Я искал эту могилу очень давно. Много раз приезжал на Ивановское кладбище, что находится на Московском форштадте, в Риге. Знающие люди убеждали, что могила непременно там. Да вот беда, отыскать её всё не получалось… И вот, наконец, удача улыбнулась мне! Этот памятник действительно непросто углядеть среди старых крестов, ведь имя усопшего на камне полустёрлось, крест покосился, а само надгробие заросло и покрылось мхом… Но я нашёл эту могилу. Здесь покоится поистине легендарный человек, навсегда вошедший в историю российского театра -- Константин Николаевич Незлобин (1865-1930). Знаменитый русский режиссёр и антрепренёр, имя которого когда-то гремело на всю Россию.
Мы помним, сколь много сделал он для развития театрального дела в Риге. В 1909 году в связи с организацией своей антрепризы в Москве, Незлобин покидает Ригу. В сентябре, на Театральной площади, в помещении, где ныне работает Российский академический молодёжный театр, началась жизнь его нового театра. В 1911 году в Петербурге, на Офицерской улице, К.Н.Незлобин открыл свой второй столичный театр, который на общем фоне петербургской культурной жизни стал одним из самых серьёзных и значительных.
Имеет широкое распространение ошибочная дата рождения К.Н.Незлобина (1857). Исправить неточность помогло свидетельство о смерти, составленное по данным паспорта покойного. Это подтверждается также «Справочной книгой о купцах СПБ», за 1890 г.
В 1914 году началась Первая мировая война. Незлобинское театральное предприятие стало испытывать серьёзные финансовые затруднения и его пришлось реорганизовать в Товарищество актёров. Сам Константин Николаевич едет в Ригу, где возобновляет свою работу в Русском театре, но начавшееся в 1915 году германское наступление расстраивает все планы и вынуждает отправиться в эвакуацию.
В январе 1917 года в Московском театре Незлобина случился пожар. Сгорела мебель, декорации, пострадал пол в зрительном зале. Лишь в 1918 году Товарищество актёров вернулось в отремонтированное здание. Но в революционной России уже разгоралась Гражданская война… В этих условиях заниматься искусством оказалось крайне сложно.
Константин Николаевич получил назначение на пост режиссёра–администратора Александринского театра, но ему было крайне трудно привыкать к новым условиям революционного времени. Предложенная работа не давала прежней самостоятельности в творчестве, к которой Незлобин привык за долгие годы своей театральной карьеры. Не находя возможным действовать в сложившихся обстоятельствах, он отказался от должности.
В 1922 году Московский и Петроградский театры Незлобина как частные предприятия были окончательно упразднены органами Советской власти.
Некоторые деятели сцены восприняли потерю им театра со злорадством. Так, актриса Н.Тираспольская язвительно писала, что Незлобин после революции «утерял своё орлиное оперение». Незлобин не просто лишился своего театра. Он лишился родного детища, без которого не мыслил существования.
Летом 1919 года уже в независимой Латвии русские театралы предпринимают шаги к восстановлению театральной жизни. С этой целью А.С.Блохин создаёт Русское театрально–художественное общество. Историческим днём в культурной жизни русской Риги стало 21 сентября 1921 года, когда в помещении Рижского латышского общества премьерой комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума» начал свою работу театр Русской драмы. Его организатором стал актёр и режиссёр Михаил Муратов, некогда выступавший в незлобинской труппе. Он пригласил К.Н.Незлобина на пост главного режиссёра, и его приезд в 1922 году совпал с двадцатилетием первого посещения Риги.
Рижане встречали Незлобина радостно. Многие вспоминали старые спектакли. Константин Николаевич был окрылён: «Я приехал двадцать лет тому назад в Ригу, в город, которого до того времени совершенно не знал. И после первых же спектаклей, встретив со стороны рижан такое исключительное сердечное к себе отношение, я полюбил Ригу и понял, что здесь можно и должно работать. С тех пор и по сей час это мой любимый город, и я бесконечно счастлив, что судьба опять привела меня сюда работать. Мне будет отрадно, если я смогу что–нибудь сделать для моего любимого искусства в Риге».
Незлобин со всей душой отдался любимому делу. Здесь собрались не просто хорошо знакомые ему коллеги по сцене, но мастера высокого класса. Под его руководством в Русской драме как будто воскресли спектакли московских сезонов с участием Е.Рощиной–Инсаровой. Событием стали гастроли артистов Московского Художественного театра: М.Германовой, В.Качалова, Е.Полевицкой, выступавших вместе с актёрами Русской драмы.
