Планы у Зинаиды Матвеевны были самые что ни на есть грандиозные. Вот только женишок этот у Надюхи совсем не к месту. Под ногами только мешается. И надо же было, чтобы именно сейчас он решил в жизни падчерицы прочно обосноваться. Хотя, какая она ей падчерица? — так, одно название, слово привычное. Надька-то — падчерица мужу, а ей никто, действительно никто. Даже слова не придумали для обозначения такого явления. Так что и думать нечего, и жалеть некого, незачем и не стоит.
А то, что женишок у неё именно сейчас решил активизироваться, так оно и понятно: раньше-то, наверно, у него в общаге встречались, тихарились, на глаза Глафире Андреевне старались не попадаться. А сейчас бабки не стало, так что сам бог велел. Вот он и… Только некстати как, некстати. И все время ведь с ней ходит, если племяннику верить. Можно подумать любовь у них. Ага, как же. Счас. Разбежались и три раза подпрыгнули.
Ну, не верила Зинаида Матвеевна в то, что у Николая могут быть какие-то чувства к Надежде. Вот к квартире — другое дело. Он же писаный красавец, а она — мышь. Серая мышь. Ни одеться нормально, ни накраситься, ни себя подать. Так что не смешите, нет там никакой любви. Надька-то, конечно, влюблена наверно. Даже скорее всего влюблена. Но Николай — нет. Сто процентов — нет. А то, что ходит везде с ней и свататься приходил — так впечатление старается произвести, этакого хорошего и любящего. Надька этому, может, и верит, но она сама — увольте, не на ту напали. Глаза она еще не потеряла.
Вот только как-то бы этого женишка на время устранить, убрать куда-нибудь. А то, пока он с ней, ничего не выйдет.
И Зинаида Матвеевна в очередной раз задумалась о том, как бы разделить ей Надежду и Николая. Хотя бы на полдня.
Лилю, дочку, привлечь? — можно было бы, Лиля бы и поняла, и подыграла, и всё, как надо сделала, только никогда её дочь и Надежда дружны не были, не поверит Надька резкому повороту и проявлению дружеских, сестринских чувств. Не поверит. Она, хоть и мышь серая, но, не дурочка. Далеко не дурочка.
Как, на чем бы сыграть? — на ответственности падчерицы? — что ж, это вполне может сработать. Только надо как-то сделать, чтобы она без женишка своего была. Тогда всё получится.
«А если так?» — Зинаида Матвеевна довольно улыбнулась, — «А что, это мысль, должно сработать».
На следующий день Надежде позвонила Лиля. Девушка в это время была дома одна, Николай ушел в магазин, а Надя разбирала бабушкины бумаги. В тот раз они же просто их просмотрели, Надя даже особо не запоминала, что и где лежит. А тут решила воспользоваться моментом, пока одна — и бумаги еще раз просмотреть, и запомнить принцип, по которому у бабушки всё разложено. А уж потом решать, все ли бумаги нужны или часть можно спокойно в макулатуру отправить. И тут — звонок. Лиля.
Интересно, с чего бы вдруг? Случилось поди что?
— Надя, Надя, приезжай, пожалуйста. Я так боюсь! Маме плохо, папа на работе, я не могу до него дозвониться. Мне страшно… А мама тебя всё зовет. Приезжай…
Делать нечего. Пришлось ехать. Какие бы ни были отношения, но, все же сестра, младшая. Пусть и не родная.
Через полчаса Надежда уже была в квартире Кирдяшкиных. Лиля, бледная и зареванная, встретила её в коридоре. Зинаида Матвеевна лежала на диване в большой комнате. Тоже бледная. Даже можно сказать, мертвенно-бледная, настолько непривычно неподвижным было её лицо и заострившиеся черты.
Надежда прошла в комнату. На стуле рядом с диваном стояли какие-то пузырьки, лежали лекарства, использованные шприцы. И запах… — непередаваемо-больничный.
Лиля, шмыгая носом, пояснила, — Скорая незадолго до тебя была. Сказали, что стабилизировали. Но, если снова станет хуже, тогда снова вызывать, и её госпитализируют. Надя, я боюсь…
— Кто тут? Лиля ты? — голос Зинаиды Матвеевны был слабый, еле слышный.
Лиля тут же подбежала к дивану, опустилась рядом на колени.
— Да, мама, это я. Лежи, набирайся сил, тебе отдыхать надо.
— Лиля, ты Наде звонила? Что она сказала? Приедет?
— Она уже здесь.
— Хорошо. Лиля, оставь нас одних, мне надо с Надей поговорить.
Говорила Зинаида Матвеевна с трудом и недолго. В основном просила прощения. За все грехи, вольные и невольные.
— Наденька, ты уж прости меня, если чем обидела. Чувствую я, недолго мне осталось. Молчи, слушай. Врачи, конечно, ничего не говорят, но, что они скажут? Я и так знаю, что недолго мне… Месяц, два… А, может, несколько дней… Прости меня, Наденька, прости за всё.
— Да что вы такое говорите, Зинаида Матвеевна, не смейте даже думать об этом. Поправитесь, сейчас медицина знаете какая? — ого-го! Так что даже не думайте о плохом, всё будет хорошо.
— Ты меня прощаешь?
— Да, да, конечно. Да и не за что, вы же ничего такого не делали.
— Хорошо. Спасибо тебе, — Зинаида Матвеевна откинулась на подушки, — Позови Лилю.
Когда дочь пришла, Зинаида велела ей напоить Надежду чаем, а она пока отдохнет, поспит немного. Потом еще поговорит.
— Наденька, ты только не уходи.
— Хорошо, хорошо, дождусь, когда вы отдохнете.
Очнулась Надежда поздно вечером, на какой-то лавке в парке недалеко от остановки.
Руки-ноги были целые, сумка — при ней, кошелек, сотовый, ключи — на месте.
Странно… Устала что ли так? Ничего не помню…
Последнее воспоминание, которое держалось в памяти, это как к Зинаиде Матвеевне пришел её племянник, представился Евгением, а потом — всё, как отрезало. Не помнила Надежда ни как домой шла, ни как на лавке в парке оказалась.
Продолжение следует — «Сами думайте, по какой статье возбуждаться» — см. ссылку ниже: