Есть ли хоть что-то благороднее и прекраснее науки и просвещения? Особенно если вокруг мир вокруг наполнен предрассудками, злом и насилием Средних веков. Зародившаяся на заре классического Средневековья в университетах Парижа, Реймса и Тулузы европейская наука вела за собой человечество вперед, в прекрасное будущее, светлое, доброе и милосердное.
Да и могло ли быть иначе? Учившиеся в этих храмах науки были не просто детьми из лучших семей Европы, ведь ни у кого, кроме богатейших аристократических родов, не хватило бы денег, чтобы устроить свое чадо на десятилетнее обучение в Парижский университет. Да дело было даже не в этом. Все будущие ученые были монахами, посвятившими свою жизнь получению новых знаний во славу Господа и на благо роду людскому. Ну, по крайней мере, именно так все вокруг считали.
И как ты понимаешь, дорогой друг, нет более верного способа сделать мир лучше, чем совместить в одном и том же человеке научное рвение и христианское милосердие. Вообще, о первых ученых средневековой Европы и их Альма-матер рассказано огромное множество замечательных историй, об одной из которых мы сегодня и поговорим. И началась она с кабацкой драки.
Хотя, если совсем точно, началась она немного раньше, и причиной ее стала алчность и глупость человеческая. Все дело было в толстом и жадном кабатчике, потребовавшим у отдыхавших в его паршивом заведении студентов платы за съеденное и выпитое. И это было чертовски странное требование. Ведь каждая собака знала, что в Париже уже несколько дней празднуют Марди Гра - замечательный праздник с шумным карнавалом, танцами, морем вина и женщинами, что благосклонно смотрели на богатых мужчин. Неужели хозяину этой убогой забегаловки было непонятно, что спустя неделю таких гуляний у молодых людей не осталось ничего, кроме их монашеских ряс, и требовать у них расплатится, было вопиющей глупостью и наглостью?
Ведомые гласом разума и христианской добродетелью, молодые ученые попытались донести до него эту простую мысль, но услышаны не были. Более того, этот старый жадина, поняв, что денег за съеденное и выпитое ему не видать, разъярился подобно самому Сатане и, кликнув на помощь пару крепких парней, выкинул студентов на улицу. А когда те стали воспротивились такой наглости, так и вовсе приказал избить их и бросить на грязную парижскую мостовую.
Поверженные на землю студиозы, с поистине христианским смирением пытались воззвать е его разуму и милосердию, угрожая карами земными и небесными, и призывали посмотреть на их монашеские одежды. Но злодеи только посмеялись над ними и вернулись в гнездо порока, праздновать победу над несчастными юношами. И беднягам ничего не оставалось, как, смирив свою гордыню, и вернуться в храм науки, чтобы поведать своим друзьям о горе, постигшем их на улицах этого порочного города.
Впрочем, отсутствовали обиженные студенты совсем недолго. Не прошло и часа, как у дверей кабака стали собираться люди, среди которых внимательный наблюдатель легко бы узнал студентов, выкинутых недавно из дверей этого заведения. И хотя все остальные и были бы ему не знакомы, но общая молодость, одинаковые монашеские одежды и злой задор, с которым пришедшие смотрели на толстые деревянные двери кабака, говорили сами за себя. Оскорбленные школяры вернулись и привели своих друзей.
Люди в монашеской одежде все прибывали, а в руках у них появлялись дубинки, камни и сучковатые палки. И когда их стало достаточно, вся эта шумная компания дружно вломилась в кабак в поисках обидчиков своих друзей. Ну, вернее попыталась вломиться. Хозяин с охранниками, давно уже поняв, что добром дело не закончится, закрыли дверь, укрепив её изнутри столами и скамейками. Да и завсегдатаи таверны, еще недавно смеявшиеся над незадачливыми школярами, совершенно точно понимая, что мстить средневековые ученые будут, похоже, всем без разбора, встали на сторону владельца заведения и, разобрав палки, табуреты и бутылки, приготовились к побоищу. И побоище, конечно же, случилось.
Разозленные закрытой дверью, школяры выбили окна и стали кидать туда мусор и камни, вырванные из мостовой. Осажденные отвечали им тем же, ранив осколками кувшинов и булыжниками несколько человек. Поняв, что силы все еще не равны, студенты послали несколько человек за помощью в университет и приступили к штурму таверны по всем правилам осадной науки. Благо, что почти все они были младшими сыновьями французской военной аристократии.
