веснина. Я туда направил оперативника, там наверняка есть камеры видеонаблюдения.
– Хорошо, будем надеяться, что хоть там на камерах будет что-то путное.
Все расходятся, и я остаюсь один. Мыслей в голове – невероятное количество, но увязать все детали двух дел мне совершенно не удается. В кабинет заглядывает оперативник.
– Клим, слышь, там наши ребята, которые список этого алкоголика Бугая проверяли, говорят, что какая-то баба из компании сказала, что видела странного постороннего тогда, когда они отмечали возвращение Кольки-цыгана.
– Че за баба? Почему сюда не привезли?
– Да она ногу сломала, лежит в своей халупе, стонет, с гипсом, все дела. Жалуется, что никто не навещает, то есть, никто выпивки не принесет – так это можно расценивать.
– Ну, ясно. Адрес-то ее известен?
– Да, Сосновая пять, вторая квартира.
Интересно, почему со второй квартирой у меня всегда возникают какие-то странные ассоциации?
– Со мной поедем? На всякий пожарный?
– Поехали, я не против.
В машине я спрашиваю у него:
– Как ее хоть зовут-то, бабу эту?
– Кирьянова Анфиса Георгиевна, тридцать лет, сидевшая...
– По какой?
– Кража. Проживает в собственной квартире, которая досталась ей после смерти родителей. Нигде не работает, по коммуналке долги, на что живет – непонятно, мужа нет, детей нет...
– Какой тут муж, какие дети при таком образе жизни?
– Ну, многие после тюрьмы выправляются, Клим.
– Ладно, пойдем, приехали.
Мы поднимаемся на первый этаж старенькой пятиэтажки. Дверь не заперта, видимо, хозяйка квартиры рада гостям в любое время, тем более, если они придут не пустыми. Открываем ее, входим внутрь, в нос резко ударяет запах перегара, немытого тела и протухших продуктов.
– Кто там? – слышим резкий, грубый голос – че надо?
– Здравствуйте, Анфиса Георгиевна!
Она лежит на кровати с загипсованной ногой, и честно говоря, я с трудом верю, что ей всего тридцать лет. Редкие короткие волосы, потухшие глаза, фингал под одним из них, лицо серого, землистого цвета. На худом теле – халат в цветочек, в пальцах зажата сигарета. Увидев нас, она тут же тушит ее, улыбается, видимо, думая в этот момент, что улыбка красит ее, а потом говорит:
– Ой! Какие мальчики! Давно у меня таких не было, давно! С чем пришли, молодые люди?
Она силится встать, но тут вспоминает о том, что на ноге у нее гипс и, зло ударяя по нему ладошкой, заявляет:
– Эх, если бы не эта штука! Я бы вас приветила!
Ловлю себя на том, что в этой квартире даже на стул сесть неприятно, а потому слово «приветила» в ее устах – это просто какая-то насмешка.
– Анфиса Георгиевна – говорю я – я майор Следственного комитета...
Показываю ей «корочку», и она тут же настораживается.
– Мне нужно задать вам несколько вопросов.
– Заради вас – все, что угодно! – она пальцем подманивает меня наклониться к ней, а когда я это делаю, шепчет – а нальешь, начальник?
– А это смотря какими будут ваши ответы – шепчу я в ответ и улыбаюсь.
– Задавайте! – мрачнеет она – да побыстрее, некогда мне с вами тут рассусоливать.
Можно подумать, что у дамочки в гипсе дел миллион.
– Анфиса Георгиевна, скажите, вы помните вечеринку чуть больше недели назад, когда Колька-цыган откинулся?
– А то! – она опять веселеет – знатно тогда гуднули! Вся округа собралась, весь, так сказать, цвет общества.
За моей спиной раздается смешок.
– А ты там не смейся – женщина поднимает свой сухонький кулачок и грозит оперу.
– Извините – бормочет тот, но продолжает хмыкать.
– Да, так вот – все собрались. Знатная попойка была. Мужики общак на это дело кинули – ну еще бы! Сам Цыган тут!
– А синяк этот вы на этой гулянке заработали? – спрашиваю я ее.
Она кивает.
– Мужика не поделили с Танькой-шлепногой?
– С кем, простите?
– С Танькой-шлепногой – повторяет она – ну, хромает баба! Но в рожу заехать мне смогла.
– Мда, ценное качество – не унимается за моей спиной оперативник.
– Анфиса Георгиевна, до меня дошли сведения, что вы видели посторонних на той гулянке?
– Не то, чтобы посторонних, начальник... Понимаешь, просто в компанию пришел человек, который, ну... выбивался из общего ряда, скажем так. Своих-то мужиков мы за версту чуем, а этот какой-то... Как не от мира сего.
– И что же в нем было такого?
– Он был... слишком аккуратным. Бритым, с таким благостным круглым лицом, чистый весь какой-то, зубы здоровые, белые. В общем, не похож на наших алкашей.
– А во что был одет?
– В черном во всем. Футболка, спортивные штаны, и очки черные на поллица.
– А фоторобот его сможете составить, если я к вам завтра сотрудника отправлю?
– Смогу, но сам понимаешь, начальник... Сначала надо бы подлечиться.
– Да будет тебе, успокойся. Подлечишься.
– Не сказать, что я его прямо четко запомнила.
– А с Танькой из-за него подрались?
– Не, ну ты что? Он бы на нас и не посмотрел бы даже. Из-за другого.
– А он пил что-то или нет?
– Он принес ящик хорошей водяры, но сам, однако, пил мало. И вообще, я после того, как с Танькой цапнулась, ушла, так что насчет этого ничего не скажу. Ну, вроде пил он... но не так, как наши мужики.