Русский театр скоро стал популярен, но к сожалению, его деятельность не обходилась без досадных эксцессов. Так, открытие сезона 1923/24 гг. ознаменовалось громким скандалом. Во время спектакля на сцене неожиданно погас свет, после чего началась пальба петард, а с балкона сбросили колбы со зловонной жидкостью. Это было устроено латышскими национал–радикалами «в знак протеста против внедрения инородческого искусства в латышское историческое здание».
16 февраля 1923 года театр и рижская общественность торжественно отмечали очередную годовщину сценической деятельности Незлобина. В день празднования Константин Николаевич играл свою любимую роль Изидора Леша в пьесе О.Мирбо «Раб страстей». После спектакля начались поздравления. Делегация Русского театрального общества выразила надежду, что творчество К.Н.Незлобина навсегда войдёт в историю русского театра отдельной блестящей страницей. О связующей роли искусства в международном значении говорил создатель театра «Дайлес» Э.Смильгис. Свои приветствия прислали Московский Камерный театр, Первая студия МХАТа, Ф.Корш, Вл.Немирович–Данченко и многие другие.
Но театр Русской драмы уже стоял на пороге кризиса. Закончив весенний сезон 1923 года, из труппы ушла Е.Рощина–Инсарова, чтобы создать свой, давно ею задуманный Камерный театр. Часть артистов уехала на гастрольные спектакли в Литву, другие — на летний сезон в Юрьев (Тарту), Е.Жихарева и Н.Барабанов покинули труппу.
В мае в Советскую Россию выехал и Незлобин. Ему предложили занять должность главного режиссёра в Ярославском театре. Проработав там пару месяцев и поставив спектакль «Царевна Софья», Незлобин отправился в Старую Руссу, где попытался создать свой театр. Но там его инициатива не встретила поддержки. После этой неудачи Незлобин снова выехал за границу. Он провёл в Эстонии 1924 год в надежде организовать в Ревеле (Таллинне) сценическое объединение, но опять без ожидаемого результата. Удалось лишь поставить несколько спектаклей.
В конце концов он принял приглашение Е.Рощиной–Инсаровой занять должность режиссёра в созданном ею Рижском Камерном театре. Она надеялась получить государственную субсидию, чтобы расширить творческие возможности своего коллектива, но потерпела неудачу. Театр перестал существовать…
Возвращение Незлобина в Латвию совпало с реорганизацией Русской драмы в Товарищество актёров из–за банкротства М.Я.Муратова. Незлобин согласился работать в Товариществе — выступать в спектаклях и быть рядовым режиссёром. Горькое осознание своей ненужности прозвучало в одном из его писем, адресованных А.П.Нелидову: «Единственное, что меня теперь утешает, это то, что всё же моя жизнь не прошла зря, что я что–то сделал для искусства. Мои бывшие незлобинцы пишут мне такие хорошие, такие чудесные письма… Здесь, в Риге, только от одного такого письма можно жить и многое снести…»
Незлобин блестяще режиссирует «Чайку» А.Чехова, ставшую этапным спектаклем Русской драмы. Незлобинская «Чайка» 1926 года — это воспоминание о невозвратной и прекрасной жизни, в которой человек даже в самоунижении — великая ценность. «…А бывают спектакли, когда и зрители, да улицы, куда выходишь в ночную темноту, на снег, да вся наша жизнь покажутся таким ничтожеством, жалким, холодным, после огненного дуновения спектакля… Вчера затрепетала чеховская „Чайка“… К нам снова идёт благородный быт. К нам идёт Россия», — восторженно чествовал писатель Иван Лукаш эту постановку.
Юбиляры Театра Русской Драмы (5 лет).
Нижний ряд: пом. декоратора Герцмарк, художники: Шишко (2), Рыковский, Антонов (3), артистки: Жихарева (4), Ведринская (5), Бертеньева, Таллини, артист Юровский (6), суфлёры Небо и Попов. Второй ряд: артисты: Астарова, Штенгель (7), Полонский, Мельникова (8), уполномоч. Эрдман, директор Гришин (9), Захарова, Полевицкая (10), режиссёр Шмидт (11). Третий ряд: артисты: Де–Бур (12), Яковлев, Барабанов (13), Булатов (14), Унгерн, Незлобин (1), Астаров и режиссёр Унгерн (15). Верхний ряд: реквизитор Максимов, мастер сцены Левенштейн, пом. режиссёра Никитин и Ярошевич, артисты Бельский и Ченгери, зав. освещением Берзинь, артисты: Рунич, Кристи, Рюдберг, Терехов (16), Бунчук (17), Токаржевич, Кондорова, Зацкой, Москвин и контролёр Демидов.