Через несколько часов, у выбитых дверей кабака уже вовсю кипела настоящая битва. С одной стороны храбро сражались учащиеся всех четырех факультетов Парижского университета. Им противостояли местные жители, пришедшие на помощь своим друзьям и соседям. Все эти прекрасные люди были вооружены дубинками, палками, ножами, а некоторые даже здоровыми тесаками. И пользовались они этим нехитрым оружием, нужно сказать, с большой сноровкой и умением.
Впрочем, битва была коротка, и победа осталась за молодостью. Школяры, пользуясь численным перевесом и навыками, полученными от своих благородных родителей, наголову разбили спешно собранное парижское дворовое ополчение. После чего преследовали его по улицам и переулкам Латинского квартала до тех пор, пока последний враг не исчез из поля видимости. Ну и, как водится после славной победы, немного грабили. Нет, ну на самом деле, эти чертовы парижане сами виноваты, они первые начали. Поэтому будет совершенно справедливо заставить их заплатить. Вином, пивом, закусками, ну и прочими приятными мелочами, что попадутся под руку, Например, серебром.
Распалившиеся дракой студенты ломали двери окрестных лавочек и магазинов, громили мелкие мастерские и склады, немного перераспределяя ценности в свою пользу и попутно совершая насилие над жителями окрестных домов и случайными прохожими, которым не повезло оказаться этим вечером в Латинском квартале.
Появившаяся вскоре на месте побоища городская стража смотрела на всю эту вакханалию и. И ничего не могла сделать. Во-первых, потому, что впервые в своей жизни видела, как ученые мужи и святые отцы разносят город и избивают свою многочисленную паству, и не знала, как на такое нужно реагировать. А во-вторых, никто не хотел брать на себя ответственность и лупить древками копий людей в рясах. Ну просто потому, что подсудны учащиеся Парижского университета были только Святому Престолу, и даже королевское правосудие ничего с ними сделать не могло.
После погрома в Латинском квартале прошло два дня. Студенты праздновали победу, понемногу спуская честно присвоенное в тех лавках и тавернах, которые еще ну успели подвергнуться ограблению, и чувствовали себя великолепно. Горожане прятались от буйных банд будущих ученых, скрипели зубами и все чаще и чаще смотрели на топоры и здоровенные тесаки, что были в каждом втором доме. Городская стража же пребывала в бездействии, просто потому, что была в катастрофическом меньшинстве и так и не получила никаких понятных приказов от своего начальства.
Впрочем, очень скоро награбленное кончилось, и перед радостными и самую малость похмельными школярами в полный рост встал вопрос: на какие средства продолжать праздник? Решив не выдумывать ничего нового и продолжить использовать уже работающую схему, молодые ученые стали сбиваться в банды и выходить на вечернюю охоту. Благо дело это было, судя по отсутствию реакции со стороны городской стражи, не только доходное, но и безопасное.
Конечно же, посланцы городского совета, прибыв в университет, требовали у ректора выдать на суд зачинщиков беспорядков, но тот сказал, что не знает таких и вообще не понимает, о чем идет речь. А сами же виновники погромов, пользуясь тем, что мало кто лучше их знал темные парижские подворотни, раз за разом исчезали, растворяясь в тенях большого города. Появляясь лишь только для того, чтобы в очередной раз поделится серебром с очередным бедолагой, которому не повезло встретить их на вечерних улицах.
Город гудел, городской совет заседал непрерывно, стража по-прежнему ожидала приказа ловить и хватать, и такой приказ наконец-то пришел. Когда вся эта история дошла до ушей Бланки Кастильской, королевы-регента и матери будущего Людовика Святого, она пришла в ярость. Какие-то школяры грабили и громили нежно любимый ей город, и никто, ни единственный человек не мог их остановить. Ну что ж, кажется, настало время объяснить этим зарвавшимся наглецам, что такое закон и королевская власть.
Уже на следующее утро в двери городского совета стучали королевские посланники. Причем стучали так, что эти самые двери едва сдерживали себя в неодолимом желании развалится на части. Приказ, пришедший от подножья королевского трона, был прост и понятен, как удар топора. Бандитов поймать, злодейства пресечь, виновных наказать. Услышав такое, городская стража радостно забила копытом и, отложив все свои дела, двинулась в ту клоаку преступности и насилия, что еще недавно называлась Латинским кварталом и считалась местом сосредоточения науки и культуры.
