Немцы смотрели на наши «выдрыгоны» с офигевшими лицами. Не знаю, что они там думали о нас, но вот взгляды следователей были красноречивыми. Типа: «Рука-лицо». Это еще больше злило меня. Нет, а что мы должны были делать?! Вот брали бы сами и плясали! Я и так выкобенивалась как могла, напоминая робота Вертера, у которого закоротило клеммы. Или как там это у них называется?
Но вдруг фрицы один за другим стали подниматься со своих мест и выплясывать вслед за нами. Они пытались повторять наши движения, что-то пьяно выкрикивая и все происходящее начинало походить на новогодний утренник в дурдоме «Кувшинка».
Последний аккорд завис в воздухе и вдруг кто-то вцепился в мою пятую точку двумя руками. Я испуганно вскрикнула, чувствуя, как ко мне прижимаются чьи-то бедра.
Резко обернувшись, я увидела рыжего немца с толстыми губами, которые он пытался растянуть в улыбке.
- Бетт.. бетт… э-э-э… кровать!
Вот черт! Я покосилась на стол, ища взглядом что-нибудь, чем можно было огреть его. И будет, что будет. Лапать меня удумал, шницель недожаренный! Но тут меня дернули за руку. Это было так неожиданно, что я не удержалась на ногах и уткнулась носом в чью-то крепкую грудь. Господи… неужели меня уже немцы делят? Во веселуха началась. Мы стремительно взлетали по карьерной лестнице. От богомолиц до шаламандр такой резкий скачок! Любому карьеристу на зависть…
Но подняв голову, я увидела грозное лицо Петрова. Он положил мне на макушку свою огромную пятерню, и что-то залопотал по-немецки. Тем временем Леонтьев усадил себе на колени вторую «шаламандру» и схватил за перси. От изумления его брови изогнулись домиком. Клара тоже выпучила глаза, таращась на мужскую руку, сжимающую одну из ее «маракошек». Она, как и я, явно не ожидала таких откровенных заигрываний. Тем более, что для пущего эротизма Гестаповна засунула в лифчик шерстяные носки.
Я же со страхом ожидала, что сейчас остальные фрицы поднимут скандал, но все обошлось. Рыжий расстроено махнул рукой и вернулся за стол, зато кривоногий немчура с круглой плешью на башке, вдруг что-то весело крикнул, тыча пальцем на дверь, ведущую в другую комнату. Мужчины захохотали, следаки закатились вместе с ними, скаля свои белые зубы. Что, блин, происходит?! Нужно было в школе немецкий учить!
Петров убрал руку с моей макушки и, подтолкнув к двери, шепнул:
- Иди в спальню и улыбайся, черт тебя дери! Ты как перед расстрелом!
Ну да… он, конечно, прав. Мы-то должны вести себя как распутёхи, а не бояться каждого прикосновения. Если продолжать в том же духе, фрицы начнут что-то подозревать. Наверняка же нас представили как вполне сознательных простипом.
- Ах-ха-ха! – вдруг закатилась Клара, ерзая на коленях у Леонтьева. – Ой, не могу-у-у-у…
Чего она там не могла, оставалось загадкой, скорее всего, ей полицейский тоже сделал внушение. Вот Гестаповна и выдавливала из себя веселье. Видимо, по ее мнению дамы легкого поведения непременно должны были хохотать дурниной.
Я тоже засмеялась, направляясь к спальне. При этом выписывая бедрами восьмерки. Мне даже стараться для этого не пришлось. Туфли жали так, что моя походка со стороны напоминала утиную.
Петров закрыл за нами дверь и зажег керосиновую лампу.
- Почему вы сами не пришли?! – спросила я, осматриваясь. В комнате стоял шкаф, железная кровать и стол со стулом. Окно было задернуто вышитой льняной шторкой.
- Не получилось! Видишь же, что фрицы пьянку устроили! – раздраженно ответил полицейский. – А вас позвали специально, чтобы сразу обозначить, что вы наши шлю… э-э-э бабы. Будете по деревне спокойно ходить, заниматься важным делом! Домой нас отправлять! Не переживай, мы ночью уберем убитого немца… Его уже искали. Хорошо, что он при жизни мог пьяным забуриться куда-нибудь и проспать часов пять. Поэтому немчура особо не волнуется пока.
- Понятно, - я уселась на стул и подперла голову кулачком. За дверями продолжался кутёж, слышалось надрывно-эротичное хихиканье Гестаповны.
- Ты чего расселась? – прошипел Петров, возмущенно глядя на меня.
- А что? – я недоуменно приподняла брови.
- Нужно изображать фикен, чтобы немцы слышали! – следователь смотрел на меня так, будто я не догоняю.
- Какой еще «фикен»?
- Обычный. Пошли в кровать, - он улегся и похлопал рукой по перине. – Не тяни время.
Скрепя сердце я примостилась рядом. Петров начал раскачиваться на сетке, которая издавала жалобный скрип, и до меня дошло, что он имел в виду.
- Какой-то быстрый «фикен» получается, - съязвила я. – В таком темпе ни один мужик не выдержит.
- Большой опыт? – в полумраке блеснула его белозубая улыбка.
- Дурак. Констатация факта. Это прям не фикен, а рок-н-ролл какой-то, - я подпрыгивала на сетке и все время скатывалась под теплый бок Петрова.
- Начинай издавать звуки, - он все-таки сбавил темп.
- Какие? – я испуганно взглянула на него.
- Страстные. А ну, такого мужика отхватила… - хохотнул следователь. – Красавец, статный, сексуальный…
- Ой-ой-ой… - скривилась я, но тут Петров вдруг принялся щекотать меня и звуки стали куда интереснее и громче. – А-а-а-а-а! Ну, хватит! Ну, пожалуйста! Ох-хо-хо! А-а-а-а!
- Шикарно, - через некоторое время полицейский вытянулся рядом, переводя дыхание. – Это было незабываемо. Меня, кстати, Яков зовут.
- Мг… Яша значит, - фыркнула я. – Прям как цыгана.
- Вообще, Якоб. Наши матери постарались. Дали нам немецкие имена, - задумчиво произнес Петров. – Брата Максим зовут. Максимилиан.
- Расскажу Кларе, не поверит… Максимилиан Леонтьев, - я не смогла сдержать смешок. – Ладно, дальше-то что?
- Выходим с блаженными лицами, чтобы уже всем было понятно, что нам хорошо. – Яша перелез через меня и, вытащив рубашку из штанов, полностью расстегнул ее. – Вот так.
Потом следователь склонился надо мной, и я взволнованно замерла, не понимая, чего он хочет.
- Нужно прическу взъерошить. Чтобы правдоподобнее выглядело.
Через пару минут мы вышли из комнаты, улыбаясь как придурочные. Петров налил себе водки и залпом выпил ее.
- Гут! Гут! – загалдели фрицы, а я присела рядом с Леонтьевым, который продолжал ощупывать Гестаповну.
- Что у тебя на башке? – шепнула она.
- Фикен, етить его мать… - проворчала я. – Полный фикен.