В начале 20–х гг. К.Н.Незлобин участвовал в организации актёрской студии с целью воспитать новую смену творческой молодёжи. Но в пору конфликта Русской драмы и Камерного театра эта студия практически бездействовала. Наиболее удачливые её воспитанники иногда получали возможность разовых выступлений в Русской драме.
В 1925 году, когда Незлобин окончательно осел в Риге, он возобновил работу с молодёжью. В том году состоялось одно из первых выступлений начинающих актёров в пользу Библиотечного кружка при Кузнецовской фарфоровой фабрике. Незлобин поставил сложную пьесу С.Найдёнова «Дети Ванюшиных». Спектакль играли в примитивных сценических условиях, но именно в этой обстановке ярко проявился режиссёрский и педагогический талант руководителя студии. В его руках «сырой материал» приобрёл реальные формы.
О студии заговорили. Высказывали даже предположение, что она сможет стать культурным центром Московского форштадта. Но ещё долгое время незлобинские воспитанники набирались опыта на случайных, плохо оборудованных сценических площадках различных клубов, благотворительных обществ и школ. Однако и в этой ситуации молодые люди создали свой репертуар («Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Островского, «Иудушка» М.Салтыкова–Щедрина, «Каширская старина» Д.Аверкиева, «Майорша» И.Шпажинского, «Капитанская дочка» А.Пушкина и др.). Они объединились в ансамбль. Начинающие актёры приобрели своего зрителя.
В 1927 году Незлобин предлагал директору Русской драмы А.Гришину организовать отделение для обслуживания русского населения в Латгалии и получил ответ, что театру выгоднее отказаться от части государственной субсидии, нежели играть спектакли на Московском форштадте и в Латгалии.
Из Риги К.Н.Незлобин писал тогда в Ленинград своему другу актёру А.П.Нелидову: «Здесь живётся мне не плохо, но всё же как часто бывает бесконечно грустно и без родных, и без языка, без близких, без своего театра…»
Группу молодых незлобинцев назвали «Студией Народного театра». Выступали они на сцене Русской Ремесленной артели на Московском форштадте. Об этой студии так писала литератор и актриса Ирина Сабурова: «Вдоль длиннейшей Московской улицы, отступая на квартал, лениво тянется, огибая островки, рукав Двины, как отдельный локон расплетающейся голубой косы. Берега выложены крупными камнями в венчиках травы. С Двины тянутся скользким ковром рыжие плоты и погромыхивают брёвнами. От канала к пыльной, звенящей трамваем Московской выбегают наверх концы и начала поперечных улиц и просто широкие, неряшливо застроенные тупики. Они все некрасивы, с мутными заливами штукатурки на стенах, с неровно спотыкающимися булыжниками мостовой, но во всех — свежая речная сырость и весёлый ветер.
Ветер треплет плохо приклеенную, пышно–малиновую афишу на зазывной плакатной тумбе. Она стоит на углу, как сундук с королевскими мантиями, выброшенный с чердака на перепутье. Ветер треплет разноцветные лоскутья миражей и очень доволен.
Театр почти у реки, похож на усадебный особняк, только деревянно–коричневого цвета. Широкая лестница, обогнув вестибюль, поднимается к небольшому залу. Со сцены тянет холодом и пылью. За сценой — кавардак составленных кулис, узенький коридорчик с клетушками артистических уборных, некрашеные столы и безжалостно голые лампочки у зеркал. Вот и весь театр. <…> В пустой зале, в ожидании репетиции актёры столпились у сцены: хохот, споры, цитаты из ролей. „Театр миниатюр, — острили в городе: — миниатюрнее всего — таланты“. Но это неправда. Труппа талантлива, только пестра, как мозаика, где все цвета, кроме основного».
Свой первый сезон студия открыла 10 октября 1928 года пьесой А.Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». «Студия Народного театра» бралась решить три репертуарные задачи. Первая должна была осуществлять просветительскую функцию и адресовалась, прежде всего, молодёжи. Вторая, развивавшая традицию народных представлений, — популярно излагать исторические события. Третья служила совершенствованию уровня актёрского мастерства. При этом, как заявил Незлобин, в основу работы театра были заложены принципы Московского Художественного театра: студийная работа и никаких громких имён.