И как бы ни были лихи и бесстрашны молодые ученые, в недавнем прошлом бывшие детьми французской военной аристократии, как бы хорошо они не знали город, против стражи, которой развязала руки сама королева, шансов у них не было ни одного. Очень скоро, получив несколько чувствительных ударов на западной окраине квартала, студенты были оттеснены к его центру, а один большой отряд, решивший поиграть в правильную войну со старыми ветеранами из городской стражи, был окружен и полностью уничтожен в коротком городском бою. Уже потом их сокурсники говорили, что никто из этих погибших высокоморальных юношей не был причастен к погромам. Впрочем, раненные стражники имели по этому поводу свое собственное, отличное от озвученного, мнение.
Весть о том, что городская стража почему-то взбесилась и убивает всех школяров попавшихся на ее пути без разбора, достиг университета уже к вечеру. Верные люди говорили об огромных отрядах, окружающих цитадель науки, готовых кинуться на бедных студиозов и спалить их вместе со всеми зданиями академии. А это значит, Альма-матер нуждалась в защите, и студенты отнеслись к этому вопросу со всей серьезностью. Перегороженные улицы, забаррикадированные двери, вкопанные колья, прячущиеся в темноте переулков пращники и огромное количество камней, вырванных из мостовых и аккуратно сложенных на крышах домов, что стояли вдоль улиц, ведущих к центру квартала.
Понятно, что никто в этот день не учился. Точно так же, как и в следующий и всю неделю до самого конца марта. Городская стража не спешила идти на штурм укрепленного студенческих укреплений, выдавливала последние банды с окраин квартала и улучшала свои позиции. Все же не зря ее костяком были видевшие много ветераны, прошедшие не одну военную компанию. Стражникам с большим воодушевлением и пылом помогали местные жители, из тех, кому повезло воочию увидеть плоды научного просвещения.
Сами же студенты, попав в натуральную осаду, вдруг поняли, что случившееся было досадной ошибкой, последствия которой нужно как-то исправлять. Духовный сан и особая подсудность - это, конечно, хорошо, но воевать сразу с целым городом - история, мягко говоря, не очень увлекательная. Тут можно оказаться в петле или на колу раньше, чем сможешь объяснить тупым мужланам, что судить тебя может только Святой престол.
И вот время пришло. Холодным апрельским утром, отряды городской стражи, понукаемые своими десятниками, двинулись узкими парижскими улочками вперед, туда, где над городом возвышался шпиль главного здания Университета. Они были собраны, внимательны и готовы ко всему. Камни, баррикады и даже стрелы, летящие с крыш, не смогли бы их удивить. Вот только ничего этого не произошло. Студенческий квартал встречал их тишиной и пустотой. Кажется, в Храме науки не было ни одного человека. Ну, кроме нескольких преподавателей, которые вышли навстречу штурмующим и потребовали сопроводить их в городской совет.
Неизвестно, кто нашел решение этой проблемы, но этот человек совершенно точно был настоящим ученым. Пока обе стороны готовились к штурму, а самые смелые и неразумные продолжали тревожить горожан и стражу ночными набегами, большая часть студентов, сняв монашеские одеяния и попрятав кастеты, пращи и дубинки, по одному, известными только им тропами покинули университетский квартал и Париж. Отправившись доучиваться в университеты Реймса, Оксфорда и Тулузы. А те, у кого не хватило на это денег и академической уверенности, приняли решение вернуться домой и устроить себе незапланированные каникулы.
Преподаватели же, придя в городской совет объявили, что Университет объявил забастовку, занятия прекращены и все студенты разъехались по домам. А значит, храм науки не может работать, ведь студентов не осталось. Так же невозможен и прием новых студентов, потому что старые еще не выучены и не выпущены должным образом. И, казалось бы, проблема исчерпана, а история закончена. Но это только казалось.
Несколько дней Париж, а особенно жители Латинского квартала, праздновали победу. Разгромить и прогнать множество банд, разоряющих город и без разбора грабящих людей - это вам не шутка. Если подумать, то не каждый рыцарь может похвастаться такой викторией. Переполненные таверны гудели, вино текло рекой, и уже слышались голоса, что призывали сделать этот день городским праздником. Ну просто для того, чтобы потомки знали, какими героями были их отцы и деды.
