Опостылевшая жена 4
Поняла Маруся - не должна она свою слабость показывать ни перед детьми, ни перед мужем, ни перед сельчанами. С этими мыслями и встала из-за стола, насухо вытерев глаза.
- Тебе вот что скажу, Николай, - сказала сыну, - с отцом я сама разберусь. А твоя помощь мне и вправду нужна. Только в другом - в школу ходи, учись, как следует. Получишь аттестат, поступай в мореходку. И этой, Галине Семёновне, козни не строй. Другого от тебя не жду. Понял ли?
- Понял, мама, - с готовностью ответил Колька, - не переживай, все сделаю, как велишь.
Скрепилась Маруся, сжала в кулак кровоточащее сердце, дожидаясь прихода мужа. Привычно хлопотала по хозяйству, а в голове, будто медные молоточки, стучали мысли: "За что же он так со мной? Души в нем не чаяла... С размаху под дых.. Пришел бы, повинился, так, мол, и так, полюбил, прости... И ведь отпустила бы. Нет, крадучись, как тать в ночи. Слаще, что ли, такая любовь, ворованная-то? И та, пустоголовая... Ни стыда, видно, ни совести нету. И как таких в учительницы-то берут? Чему она может ребят научить, если сама хорошее от плохого не отличает? Как можно отца у детей отнимать? Последнее же дело. Да ведь Колька-то сказал - тяжёлая она! Вот тебе и сон в руку, Мария Ивановна, недаром сегодня всю ночь во сне рыбу ловила. Поймала, радуйся".
Гнетущая тишина повисла в доме Поповых. Ее не нарушали даже Ромка с Настеной, обычно шумные, говорливые. Притихли детишки, достал с полки Библию Трофим Ильич, тоже чует недоброе. Душили Марусю невыплаканные слезы, поплакать бы, а где? В середине дня не выдержала, накинула на плечи шубенку, крикнула свекру: "Я к матери на часок, давно не была. Присмотри за ребятами!" И в двери.
По селу шла, глаза не поднимая. Улицы пустые, а ей чудилось, что из каждого окна смотрят люди, осуждают: "Вон идёт, гордячка. Все-то у нее лучше всех. А мужа не удержала. Чем это она плоха, что Попова на молодую потянуло?"
Прямо с порога упала в материнские объятия, зарыдала, залилась слезами. "Ну, чего ты, чего, Марусенька? Знаю я все, давно знаю. Бабы сказывали. Не стала тебя расстраивать, говорить тебе. Знаю, что тебе он свет в окошке. Что делать-то думаешь, доченька? Ты только с плеча не руби, остынь, потом решай."
- Эх, мама, мама, что ж ты-то молчала? Мне всегда лучше знать, чем не знать. Вот теперь вижу, с кем живу. Не любит, значит, он меня, Степан-то, раз на измену решился. А я его люблю. Дети у нас. Не отдам его той змее подколодной. А самое-то главное - детишки у нас умные растут, давно решили мы их всех учить дальше. Разве я одна с этим справлюсь? Вырастить-то выращу, а выучить не смогу, не сумею, сил не хватит.
- Да кто ж тебе велит-то его из дому гнать? То ли ещё мужики-то вытворяют? И пьют, и бьют, и лодырничают, а некоторые так вовсе дураки-дураками. Степан-то разве такой? И отцом, и мужем хорошим был, и зять из него уважительный, сколько он мне помогал? Полегче-полегче с ним. Поругать поругай, но в меру, палку-то не перегибай на радость той свиристелке.
На том и порешили, успокоилась Маруся, вернулась домой. Вечером детей отправила к соседям, позвала Степана в горницу на серьезный разговор. Дверь прикрыла, чтоб Трофим Ильич ненароком не услышал.
Виду не показывала, муж сначала и не понял, зачем она его зовёт. - Ну, Степан Трофимович, как дальше жить с тобой будем? Так же хорошо, как сейчас, или лучше, без твоей зазнобы?
Как взбеленился муж от ее слов и спокойного голоса. Вскочил, забегал по комнате, загремел стульями.
- Что ты от меня хочешь? Ну знаешь про Галину и знай! Давно пора, второй год я с ней живу! А ты как спишь, дальше своего носа не видишь! И кто ты такая, чтоб нас судить? Любим мы друг друга! Понимаешь ты это - лю-бим! И будем любить, под свою юбку ты меня не загонишь! Не старое время с постылыми женами жить! Свободу давно объявили, значит, и любить мне никто запретить не может!
Не ждала такой отповеди Маруся, растерялась. Пыталась усовестить разъяренного мужа, напомнить о детях, о своей любви к нему. Да где там, Степан и рта не давал ей открыть, свою правду так отстаивал, аж в ушах звенело.
Свекор прибежал на крик, бледный весь, руки трясутся.
- Ты здесь зачем? Иди к себе, твоего дела тут нет! - рявкнул Степан.
- Не разваливай, не рушь семью, не обижай Марусю, - только и успел пролепетать старик.
Степан, выталкивая его в распахнутую дверь, бурчал:
- Учить ещё лезет, себя-то бы вспомнил, старый хрыч.
Успокоился всё-таки немного, перебесился. Тут и Маруся в руки себя взяла. Сказала твердо:
- Ну вот что, дорогой муженёк. Вижу, разговор наш не в ту сторону пошел. Кричать я тоже умею, тебе просто этого слышать не доводилось. Давай так - или говорим спокойно, или молчим. Я тебя слушала, теперь послушай меня ты. Ноги об себя вытирать не дам. Свободы хочешь - иди, не держу. Или для тебя свобода это распутство? Не будет такого, на две семьи жить не дам. Выбирай, где тебе любо - или там, или здесь.
Ещё пуще разошелся Степан.
- А ты у нас тут самая умная! Не забыла, в чьем доме живёшь, голодранка? Пригрели ее, приютили, она мне же на дверь показывает, хозяина из дома гонит. Я, значит, по квартирам скитаться буду с Галиной, а она в моем доме барыней жить! Да если я захочу, завтра же ее сюда приведу, а ты к матери убирайся.
- Нет, Степан Трофимович, не бывать по-твоему. Ты тут про свободу мне напомнил, про советскую власть. Я тебе тоже напомню - 18 лет я в этом доме живу, как твоя законная жена, 18 лет в этом доме работаю, как заведенная. Дети мои здесь родились и растут. Детей тоже выгонишь вместе со мной? Советская власть тебя, партийного, за это не похвалит. Надо тебе - перебирайся к любовнице, нас не трож. Дорогу в сельсовет я хорошо знаю.
Продолжение сегодня в 11-00, в 13-00, в 15-00.