Дед сидел на полу в избе привалившись к печке. Путы его хорошо стянули, так что он пошевелится не мог, конечно, если бы не заговор, то он бы их давно разорвал, да до своих инструментов дополз, а тут вот такая засада. Чем дольше сидел обмотанный нитками, тем глубже погружался в мир Нави. Стала ему мерещится его старуха, только молодая, да озорная, такая в которую он влюбился больше сотни лет тому назад. Она бежала вперед громко и звонко смеясь, волосы развивались в разные стороны.
— Марфа, стой, пропадешь ты в этом мире, — кричал он ей вслед.
— А я Степушка хочу в нем пропасть, устала я уже жить, старая я стала, больная, некрасивая, да злая. Отдохнуть хочу от нашего мира, родных своих повидать, с детушками встретиться, — рассмеялась она и понеслась дальше, — Прости меня, что не подарила тебе сильного потомства, и не плачь, что покидаю тебя. Всю жизнь я тебя Степушка любила, и тут любить буду, но сил моих нет больше оставаться в Яви.
Он кинулся за ней, запнулся за корягу и упал, растянувшись во весь рост.
— Поднимайся, касатик, что разлегся? Навь не то место, где можно спокойно отдыхать, — услышал он насмешливый женский голос.
Дмитрич поднял голову — перед ним стояла босая крупная высокая дородная баба лет сорока в белой рубашке и красной юбке с распущенными волосами подвязанными алой косынкой.
— Ты? — с удивлением спросил Степан.
— А ты ожидал увидать тут Мару или Кощея? — с усмешкой спросила у него женщина, — Или ты думал, что я старая и дряхлая и не справлюсь с тобой. Вон бабка твоя, как только в Навь попала, так сразу унеслась в дальние дали к Калиновому мосту. Марену ждать будет.
— Надька, отпусти меня, — сказал онс тоской, поднимаясь с земли.
— Так я тебя и не держу.
— Девка твоя на меня путы наложила, связала.
— А не надо было ее трогать, внучка она моя самая настоящая, — усмехнулась Надежда, — Даже иногда посильней меня будет.
— Так у тебя таких сколько было, все в Нави погибли, — попытался уколоть ее Степан.
— Не бреши, как шелудивый пес, никто у меня не погиб, не было у них способностей. Всех отпустила в Явь. А вот тебя не мешало бы наказать, изгнать из деревни.
— Кольку-то с детьми за что?
— А причем тут Колька? Он хоть и дерзкий, но бойкий мужичок, пока никому ничего плохого не сделал, а вот ты со своей старухой попытался на моей земле свою невестку угробить, да мою внучку у себя силой удержать.
— Ничего ты, Надька, не понимаешь. Моя Марфа мне только детей рожала, вторую жену я не стал брать, глупый был. У остальных детей тоже дети рождались, и только внук подарил нам щенка. Мы его себе забрали, воспитывали, из Николая хороший волколак вырос, матерый, а у него опять все потомство — это дети. А я ведь моложе не становлюсь. У его детей не будет щенков, они слишком слабые, а когда кто-то из них родит такого, то воспитывать его будет некому, меня уже на этом свете не будет, а на Кольку я не рассчитываю, слишком он ветреный. Жаль, что у нас рождаются только мальчишки-щенки, приходится жениться на обыкновенных женщинах. Хоть бы раз волчица бы была в помете. Да и щенки стали рождаться все реже и реже, уже даже не в каждом поколении. Выродимся мы к едрене фене все, — с горечью сказал он.
— И поэтому надо со своей невесткой вот так по-скотски поступать? Женился бы Николай на другой, да и ладно. Развелись, разошлись, да другую бы он нашел, - нахмурилась Надежда.
— Так не хотел он другую искать, скакал по всем, как блоха по кобелю, а разводиться не собирался. Говорит, что Ирку свою любит. Не хотел я, чтобы он такую же ошибку, как я, совершил. Вот и думали, что если она помрет, то он себе другую жену найдет. Может, даже на твоей Любке женится.
— Какие у тебя розовые мечты, не отдам я свою Любашку за серого волка. Да и вообще, значит, тебе можно было со своей Марфушей до конца ее жизни прожить, а ему, значит, нельзя.