Молодые студийцы работали в трудных условиях. Ирина Сабурова вспоминала о детище Незлобина: «Этот последний его театр — резкий контраст с его прежними театральными предприятиями; несколько запылённых декораций, „реквизит“, помещавшийся в крошечной комнатушке, и деревянное здание театра в предместье города, зал на триста человек, в котором, увы, температура „доходила“ иногда зимою до 3 градусов. <…> Актёры работали бесплатно, большинство из них днём были заняты на службе, и репетиции происходили только вечерами! Каждую неделю ставилась премьера. <…> Театр посещался большей частью местной публикой. Однажды в последних рядах уселись двое бородачей в высоких сапогах, держа в руках… пилы. Очевидно, не доверили „струмент“ в гардеробе, а „посмотреть театр“ всё–таки хотелось…»
Но актёры были молоды и влюблены в «свой» театр. Высокий старик в шубе и меховой шапке, сидевший в первом ряду полутёмного зала во время репетиций, так же внимательно следил за выступавшими на сцене, как и прежде, и так же строго и резко стучала о ближайший стул его тяжёлая палка.
Татьяна Власова пишет: «Нелегко давался Константину Николаевичу ежедневный длинный путь из центра города [ул.Бривибас, 93], где он жил, на далёкую окраину, где находился его Народный театр. Пошаливало сердце, болели ноги, но независимо от самочувствия, в любую погоду, режиссёр пунктуально появлялся в Ремесленной артели, входил в зал, расписанный под гжель художниками фарфоровой фабрики Кузнецова, — царство синих цветов и синих птиц. Когда он начинал расстёгивать пальто, обычно звонкий голос А.Александровой предупреждал: „Константин Николаевич, не раздевайтесь, не снимайте шапку. Сегодня нетоплено“. Он хмуро смотрел на советчицу, но всё же подчинялся. Как только он начинал говорить, изо рта вырывалось облако пара. Говорил же Незлобин интереснейшие вещи: „Нет, нет, придворная дама, испанка, не может, не смеет так держать веер! С помощью веера испанки могут вести сложные разговоры — назначать свидание, признаваться в любви, отвергать возлюбленного. Существует язык веера… Вы считаете, что у вас большие, неаристократические руки и стараетесь их спрятать. Напрасно! Аристократизм руки раскрывает не её величина, а её пластика. Пластика делает руку выразительной, говорящей… Ещё раз!..“
Незлобинское „ещё раз!“ повторялось неизменно и многократно. До тех пор, пока не приносило свои плоды. Он очень точно и детально раскрывал смысл и логику текста, всего происходившего на сцене. Как по волшебству, каждый участник оказывался на своём месте, и то, что ещё недавно казалось непонятным и хаотичным, обретало конкретную форму. Зимой, когда все страдали от холода, иногда начинался ропот. В ответ на него Незлобин демонстративно разматывал шарф, снимал шубу и, пренебрегая стужей, оставался на протяжении репетиции в костюме.
И тогда никто не осмеливался ему противоречить. Один Бог знал, как этот уже пожилой и некрепкий здоровьем человек, живя один, вдалеке от семьи, обременённый заботами театральными, финансовыми и личными, ухитрялся сохранять свою одежду не просто в порядке, но выглядеть элегантным, ухоженным и довольным жизнью».
Работа незлобинского творческого коллектива стала приобретать серьёзный характер. Но именно тогда относительное благополучие молодой труппы рухнуло. Русская драма после реорганизации всё ещё находилась в сложном материальном положении и ревниво воспринимала любую конкуренцию.
В 1928 году Министерство народного образования Латвии, не оспаривая художественного превосходства Русской драмы над незлобинской труппой и признавая большое воспитательно–просветительское значение «Студии Народного театра», приняло решение перебазировать молодёжную труппу в Даугавпилс. Спустя годы А.Александрова, ученица К.Н.Незлобина, вспоминала: «Нас, как ненужных щенят, выкинули из Риги, но Константин Николаевич не бросил нас на произвол судьбы, хотя мог продолжать спокойно работать в Русской драме и не колесить по дорогам Латгалии, которую мы обслуживали. В Даугавпилсе Незлобин был нашим единственным режиссёром–постановщиком, образцом ведущего театра. Он сделал всё возможное и невозможное, чтобы Народный театр и мы, ещё не опытные, могли существовать и надеяться на будущее».