– Ну, а водка-то его нормальная была?
Она захохотала, показывая беззубый рот.
– Вроде никто не сдох, начальник!
– Ладно, а вы видели, как он вообще оказался на этой вашей вечеринке?
– Да он со Шмелем пришел, они вроде знакомые, что ли?
– А вы знаете, где этот Шмель обитает?
– Знаю, конечно, он в хате живет на Московской улице, в частных домах. Но номер не помню. Ты там на улице спроси у народа – его все знают.
– Вот это уже серьезный разговор! – говорю я и встаю – завтра к вам придет сотрудник – поможете составить фоторобот.
– Начальник, а как же...
– Тсс! – говорю я – только не сегодня. А то завтра от вас не будет толку. А вот тот, кто завтра придет – принесет обязательно. За труды, так сказать!
Выходим с опером на улицу, тот смотрит на меня и спрашивает:
– Что делать будем, шеф?
– Поехали на Московскую к этому Шмелю. Может он что-то внятное скажет. Хотя... Этот контингент соврет – не дорого возьмет. Эх, нельзя слишком верить в их слова!
– Мы же ничего не теряем. Поедем, прокатимся...
На Московскую мы прорываемся сквозь вечерние пробки, иногда жалея, что система дорог в нашем городе практически не подразумевает окольные пути.
На Московской нам сразу подсказывают, где живет тот самый Шмель – видимо, здесь это знаменитая личность. Когда спрашиваем о нем у одного мужичка известной наружности, тот говорит о Шмеле с трепетом и благоговением, видать, тот пользуется популярностью среди местных жителей.
– Они тут все в заквасе вечном, что ли? – спрашивает меня опер – кого не встречаем – все малость не трезвы, такое ощущение, что полгорода пьет.
Дом этого самого Шмеля – халупа, вросшая в землю практически по самые окна, встречает нас «приветливо» распахнутыми воротами, откуда в буквальном смысле слова выползает худой мужичок в трениках и майке-алкоголичке.
– Эй! – окликаю его – ты – Шмель?
Тот смотрит на нас жутким стеклянным взглядом, а потом мотает головой из стороны в сторону, отрицая сей факт.
– А где Шмель? – спрашиваю я.
– Там он – у мужика заплетается язык – спппииит!
Мы входим в дом, атмосфера в котором ничуть не лучше, чем в квартире Анфисы Георгиевны, только бардака больше. На кровати в куче непонятного тряпья лежит, отвернувшись к стене, здоровый мужик.
– Слушай, шеф – говорит мне оперативник - что-то не нравится мне все это... Запах тут... Нехороший какой-то.
– Да я и сам чувствую – машу рукой – что-то не больно-то он на живого похож.
Я прикасаюсь к плечу мужчины.
– Холодный. Давно умер.
– Интересно, он сам, или его того?
– Спорный вопрос. Экспертиза выяснит.
Осторожно переворачиваю его – глаза Шмеля остекленели и неподвижно смотрят куда-то в сторону, словно бы он с кем-то разговаривал и внезапно умер.
– Ну, что... – говорю оперу – вызывай наших и труповозку. Тело пусть забирают, а вы все тут осмотрите.
– Слушай, шеф, а мне вот интересно, этот, который здесь до нас был – он знал о том, что Шмель кони откинул?
– Вряд ли. Ты видел, в каком он был состоянии? Скорее всего, потряс собутыльника за плечо, подумал, что тот спит, не стал ничего выяснять и ушел.
Марго
Где же ты, Руслан? Я даже не понимаю, насколько давно нахожусь здесь... Счет времени потерян и судить о том, ночь сейчас или день, я могу только по узкой полоске света, пробивающейся сквозь щель в досках на окне.
От нечего делать я решаю потщательнее осмотреть место своего заточения.
Поднимаю матрац – под ним пусто, да и не удивительно, сам матрац представляет из себя нечто вроде старинной ватной модели восьмидесятых годов. Тщательно ощупываю его – ничего. Честно говоря, я сама не знаю, что именно ищу. Наверное, то, что станет для меня орудием моего спасения. Гора одноразовой посуды и пластиковых бутылок в углу точно ничем мне не помогут. Разве только что поджечь их, устроить пожар и задохнуться в нем, но... Ни зажигалки, ни спичек у меня нет. Да и не дурак этот неизвестный, чтобы мне их оставлять.
Унитаз... Открываю крышку бачка. Пластиковое устройство внутри крайне слабое и навряд ли может мне чем-то помочь, честно говоря, даже не представляю, как можно его использовать. Что еще? Кандалы, валяющиеся на полу, с длинными тяжелыми цепями, намертво вмонтированные в бетонный пол. Внимательно осматриваю их, особенно те части, которые предназначены для того, чтобы обхватить руки и ноги. Нет. Не вижу в них никакого смысла. Хотя... Стоит подумать, может быть, и получится их использовать каким-либо образом.
Потом я приближаюсь к двери, и внимательно осматриваю то само маленькое окошечко, через которое мне подают еду. Итак, похититель приходит, отмыкает это окошко ключом, откидывает дверцу и... Рассматриваю внимательно крупные болты, на которые крепится откидной механизм этой дверцы. Потом внимательно смотрю, на каком расстоянии от этой самой дверцы находится замок самой двери. Замок, между прочим, старинный, ключ наверняка огромный, вряд ли получится открыть, как современные замки.
Но кое-что сделать можно, по крайней мере, попробовать. Попытка не пытка. В голове у меня рождается сразу парочка рискованных и подходящих для осуществления планов. Кто не рискует, тот... Ну, это известная истина, самое главное здесь – не ошибиться, иначе это грозит мне потерей самого ценного, что есть у человека – жизни.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