— Так я и говорю, что глупость совершил. Может, у меня бы самого не только дети были, но щенки.
— Завел бы себе собак и радовался, — проворчала Надежда, — Свалились на мою голову. Я-то думала, что проблем у меня с вами не будет. Вы-то давно по лесам не бегаете, на дичь не охотитесь.
— Бывает, что бегаем с Николашкой, — усмехнулся дед, — Чтобы навыки не потерять, а вот людей мы никогда не трогали.
— Это я знаю, но вот так относится к своей невестке хуже зверя, — она покачала головой.
— И что теперь делать будешь? Твоя внучка и так меня наказала, остался я теперь без любимой Марфушки. Выгонишь меня? Я же погибну, — спросил Дмитрич и посмотрел на нее жалобными глазами.
— А ты что предлагаешь? — усмехнулась Надежда, — Хочешь, оставайся в Нави.
— Нет, не хочу, я внуков люблю, хоть они и люди. Николашка один с хозяйством не справится, да и Ирка неизвестно сколько в больнице проваляется. Новое место, ему тяжело одному будет и с дитями, и со скотом. Не вели губить, вели миловать.
— Ой, давай вот без этого, — хмыкнула Надежда, — Оставайся, вот только учти, если только не так на мою Любашку глянешь или на ее дочку, то мигом в Нави окажешь, даже предупреждать не буду и спасительные беседы вести не стану.
— Договорились, — кивнул он.
Степан с грустью посмотрел в сторону, куда убежала его Марфуша.
— Придется учиться жить одному, — вздохнул он.
— Ну да, а теперь нужно придумать, как тело твоей возлюбленной сжечь. Кругом-то вода, — покачала головой Надежда.
— На лодке, как в стародавние времена хоронили.
— Ищи лодку, — сказала она, развернулась и пошла куда-то в сторону густых зарослей.
— Эй, Надежда, выведи меня отсюда, — крикнул Степан ей вслед.
— По нитке и выберешься, — ответила она и, не оборачиваясь, исчезла.
Он потянул за нитку всю в узелках и куда-то провалился. Очнулся он около печки. Напротив него сидела старуха в кресле с вязанием в руках. Она смотрела на него мутными стеклянными глазами. На губах застыла спокойная улыбка. Ему показалось даже, что некоторые морщины у нее на лице разгладились.
Дмитрич стряхнул с себя нитки, встал со своего места, размял затекшие ноги. Он подошел к своей старухе, погладил ее по щеке, прикрыл глаза и поцеловал в лоб. Не стал вязание из рук вынимать, так и оставил ее сидеть с клубком да со спицами. Пут на старушке не было.
— Эх, Марфушечка, хорошую мы с тобой жизнь прожили, — вздохнул он, — Сейчас я затоплю печку, да пойду чинить окно. Николашка нам с тобой окно побил, негодник, а потом буду искать тебе лодку деревянную, чтобы в последний путь проводить.
Дед затопил печку, обтер руки об штаны, да вышел из избы. В сенях взял инструменты, деревянные доски и направился забивать окно.
— Чинишь? — услышал он за спиной.
— Чиню, Надежда.
— Лодку нашел? — спросила баба Надя.
— Не искал еще. В сарайке какая-то стояла, старая, если худая, то починить надо бы. Ты иди пока, я сам всё. Потом придешь. Мне же еще к скотине надо сходить, — вздохнул, опуская руку с молотком. - Она-то не виновата, что мы с бабкой накуролесили.
— Давай я кого позову в помощь, — предложила баба Надя.
— Сеструху Колькину позови, она молодая, а сама с дитями посиди.
— Молодка городская тебе с коровами возиться не будет. Давай я Лешего позову, да втроем мы быстро управимся.
— Зови, — согласился он, — Ох и набедокурили мы со старой, — покачал он головой, — Хорошо хоть померла быстро, не мучилась. Значит, добрым человеком была.
— Ну да, особенно с невесткой-то, — хмыкнула баба Надя.
Дед ничего ей не ответил, а продолжил дальше забивать окно. Баба Надя вытащила из кармана телефон и стала звонить Лешему.
Автор Потапова Евгения