В Даугавпилсе незлобинская труппа быстро завоевала симпатии зрителей. Газеты снова заговорили о прекрасных сценических возможностях коллектива, о свежих молодых дарованиях, о репертуаре, способствующем культурному развитию зрителей. Выражали признательность за благотворное влияние театра на подрастающее поколение. Казалось, Незлобин опять победил. В 1929 году его Студия получила половину от 30 тыс. латов субсидии, выделяемой государством на содержание русского театра. Это решение было принято в значительной мере благодаря И.Ф.Юпатову — начальнику Русского отдела Министерства народного образования.
Но подобное действие было неоднозначно воспринято общественностью. Высказывалось мнение, что деньги, отнятые у Русской драмы, не помогут театру в провинциальном Даугавпилсе, а приведут к гибели театра в столице.
Противоборство Русской драмы и Народного театра К.Н.Незлобина, в конце концов, завершилось полным фиаско последнего. От него отвернулось даже поддерживавшее его Старообрядческое общество. В правительственной субсидии на сезон 1930/31 гг. Народному театру было отказано…
Константин Николаевич Незлобин не пережил этого сообщения. Он умер в Даугавпилсе 4 мая 1930 года. Утром на репетиции почувствовал себя плохо. Вызвали врача, отвезли домой. Он скончался во время спектакля, и его последняя труппа, получив трагическое известие, исполнила свой актёрский долг, доиграв пьесу до конца. Опустившийся занавес был занавесом над одной из славных страниц русского театра, над человеком, любившим сцену и работавшим для неё всю жизнь.
Вечером 6 мая к Рижскому вокзалу подошёл поезд. Сразу за паровозом — товарный вагон, на дверях которого был прикреплён сплетённый из зелени крест. Константин Николаевич Незлобин прибыл в Ригу в последний раз…
На перроне его встречали с венками и цветами представители всех театров Латвии. Огромная толпа народа заполнила привокзальную площадь, даже остановили движение транспорта. Пришли представители русских организаций, рабочие Московского форштадта, учителя и ученики русских, латышских и еврейских школ. Прибыл в полном составе коллектив Даугавпилсского Латышского театра.
Ирина Сабурова так описывала прощание с выдающимся русским режиссёром: «Весь вокзал, часть площади и перрон были заняты публикой. Вся театральная Рига, представители театров, газет, журналов, обществ, купечества и просто театралы — явились почтить покойного.
— Кто это? — услышала вопрос.
— Его последняя труппа, — ответил другой голос.
Последняя труппа! В этих словах была горькая честь. Они шли во главе громадного шествия. Тело Незлобина переносилось в Ивановский собор на форштадте. Идти было долго. Многие, пройдя несколько минут, ехали или совсем выходили из рядов. Но ещё на Московской шествие останавливало трамваи, теснило встречных и широкой волной, под пение хора в ладанной дымке и в ярких пятнах цветов, катилось дальше…»
На Московской улице траурная процессия некоторое время стояла возле здания Ремесленной артели — колыбели Рижского Русского театра, давшей недолгий приют незлобинскому Народному театру…
Церковь Иоанна Предтечи не могла вместить всех пришедших отдать последний долг усопшему. У могилы говорили речи на нескольких языках. На деревьях, едва покрытых весенней листвой, гроздьями висели фотографы. Это был прощальный «аншлаг»…
В своём некрологе журналист Пётр Пильский писал: «Незлобин, увлекаясь своим делом, безрассудно ухлопывал на свои театры сотни тысяч, бросил в пасть театра — в буквальном смысле слова всё своё и всё женино состояние, исчислявшееся почти в миллион рублей… Константин Николаевич умер в 65 лет, и все эти годы были посвящены и подарены только сцене, только театру, только актёрам.
О покойном сердце вспомнят не только как о большом, неустанном деятеле театрального поприща, но и как о хорошем человеке, самоотверженной душе, о воплощении отзывчивости и неподкупной прямоты. Какие редкие, почти не существующие в театральном мире черты…».
Константин Николаевич Незлобин навсегда вошёл в историю общероссийского театрального искусства. Имя его неразрывно связано с Русским драматическим театром в Риге в 20–30–е годы — единственным постоянно действовавшим тогда русским театром за рубежом.
Рождение Русского театра в Риге (2 октября 1883 года)
Это стараются вычеркнуть из истории: «Золотой век» русского театра в Риге
