Всем привет, друзья!
(стиль, орфография и пунктуация рассказа приводится без изменений)
Расскажу. Уж очень наболело у меня на душе. Вот ее карточка. Глаза синие, на фотографии этого не видно, а они у нее, как васильки. А волосы ну, как спелая рожь, густые и пушистые, этого даже фотография испортить не может. Познакомились мы с нею еще до войны и почувствовал я, что жизни мне без нее нет.
— Валя, — говорю, — выходи за меня замуж.
— Нет, — отвечает, — я сначала учиться кончу, а потом замуж. Ну, какая я жена, незакончившая образования?
На том и порешили. И любил я ее, все крепче и крепче и уже всякие предположения насчет дальнейшей своей судьбы строил.
Сяду иногда и представляю себе: я — муж, а жена у меня она. А может быть и сынок будет. И я буду папа!
И, видел я, что и Валя ко мне привязалась. Чуть минута свободная — все ко мне: Алеша, — то да Алеша — это, говорит одно, а в глазах у нее читаю — люблю я тебя, Алеша...
Пытались за нею товарищи приударивать, синие-то глаза всякому любы. Один даже стихи насчет любви принялся писать. Все равно не подействовало. Целовались мы с Валюшкой. Это уж как полагается. И в парке, и дома, и на улице. Один раз нас Григорий Сазонов за этим занятием заметил, сухой человек.
— Во время войны, — говорит, — Алексей, таким делом заниматься — все равно, что предательство.
Я к политруку. Так и так, товарищ политрук. Посмотрел он мне прямо в глаза и говорит:
— Люби, Алексей, коли любишь. Чем больше человек любит — тем он злее к врагу становится. А быть злым, непримиримым к врагу — это хорошо.
Я от матери посылку получил. А в посылке среди другого прочего — голубой платок на шею. Тут как раз дождь, холод, Валя пришла вся промокшая. Снял я с шеи платок, говорю:
— Бери!
— Зачем?
— На память возьми!
Прикинула она на волосы платок — ну прямо в цвет глаз! Повязал я ей раз платок вместо кашнэ — и ушла она... Не знал я тогда, что в последний ее вижу. Так вот и звенит ее смех в ушах до сих пор.
— Досвидания, Алеша!
А какое — досвидания?
Ну, да я расскажу все по порядку.
Словом, немец на этот город напал. Много побило моих товарищей, в том числе и Сазонов, что за любовь меня осудил, политрука того убило, что сказал: «чем больше человек любит, тем злее к врагу становится».
Наша часть ударила снова по городу. И, первое, что мне в глаза бросилось — висилицы на площади. Восемь человек висят и ветер их тихонько раскачивает. И кругом разбитые дома, груды кирпича, развалины, и мальчишка лежит, раскинув руки, мертвый, смотрит в небо, а в руке у него мертвый голубь.
Жители стали понемногу из подвалов выползать, о немцах правду рассказывать. Видел я ровь за городом, где наших семь тысяч расстреляли, видел подвал, куда народу человек сто пятьдесят согнали да гранату в окошко бросили, видел я такое, чего раньше и во сне не видел.
— Валю бы найти, — думал я, — дом-то ее начисто снесло. Соседи ничего не знали. Говорили только, что подругу ее, Женю, в Германию будто увезли. Неужели и Валю?
И вот, идем мы с одним местным жителем по главной улице, показывает он мне на школу с выбитыми стеклами и говорит:
— А вот здесь был офицерский публичный дом.
Заходим, видим — парты ученические повсюду пораскиданы, койки наставлены с соломенными тюфяками, бутылки порасбросаны, пол чем то темным залит.
— Это кровь, — говорит мой сопровождающий, — человеческая кровь. И открывает дверь в какую-то комнатушку.
Первое, что мне бросилось в глаза — лежит кто-то на полу, лица не видно. Волосы спутаны, все кровью залиты и не разобрать, русые они или черные. И тогда сопровождающий мой говорит:
— Вот, бедная, что с тобой сделали, — нагибается над нею и поворачивает лицом к свету.
Видел я в боях многое, но такого не видел ни разу. Сапогами били, изверги, — сказал сопровождающий, глотая слезы, и, вдруг, я увидел — на полу, на том самом месте, где раньше лежала голова страдалицы — набухший, намокший кровью, стоптанный, но голубой платок! Я кинулся к нему. И метка, материной рукой вышита!
Это была Валя...
Сержант замолчал. Он долго смотрел куда-то в даль, словно видел, что-то за горами. Потом сжав кулаки, сказал с огромной силой:
— Я с тех пор их восемьдесят девять гадов порешил. И если даже по колени в крови идти придется, чтоб до них, до гадов, добраться — пойду!
Игорь ВСЕВОЛОЖСКИЙ (1943)
★ ★ ★
Возможно, что события, рассказанные сержантом, происходили в 1941 году в Ростове-на-Дону. Именно там, в конце ноября сорок первого года, когда в результате Ростовской наступательной операции советские войска отбили город, был найден расстрелянный мальчик с голубем в руке.
О мальчике с голубем можно прочитать здесь:
★ ★ ★
ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!
★ ★ ★
Поддержать канал:
- кошелек ЮMoney: 410018900909230
- карта ЮMoney: 5599002037844364