По дороге к голубятне под ноги попадается всякое – ботинок без подошвы, пружина от тетради, банки из-под краски (почему-то две), и поменьше из-под сока (почему-то одна). Можно подумать, что пока земля была под снегом, кто-то это сюда специально приносил.
– Что ты так задираешь ноги? – спрашивает сзади Лила. – Отровчиков боишься?
– Говорят, они злые весной.
– Они не могут быть злыми. Они же там всю зиму просидели, у них яд вымерз.
– Может, голодные? От того и кусают?
– Не говори глупостей! – обрывает меня Лила. – Они не кусаются весной. Только летом.
Но голос у нее не злой, скорее ленивый.
Весна только пришла в город, и мы от нее еще полусонные.
Зелени еще не видно, зато солнце – везде. Такое бледное, круглое, нахальное солнце, как будто оно никогда раньше не светило, ни прошлой весной, ни прошлым летом, а только вот сейчас выглянуло в первый раз. От этого солнца все чешется: шея, лицо, руки, даже глаза. Хочется зажмуриться, закрыться, уползти куда-то в тень. Школьная одежда кажется такой грубой – как мы могли проходить в ней всю зиму?
Мы идем дальше к голубятне, ссориться нам лень, и Лила начинает рассказывать свою любимую историю про девочку, которая умерла от укуса отровчика. Мне немного обидно, потому, что я тоже знаю историю про девочку, которая умерла от укуса отровчика. В нашем городе почти все знают такую историю, хотя, скорее всего, многие девочки в них повторяются.
Но из нас двоих всегда рассказывает Лила.
Все лучшие истории принадлежат ей.
И вот я в третий раз слушаю, как у девочки изо рта шла пена, а врачи по ошибке попали в соседний дом. Дальше будет про то, что мама девочки потом ходила к соседям и била им стекла, хотя они ни в чем не были виноваты. Это всегда была Лилина любимая часть.
Но тут мы поднимаемся в голубятню, и все становится неважно. Пусть эти отровчики подавятся своим ядом, и своими стеклами и своей пеной.
Мы ведь сюда не за этим пришли.
Лила достает тетрадь, которую прятала под кофтой.
На первый взгляд тетрадь самая обычная – в синей гладкой обложке, с пружиной. На самом деле – конечно, нет.
– Итан убьет тебя, – говорю я восхищенно.
У меня нет старшего брата, но если бы даже был – я бы никогда не смогла украсть его тетрадь. Тем более – у такого брата, как Итан.
– Он первый начал. Сказал отцу, что я брала его сигареты.
***
Итан старше нас на три года, ему скоро семнадцать.
Он учится в нашей школе, но ходит с другими темниками, с компанией с левого берега. Они называют его Крао – ворон – хотя на ворона он совсем не похож. Скорее – на коня с темной буйной гривой. Или на орла.
Про этих левобережных у нас только шепотом и говорят: дерутся заточками и крючками, кого-то столкнули в воду зимой, берут деньги со всех лодок, которые швартуются у второй пристани. Лила, конечно, говорит, что Итан ничем таким не занимался, что у него кишка тонка.
А я втайне думаю, что не тонка. Но надеюсь, что, по крайней мере, в зимнюю воду он людей не сбрасывал.
Да, Лилин старший брат наполовину темник – дроу. У них разные отцы. Я дружила с Лилой с шести лет, но ни разу ничего не слышала про отца Итана.
Но что бы он ни делал, на улице его знали.
Зимой мы с Лилой возвращались с хора, и на остановке к нам пристали четверо ребят. Не из банды Итана и вообще не темники. Они требовали денег, а один сзади еще и мерзко хихикал, и я подумала, а вдруг деньгами не ограничится.
От этого стало еще страшнее.
Я полезла за кошельком, пальцы мерзли, дурацкая застежка никак не хотела открываться. Сердце у меня колотилось где-то в горле, я искала взгляд Лилы, но она была напугана не меньше меня.
А потом кто-то сказал.
– Эй, не трогай ее. Это же сестра Итана.
– Которая?
– Вот эта, – неуверенно показал на Лилу. – Хотя может, обе. Короче, идем отсюда.
И они правда ушли.
После этого нас больше с Лилой не трогали – обеих.
Может, кто-то и впрямь думал, что я тоже сестра Итана. Я часто делала у них уроки, а иногда отец Лилы забирал нас и вместе вез на хор.
Перед сном я лежала и представляла, что я его сестра. иногда мне казалось, что это хорошо. А иногда – что ужасно.
***
Лила открывает тетрадку, листы шелестят. Готовятся поделиться с нами своим секретом.
Никто не знает об этом. Никто кроме нас с Лилой.