Впрочем, идею с праздником никто так и не поддержал, и огромный город, пережив еще один день в многовековой своей истории, понемногу возвращался к своему привычному течению жизни. Снова на улицах Латинского квартала появились торговцы и прохожие, безбоязненно заработали таверны, а вечерами вместо озверевших студентов начали промышлять старые добрые уличные банды. Вот только чего-то не хватало. И с каждым днем это самое "нехватало" становилось все больше и больше.
Внезапно оказалось, что университет, в котором учились дети знатнейших и богатейших семей Франции, приносил Парижу огромные деньги. Настолько большие, что сверстать бюджет на следующий год без них оказалось невозможно. Денег не хватало не только на ремонт стен, дорог и работу городских причалов. Серебра не было даже на зарплату городской стражи, так замечательно победившей Парижский университет и его бандитствующих студентов.
Но и это было не главной проблемой. Внезапно оказалось, что сердцем Латинского квартала был именно Парижский университет. Вот кто бы мог подумать. Таверны, пивные, лавки, магазинчики в одно мгновение лишились покупателей и дохода. Тысячи людей, остались без заработка, и что с этим делать, было непонятно.
Лето 1229 года прошло напряженно. У города не хватало денег, брошенные на произвол судьбы жители не самого маленького в Париже квартала снова бузили, требуя снова открыть Университет и вернуть обратно студентов. Причем делали они это с ничуть не меньшей экспрессией, чем полгода назад, когда требовали их крови. Нужно было что-то делать, но вот что нужно делать, было совершенно непонятно.
Робкие попытки городских властей договориться университет отвергал. Некоторые факультеты так и вовсе требовали от города каких-то несусветных преференций, выполнять которые никто, конечно же, не собирался. А значит, Университет продолжал бастовать, Латинский квартал беднеть, понемногу превращаться из приятного и веселого уголка города в место, куда городская стража не заглядывает даже днем. Переговоры затягивались, люди злились, власти зверели. В общем, все было плохо.
К зиме 1230 года стало ясно, что зиму в разграбленном и лишенным дохода квартале переживут не все. А это значило, что город снова стоял на пороге бунта. Вот только в этот раз это будут не несколько десятков пьяных студентов, а пара тысяч здоровых и взрослых мужиков, которым, в общем-то, нечего уже терять. А может, и больше, чем пара тысяч. Намного больше. Народный бунт - дело такое, стихийное и очень плохо предсказуемое.
Восстания, впрочем, удалось избежать. Городская стража, так недавно превозносимая горожанами за храбрость и мужество, задушила его в зародыше. Правда при этом как то незаметно, сама собой снова стала состоять из скотов и сволочей, не дающих вздохнуть доброму парижанину. Раздача зерна и масла отодвинула голод, а снижение пошлины на продажу дров в Париже не дало замерзнуть беднейшим семействам. Зима понемногу оставалась позади, вот только все это проблемы не решало. Кажется, пришло время обратиться в высшую инстанцию.
Конечно же, Папа Григорий IX, сам много лет назад учившийся в Парижском университете, был в курсе того, что произошло весной 1229 года в столице Франции. И, конечно же, он со всей решительностью делал вид, что ничего об этом не знает. Викарий Христа ждал, когда обе заинтересованные стороны придут к нему и попросят помощи. Старый лис отлично понимал, какие деньги теряют и город, и Университет. Так или иначе, эта ситуация должна была быть решена. Осталось только дождаться посланников и объяснить им, насколько они должны быть благодарны матери нашей католической церкви за ее мудрые деяния.
Апреля месяца, 13 дня, года 1231 от Рождества Христова Наместником Святого Петра была написана булла "Parens scientiarum" известная позже как "Magna Carta". В ней Григорий IX переводил Парижский университет под свой личный присмотр, и своим именем гарантировал ему защиту и независимость от местной власти, как духовной, так и светской. Ну и вводил новые правила поведения, которые теперь, к слову, не сильно отличались от монастырских. За соблюдением же всего этого должны были следить особые люди, из тех, что преданы Папе лично.
Осень этого года парижане встречали в отличном расположении духа. В город возвращались так обожаемые ими студенты. Молодые же люди, что вскорости станут богословами, юристами, канонистами и медиками, так же с надеждой и любовью вглядывались в позабытые улочки знакомого и любимого ими Парижа. Все произошедшее казалось им дурным сном, который больше никогда не повториться. Ну, по крайней мере, до следующего праздника Марди Гра совершенно точно.