Борис Эйфман представил новый балет – «Преступление и наказание». По сравнению со всеми виденными мною ранее спектаклями мастера этот мне показался более мрачным и самым жестким для восприятия. Такого количества сцен страданий и насилия я не видела ни в одной постановке Эйфмана. Конечно, происходят все эти страсти на сцене не просто так: герои проживают значимые события и эмоциональные состояния, через которые Эйфман, вслед за Достоевским, передает важные для него идеи и мысли – об ответственности, возмездии, поиске Бога и прощении. Я не могу утверждать, что хореограф размышлял именно об этом, но именно так откликнулось мне увиденное. Тем более, что роман я читала давно, и восприняла увиденное как авторское прочтение сюжета Борисом Эйфманом.
События романа описаны в общих чертах и поданы схематично, в киноэстетике – цепи насыщенных эпизодов. Этот прием типичен для Эйфмана и традиционен для балетного театра. Как мы все понимаем, книжные монологи героев и подробно описываемые писателем тонкости их взаимоотношений танцем и мизансценами не перескажешь. Тем более, что Эйфман к этому и не стремится. Он пишет свои образы крупным мазком, зрит в корень и деталировкой не увлекается. В его балетах, и «Преступление и наказание» не стало исключением, хореографические соло и дуэты обычно отражают общее настроение героев и их главные, самые глубокие и затаенные переживания. Основное время занимают танцы ключевых персонажей, посвященные не столько сюжетике, сколько психологии и развитию внутреннего конфликта.
Началось все с появления на сцене идиллического трио: Родион с матерью и сестрой. Очень быстро идиллия сменялась одиноким метанием Раскольникова – жить не на что, выхода из мрачной жизненной ситуации нет. Хотя нет, есть. Старуха-процентщица. Что было дальше по этой линии, уточнять нет необходимости. Параллельно Эйфман развил не менее тягостную и беспросветную историю Сонечки Мармеладовой, проданной собственным отцом в проститутки. Кроткая и несчастная героиня страдает от жестокости мужчин и приносит деньги в родительскую семью. Также действие строится вокруг главного злодея и циника Свидригайлова, заставившего свернуть с пути истинного Дуню Раскольникову, а также представителя закона и противовесных всему этому бесконечному разврату и мракобесию сил в лице следователя Порфирия Петровича. Раскольников пытается скрыть свое преступление, но цилиндр забыт на месте убийства, и следователь попался дотошный. В результате все тайное становится явным, следует наказание, но в каторге ли оно состоит? Или наказание – это болезненное раскаяние, невозможность ничего изменить, неосуществимое желание освободиться от своих грехов и страданий?
С постановочной и режиссерской точек зрения балет построен традиционно: лаконичное оформление, высокохудожественный задник и свет, эффектная и динамичная череда сольных эпизодов и массовых сцен. Происходит все это под мягко говоря непростую для восприятия музыку Г. Малера и Б. Тищенко. То Малер завораживает своим тяжеловесным, полным подспудных смыслов симфонизмом, то Тищенко буквально вытаскивает душу атональным лиризмом, с вокалом и без.
Хореографически Эйфман идет давно проторенными тропами. Его пластический язык прекрасен в своем однообразии и предсказуемости. У меня он вызывает ассоциации с пьесами Филиппа Гласса, в которых едва отличающиеся друг от друга, тщательно продуманные и пригнанные друг к другу гармонии и мелодии вызывают гипнотическй эффект, обладают невероятным обаянием. Так и с танцами Эйфмана. Казалось бы, я уже много раз видела схожие мужские и женские вариации, где герои как в рапиде вскидывают ноги в шпагаты, выстреливают одинокими па де ша, резко заламывают руки, и вдруг замирают на полу или железной кровати (а также в клетке или за решеткой) в неудобной перекошенной позе... А вот ведь снова все это меня затянуло, увлекло. На два часа я почувствовала себя в ином, полном темного обяния мире, созданном фантазией балетмейстера – пусть мир этот и не был мил и радостен, было в нем много тревоги и душевной боли...
В принципе, я не фанат стиля, но не признать его художественную силу не могу. Хотя и с оговорками, о которых выскажусь ниже.
Что я могу сказать о своем общем впечатлении? Борис Эйфман как обычно поразил меня даром создавать зрелище. В первую очередь, я считаю этого человека крайне талантливым режиссером, умеющим выстраивать драматургию действия и создавать эффектные образы. Раскольников с широкими жестами в развевающемся плаще, дерганая старуха-процентщица, благородно-развязный в каждой своей позе Свидригайлов, расхристанная и не владеющая собой Сонечка, лирическая до последенго момента Дуня, собранный и властный Порфирий Петрович – каждый персонаж наделен ясной характеристикой, но не через индивидуальную пластику (она у всех похожа), а через мизансцены, сценическое поведение, взаимодействие с другими персонажами. И за это умение я говорю Эйфману «браво!».