Итан пишет стихи.
Я знала об этом давно, но никогда не читала. Прочитать хочется, но при Лиле я, конечно, ни за что не стану.
– Целая тетрадь стихов! Шестьдесят страниц, ты подумай.
– Может, он влюбился?
– Он просто дурак! – говорит Лила уверенно.
Он наклоняется над тетрадью, выдирает первый лист, и на секунду лицо у нее почти испуганное, как будто это сам Итан, и она оторвала ему руку. Но Лила храбро комкает лист и бросает в угол. Дергает следующий. Протягивает тетрадь мне, и я тоже вырываю лист, потом еще один.
Оказывается, шестьдесят – не так и много.
Я комкаю листы и делаю вид, что мне ничуть не интересно, о чем писал стихи Итан.
О девушке? Но он ни с кем не гуляет.
На танцах осенью танцевал со своей одноклассницей – Сарой – но потом я больше их не видела. Я оглядываю каждый лист, ищу там имя Сары, но не нахожу. Зато там есть слова “солнце”, “снег”, “озеро”. А еще много зачеркиваний, как будто Итан не сразу понял, какими словами лучше написать.
Пожалуй, стихи про озеро и снег – даже хуже, чем про девушку, думаю я, расправляясь с остатком тетради.
Если левобережные узнают, что он писал такое, они точно не будут больше с ним водиться. А уж если узнают другие…
Через минуту все листы валяются на полу.
– И что будем теперь делать? – спрашиваю я.
Лила тяжело дышит:
– Сожжем, конечно.
Мы сгребаем листы, спускаемся вниз.
Листы быстро чернеют и скрючиваются – а с ними и слова Итана, которые он столько раз черкал. Это даже нельзя назвать костром – так, пламя на пол свечки, вспыхнуло и погасло.
Когда последняя страница догорает, Лила резко поднимается, говорит,что ей надо делать уроки. По ее губам я вижу, что кураж прошел, и ей грустно.
А может быть – стыдно?
Мы затаптываем остатки огня и идем через поле обратно – одинаково медленно, одинаково понуро.
Но Лила не видела, куда упал последний лист.
А я видела.
***
Мы с Лилой прощаемся у яблочной палатки, но я жду пять минут и иду назад. Ботинок все еще там, и банка, и тетрадка, и возможно отровчики. Но сейчас у меня нет сил бояться.
Я достаю из под ящика с кормом последний лист. Расправляю на коленке. Читаю, зачем-то даже нюхаю.
Лиле отец привез из Петрицы волшебные чернила – они вроде бы пахнут вишней и розами, но на самом деле только вишней.
У Итана чернила самые обычная. А вот слова…
Это стихотворение об озере.
О нашем озере – до которого от школы можно дойти за десять минут, в котором по берегам растут пушистые камыши, а в них всегда можно увидеть пустые бутылки. Которое всегда пахнет стоячей водой, и немного – зелеными удобрениями.
Итан написал, что поверхность озера – оловянная. Потом зачеркнул. Потом написал снова поверх. И так еще три раза.
Я кручу лист в руках, в надежде, что там есть еще какой-то секрет.
Зачем писать стих об озере? Ведь оно есть и без стиха? И, наверное, ему все равно, что ты о нем напишешь.
Саре, по крайней мере, могло бы быть приятно.
***
Ночью я тайком пробираюсь к дому Лилы.
Я приходила сюда сто раз, и днем, и утром, и вечером после хора. Но сейчас все выглядит не так. Яблоня, на которую я залезала с шести лет, на которой Итан делал нам качели, как будто тянет ко мне зловещие скрюченные ветки.
Я набираю воздуха в грудь. Надо действовать быстро.
У Лилы никогда не закрывают заднюю дверь, тут же справа висят куртки, куртка Итана пахнет им, а лист я просто суну ему в карман.
И пусть думает, что хочет.
Я так сосредоточена на этом – дверь, куртка, карман – что перестаю смотреть под ноги и спотыкаюсь обо что-то прямо на дорожке.
Это отровчик! И убегать он не спешит.
Значит, Лила ошиблась, думаю я. Бывает же.
А потом уже ничего не думаю, потому что жало впивается мне в ногу. Это так больно, как будто я наступила в тарелку с битым стеклом. Как будто кто-то выкручивает мне ногу, одновременно поливает ее смолой и колет иголками. Я припадаю на колено, но не могу даже лечь, не могу крикнуть и просто закрываю глаза.
А когда я открываю глаза, надо мной – Итан.
– Тшшш, – шепчет он. – Не вертись, я выну жало.
Осенью на уроках здоровья нам показывали как правильно вынимать жало. Но мы с Лилой рисовали сена Джонаса с ослиными ушами, так что я ничего не запомнила.
