«Ничто не может быть более гибельным для страны и народа, нежели пренебрежение своими благими порядками, обычаями, законами, языком и присвоение чужих порядков и чужого языка и желание стать другим народом», — писал в XVII веке Юрий Крижанич с болью в сердце за судьбу русской державы. Главной опасностью для любого государства, считал он, является «чужебесие» — «бешеная любовь к чужим вещам и народам и чрезмерное доверие к чужеземцам». Он справедливо подметил эту роковую особенность общественной жизни России, ставшую впоследствии одной из причин разрушения русской цивилизации.
А между нас — позор немалый, —
В славянской, всем родной среде,
Лишь тот ушёл от их опалы
И не подвергся их вражде,
Кто для своих всегда и всюду
Злодеем был передовым:
Они лишь нашего Иуду
Честят лобзанием своим.
Ф.Тютчев «Славянам» (1867 г.)
Сначала незначительная, а затем преобладающая часть высшего правящего слоя и дворянства России начинает предпочитать заимствованные из Западной Европы формы и представления. Создаются мифы о безнадёжной темноте и невежестве русских.
Высший правящий слой и дворянство всё более стремились опереться на внешний западноевропейский авторитет, просто копируя некоторые представления. «У нас… более чем где–нибудь, — пишет Даль, — и просвещение сделалось гонителем всего родного и народного…»
Начиная с эпохи Возрождения христианство превращается в Европе в театральный фарс. Оно не отвергнуто, но оно не связано с душой человека, а выступает как роскошь, как формальный обряд, за которым скрывается жадный потребитель жизни. Образ Богоматери срисовывается с весёлой подружки художника. Образ Господа теряет духовные черты. Почитается не Бог, а богатство, не дух, а плотская красота. Протестантские толкования пытаются противостоять этому язычеству, но, как правило, не более чем продолжается жизнь их основателей, а дальше сами попадают в плен, делая свою веру — верой ростовщиков.
Протест русских был очень резок. Православные, побывавшие в Европе, с возмущением рассказывали о «бабах голых» в Риме, «о блудницах в образе Богородицы», о нечестности и корыстолюбии тамошнего духовенства. Вера, как формальный обряд, без духовных начал — не истинная вера.
Если русский дворянин в конце XVII века по формам культуры, мировоззрению и воспитанию ничем не отличается от крестьянина и городского ремесленника,
то дворянин XVIII века стремится отгородиться от простого народа. Он ориентируется на европейскую культуру, черпает оттуда образование, язык, одежду и уже к концу XVIII века становится для своих простых соотечественников иностранцем. Русские крестьяне смотрели на своих господ как на чужаков, и зачастую весьма недружелюбно.
Трудно назвать другую страну, где разрыв между народной культурой и культурой правящего слоя был так резок и глубок, как в России. Наиболее великие представители русской интеллигенции Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский и другие этот разрыв остро ощущали. Они противостояли интеллигентской «массовке», протестовали против бессмысленных разрушений именем «европейской цивилизации».
Но отрицание национальной русской культуры продолжалось весь ХIХ век. Народ продолжал жить своим укладом, следовал своим традициям и идеалам,
а интеллигенция существовала в своём узком, оторванном от жизни мирке. Превращая понятие добра и зла в голую абстракцию, русские либералы делили людей на хороших и плохих, исходя из западного критерия прогрессивности и реакционности. Лишённые национальной почвы, высшие цели бытия они воспринимали посхеме западноевропейского прогресса, как переход от
отсталых форм к передовым. Это предопределяло внутреннюю раздвоенность, отсутствие определённости жизненных позиций. Это предопределяло постоянную внутреннюю неудовлетворенность своей жизнью и всем
окружающим, ибо нравственный настрой требовал других мыслей и поступков. Русский интеллигент не мог быть духовным вождём своего народа, а мог объединить вокруг себя только себе подобных.
Русский интеллигент нередко воображает себя свободным и сильным, но это только иллюзия. На самом деле он раб своих беспочвенных идей, освободиться от которых не может из–за отсутствия национальной опоры. Свобода как возможность жить полноценной национальной жизнью во всём богатстве её проявлений превращается для него в свободу в понимании разбойника как
возможность грабить и убивать, творить любой произвол.
Продолжение следует
Русская цивилизация #7. Правда
Русская цивилизация #8. Любовь
Русская цивилизация #10. Русский путь