Кордебалет действовал в знакомом ключе: прыгал, скакал, рвал рубаху на груди, фонтанировал физической силой, энергией и эмоциональностью. То он создавал антураж и атмосферу действия (как, например, гулящие девки с клиентами), то множил, усиливал образ главного персонажа (полицейские под началом Порфирия Петровича, клоны Раскольникова с топорами).
Не обошлось и без страшилок. Свидригайлова посещала страшная девочка-призрак, напомнившая ему Сонечку в детстве. Раскольникову мерещилась мертвая старуха. Очень в духе и Достоевского, и Эйфмана.
Наряду с танцами, режиссурой действия и организацией фабулы большое впечатление на меня произвело оформление. Прежде всего, это задник в виде классического, хотя и чуть изломанного в перспективе лестничного пролета, навевающего ассоциации с унылым питерским доходным домом. Пролета, который так и ждет, чтобы туда кто-нибудь туда сиганул от отчаяния, и так оно и будет. Обращает на себя внимание также свет, будь то невидимые зрителю приборы, которые создают на сцене полосы, прострелы, планы, в зависимости от задач и настроения постановщика, или развешанные в качестве декораций лампы. Когда штук двадцать таких ламп опустилось на высоту человеческого роста над всем планшетом сцены, даже мне захотелось, чтобы сидящий под одной из них Раскольников поскорее подписал признание, настолько давящее ощущение было достигнуто этим приемом.
Из того, что максимально тяжело и спорно далось моему восприятию, была музыка Тищенко и насыщенность балета сценами насилия. Понятно, что такими настроения проникнут роман и они близки Эйфману. Понятно, что от сюжета никуда не деться. Но мне показалось, что балетмейстер с очень большим удовольствием ставил все эти жесткие садомазохистские дуэты: Раскольникова и старухи, Свидригайлова и Дуни, Сонечки с клиентами, Сонечки с Раскольниковым. Правда, всей этой беспросветности и моральному разложению (которые хореограф - видимо, для пущей выразительности - визуально усилил до максимума) было и кое-что противопоставлено. Во-первых, значимое место в спектакле заняли силы закона и порядка в лице Порфирия Петровича, уверенного, жесткого и будто олицетворяющего само возмездие. Правда, и эти силы насилием не чурались, но это ведь ради благих целей... Во-вторых, через весь спектакль прошла тема веры, духовного перерождения, катарсиса. Как истово и много герои истязали друг друга, так же истово и много они крестились и исполняли аффективные соло, явно говорившие об их желании осбоводиться от бремени страстей и дурных поступков. И ради чего? Я думаю, главный смысл тут в противоположности мирскому – духовности. Раскольников, Соня, Дуня, Свидригайлов – все они хотели вернуться к Богу, прикоснуться к его благодати, доступной каждому человеку несмотря ни на что. Во всяком случае так я поняла месседж Эйфмана и интерпретировала содержание его спектакля. Тем более, об этом же говорила и финальная сцена, в котором побитый жизнью и раскаявшийся Раскольников покачивался в нежных объятиях Сонечки, оба в белом.
Замечу, что не все в спектакле прошло для меня гладко. Кое-где действие показалось рваным, будто теряющим единое направление и динамичное развитие коллизии. Для меня более всего выбивались из общего русла неожиданно нежные танцы Дуни, печальные явления матери и брата Сонечки, а также финальное соло Раскольникова в светящемся дверном проеме. Не то чтобы я за одну жесть на сцене и душераздирающие танцы, но эти элементы лирики для меня выглядели не очень хорошо пригнанными, введенными только лишь для контраста, чуждыми энергетике спектакля. Также несколько утомила серия схожих сцен со страдающей от бесконечного абьюза Сонечкой. Но это лишь частные наблюдения, не претендующие на объективность.
Из персонажей и исполнителей в увиденном мной составе отмечу особой понравившихся: само собой, Раскольникова – Владимира Афоничкина, Сонечку – Любовь Андрееву, Свидригайлова – Сергея Волобуева. Ну, и традиционные дифирамбы эйфмановскому кордебалету за коллективную мощь, выразительность, выносливость и слаженность.
Отдельно отмечу, что от Порфирия Петровича – Дмитрия Фишера я просто без ума. Ему прекрасно удался суровый, харизматичный, отчасти лукавый образ следователя. Особо убедительно вышла в его интерпретации шикарно придуманная хореографом и талантливо воплощенная артистом сцена расследования.
В целом, спектакль получился не без самоповторов, не без чисто эйфмановских, знакомых приемов, склонности к драматизации и психологизации всего и вся. Зато эстетика жанра балетной драмы, за которую Бориса Яковлевича любят многие, соблюдена в полной мере. Режиссура оправдала себя. Артисты прекрасно выполнили свою непростую работу, придав художественность каждому движению и жесту, каждой сцене и сделав этот спектакль настоящим событием.