А вот Итан на том уроке, похоже, хорошо слушал.
Он прижимает мою голень коленом. В кожу впиваются камушки, но по сравнению с отровчиком это почти приятно. Итан наклоняется и быстро проводит рукой – я даже вскрикнуть не успеваю – и вот жало у него в руке. Он отбрасывает его, но мою ногу не отпускает, нажимает на косточку, выдавливая из раны струйку крови. Вот это уже больно, и я пытаюсь дернуться, но моя нога все еще крепко прижата к земле. Да, для человека, который пять раз зачеркнул в стихотворении слово “оловянный”, Итан действует очень решительно.
Наконец он отпускает мою ногу. Я сажусь.
Боль словно накрывают одеялом. она все еще жжет меня, но теперь это слабее, гораздо слабее. По сравнению с той первой болью – просто жалко и смешно.
Я пытаюсь засмеяться, но закашливаюсь. Наконец говорю:
– Спасибо!
– Больше не болит?
– Не болит, – послушно повторяю я.
На самом деле болит, конечно. Но я не хочу спорить с Итаном.
– Подожди здесь, сен Кружевич отвезет тебя домой.
Это он так Лилиного отца называет – сен Кружевич.
– Нет! Не говори им, пожалуйста, – шепчу я.
Итан смотрит на меня, чуть прищурившись, и я жду, что вот сейчас он наконец спросит, что я делаю в их саду среди ночи, и почему нельзя говорить об этом.
Но он просто кивает.
– Хорошо, не скажу.
Он был в куртке и даже шапке, но сейчас ее снял. Задумчиво вытирает пот со лба и вешает ее на ветку яблони. Подает мне руку, помогает встать.
– Сможешь идти сама?
Я снова киваю. Как будто от укуса отровчика разучилась говорить.
А может, никогда и не умела?
Локоть Итана под моими пальцами горячее кипятка. Мы идем вроде бы медленно, потому что я не могу толком наступить на ногу, но на самом деле очень быстро, просто непоправимо быстро.
Мой дом все ближе, я судорожно соображаю, что сказать. Про лист, который до сих пор у меня в кармане – нужен ли он ему? Про Лилу, которая не верила в отровчиков и ошиблась? Про озеро – хотя что про него скажешь?
Выбираю страницу, но прежде, чем успеваю раскрыть рот, Итан распахивает передо мной нашу деревянную калитку.
Прощается и уходит
***
На следующий день я еле плетусь до школы и опаздываю на урок на четверть часа, но этого никто не замечает, даже учительница. Я сажусь рядом с Лилой, она с досадой отмахивается от меня.
Все обсуждают, что случилось ночью на второй пристани.
Левобережные темники подрались с другой бандой из Новисада. И кто-то из тех чужих принес ружье. Два человека убиты, пятеро в больнице. А сколько еще тех, кто в больницу не пошел!
Я открываю тетрадь по математике, пишу число.
Итан ночью тоже собирался на пристань. Недаром, он был одетый.
Итан мог тоже умереть!
Но он не пошел туда и выжил.
Он выжил из-за меня?
– Теперь, наверное, его выгонят из банды, – задумчиво говорит Лила. – И поделом. А может, и банды не будет. Вон скольких положили.
Я нагибаюсь под парту, чтобы поудобней поставить больную ногу. И заодно – спрятать свое пылающее лицо.
Я не расскажу Лиле, куда ходила ночью.
Не расскажу в тот день, и позже тоже не расскажу. Ни летом, когда отец Лилы обзовет Итана “сыном черномазого”, и Итан будет неделю жить в голубятне, а мы с Лилой станем по очереди носить ему еду. Ни через год, когда Итан уедет в в университет, и я приду на вокзал, принесу этот лист, но снова так и не смогу с ним заговорить. Ни через два года, когда он вернется, не закончив учебу, потому что отец Лилы сломает обе ноги, и они останутся совсем без денег. Ни позже, когда он встретит меня вечером с хора (Лила к тому времени бросит петь), позовет на озеро, и я увижу, что оно и в самом деле – оловянное. Ни через десять лет на нашей с Итаном свадьбе, когда Лила расчувствуется больше всех и станет плакать громче моей бабушки.
Это могла бы быть отличная история – гораздо лучше, чем история про стекла и пену. И радостнее. И уж точно правдивее.
Но некоторые истории лучше оставить себе.
Автор: ffairhair
Источник: https://litclubbs.ru/duel/2389-zacherknutomu-verit.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Подписывайтесь на наш второй канал с детским творчеством - Слонёнок.
Откройте для себя удивительные истории, рисунки и поделки, созданные маленькими творцами!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
