Спустя четыре года Иринка вернулась в деревню. И не потому, что ей было неинтересно в городе. В городе (скорее, в поселке городского типа) было очень интересно: шумно, весело, танцы по вечерам, в магазинах всякая всячина… И говор у нее даже изменился. И училась она хорошо – закончила семилетку с одними пятерочками.
А просто… А просто учиться дальше теперь не имело никакого смысла. Накаркала маманя: Ирка везла в ее дом «подарочек». В огромном, непомерно раздувшемся Иркином животе сидел новый гражданин СССР. Или гражданка… Скорее всего, гражданка, потому как вся Иркина родова по женской линии поставляла Родине исключительно гражданок.
Иринка особо не беспокоилась. Ребеночка она не «нагуляла», а по-честному нажила с законным мужем Константином. И теперь сменила фамилию с отцовской на мужнину. Закрутилось у них с Костиком нечаянно. Он ее не очень-то и замечал в интернате. А тут случайно на танцах носами столкнулись. Столкнулись и обалдели: оба выросли, оба повзрослели. Иринка вытянулась, а кое-где и округлилась – вся при всем! Да и приоделась, безжалостно избавившись от мамкиной плюшевой затертой душегрейки и страшных ботинок на два размера больше. На танцы Ира бегала в нарядном платьице, самолично сшитом по модной московской выкройке. И туфельки новенькие, на каблучке. Два года копила на эти туфельки. И волосы накручены щипцами – ничем не хуже, чем у Орловой или Целиковской получилось.
Костя тоже был хорош. Особенно понравилась Иришке модная полосатая рубашка со шнурками на вороте. Она обтягивала Костины плечи, и от этого парень показался ей невероятно привлекательным. Да еще эта кепочка, чуть сдвинутая на затылок, придававшая Косте залихватский вид.
Они протанцевали весь вечер, а потом Костик проводил Иришку до общежития. В комнату Ира вошла с королевским видом: ни у кого из девочек еще не было собственного провожатого. А у Иры – был. И наплевать, что не городской, подумаешь… Городских кавалеров на всех не хватает. Так можно целый век с танцев одной возвращаться, и замуж не возьмут. Девчонки «за своих» категорически не желали – запрет председатель в колхозе на всю оставшуюся жизнь, а им коровам хвосты на ферме крутить уж совсем неинтересно, лучше здесь, при заводе остаться. А там, глядишь, и жених объявится, комнату дадут…
Но к Косте Ирку тянуло с необъяснимой силой. Вот какая она стала несознательная барышня! Лозунги Маши-активистки напрочь из головы вылетели. Да и не было уже Маши – в прошлом году приехали в колхоз уполномоченные и забрали Машу, как кулацкий элемент-недобиток. Председатель, весь посеревший, даже из дому не вышел, чтобы проводить супругу. Маша кричала, что это все неправда, что она верой и правдой служила народу. Что «там» во всем разберутся.
- Не верьте, товарищи! Вы же меня знаете!
«Товарищи» помалкивали. Теперь стало очень строго, даже «до свидания» боялись Машке сказать. Истуканы, а не люди.
А через три дня председатель, распухший от водки, собрал народ и прилюдно отрекся от жены.
- Я заблуждался, товарищи. Очень сильно заблуждался. Верил, что Мария сердцем приняла новую советскую власть. Предана ей, несмотря на происхождение! Я смалодушничал, не заметив, как под личиной сознательной комсомолки скрывался хитрый и коварный враг!
Он говорил в абсолютной тишине.
Вечером весь колхоз гудел от сплетен.
- Бог не Ермошка, видит немножко, - шептались бабы, - за зло злом и воздалось! Она, ведь, она, блудница отца с матерью извела, помните? Уж такие люди были! Хозяева! Родной дом разорила!
- Помните, бабоньки, как ее отправили в Петроград в уни… они… вистет? Дак, как куколку нарядили, ну просто барышня! Надеялся отец, думал дочка замуж выйдет за городского человека… Уму разуму наберетьси, копеечку, горбом нажитую, приумножит! А она что? Явилась в осьмнадцатом году, развратница, в красной косынке, с папироской в зубах! Тьфу! Никого не пожалела, всех, даже деток малых, под одну гребенку, и в Сибирь! Сучка!
- Так ей, так!
- Поделом!
- А, говорят, теперь расстреливают!
- Пущ-а-а-а-й… Еще бы этого, конопатого председателя – прибрали, ослобонили народ…
- Монастырь обездолили, обесчестили!
- Деток малых во блуд ввели со школами этими!
А ночью бабы кляли себя за злые языки и отчаянно молились на образа, жалея, что невольно пожелали несчастной Маше лютой смерти. Особенно страстно молилась Иркина мать. Она уж совсем распустила язык. А все из-за дочки, все из-за дочки… Сбила с пути кровиночку Машка окаянная. И все равно – жалко бабу.
Да, Машу, белую, рассыпчатую, взлелеянную родителями на сливках, да сдобных хлебах, было жалко. Позабылись расстрелянный под горячую революционную руку настоятель Дымского монастыря. Помнится, прикатил из Тихвина броневик с комиссарами. В самый светлый праздник Пасху прилетели, будто специально подгадывали. При всем честном народе настоятеля в праздничном уборе из алтаря вытащили и пихнули в броневик!
Монастырь закрыли до особых распоряжений. Пока вешали амбарный замок на ворота, Машка, вскарабкавшись на броневик разразилась пламенными революционными речами, пока не надоела комиссарам. Они ее не очень вежливо с броневика спихнули и уехали.
Настоятеля расстреляли где-то по дороге.
Братии, чтобы не умереть с голоду, пришлось организовать сельскохозяйственную коммуну. Игумен Феоктист брал подряды на работы. Коммуна из двадцати старательных в труде монахов пользовалась популярностью. Не хуже трактора пахали! Отработав на ниве земной, принимались за ниву духовную – крестили, поминали, молились, пестовали верующих, дарили надежду. Веру ведь не убьешь, на пудовый замок запрешь. Эти мужчины несли Бога в своих сердцах.
А Маше, наверное, Бог очень мешал. Она донесла на монахов, куда следует.
Но, когда приехали уполномоченные, забирать было некого. Братия пропала без вести, будто растаяла снежным комом на жарком солнце. Поиски преступников результатов не дали.
Народ безмолвствовал, кто-то плакал, кто-то радовался в надежде на то, что монахам удалось спастись в дремучем урмане медвежьих лесов и торфяных болот.
По Машкиной инициативе Дымский монастырь назвали Красным Броневиком и организовали там коммуну по производству кирпича. Бравые комсомольцы разбирали монастырь по кирпичику, ломали стены и разоряли древнее кладбище. Святотатство неслыханное!
И вот эту Машку теперь увезли. Да еще и собственный мужик от нее отрекся. Бог наказал! А может, бес, которому она так старательно служила…
Иришка даже удивилась: почему-то разговоры о Марии быстро стихли. Про нее забыли. Но и она сама недолго горевала по кумиру пионерской юности. Некогда горевать было. Да и зачем – так просто не сажают.
А вот по отцу, умершему прошлой зимой от простуды, Ирка убивалась долго. Она приехала на похороны и видела, как валялась, каталась по снегу мать:
- О-о-о-ой, да на кого же ты нас покинул, кормилец! О-о-о-ой, да как я теперь буду одна жить!
***
И вот теперь Иришка возвращалась домой, круглая и толстая, как баржа, мужняя жена. Только толку от этого замужества – Костик в деревню отказывался возвращаться.
- Родишь пока дома. А я уж завод бросать не буду, поработаю. Ребеночек будет, может, комнату дадут, а, Ирка? – то ли спрашивал, то ли убеждал он молодую жену.
А это значило, что мать примется вопить и причитать. На документ из ЗАГСа ей плевать с высокой колокольни – не венчанные, свадьбу не игравшие, какие же это муж и жена? И где муж? Объелся груш? Дура! Дура! Ой, дура…
Иринка зашла в горницу, нарядная, с завитками на голове, в ситцевом платьице, обтягивающем живот и замерла на пороге. Мать копалась за печкой. Сестренка шила у окна. Бросив шитье она козой скакнула к Иринке.
- Няня! Няня приехала!
Мать живо выглянула из занавески. Брови ее радостно вздернулись, и на щеках вспыхнул румянец. А потом она увидела Иркин живот. И началось…
Вот так вернулась домой Иришка, соломенная жена. И пошла-поехала ее новая светлая жизнь. Со скандала пошла.
Как не разорялась скандалистка мамаша, а все-таки, с мужиком было полегче. Костя от жены и приплода не отказывался – старался приезжать почаще. За все побывки на завалинке не рассиживался, крутился по хозяйству: разрывался на два дома. И у своих надо помочь, и жениной родне угодить. Никогда не являлся без гостинцев: теще платочек подарит, Ксюшке, входящей в девичество – бусики, жене – обновку. Та грустно улыбалась:
- Ты бы, Костик, лучше байки бы взял на пеленки. Куда мне теперь чулки? Где тут в чулках разгуливать?
Автор: Анна Лебедева