Со ссыльными российскими немцами жизнь столкнула меня лишь в конце 1960-х годов. Я увидел их на стройке в Таджикистане, куда приехал в командировку как газетный корреспондент. Вернувшись в Москву, я написал статью и вскоре был вызван к главному редактору, что случалось нечасто.
«Хороший материал у тебя получился, – сказал он, – однако давай-ка выбросим его в корзину. Репортёр ты грамотный, а вот с грамотой политической у тебя пока не очень… Смотри, кто герои твоего опуса, кто передовики производства, победители социалистического соревнования на стройке? Мюллер, Кох, Траутвайн и другие – сплошь немцы. Ты думаешь, я не знаю, что они прекрасно работают? Знаю. Но – не надо привлекать внимания к проблеме сосланных немцев. И ещё – у тебя в статье ни одного таджика, а место действия – Таджикская ССР. Надо было найти хоть одного представителя коренной национальности, и на его примере показать, что и они способны хорошо работать в современной индустрии…»
Я, конечно, вспомнил деда, его рассказы о Якутии, и вообще – все лживые советские вопли о равенстве народов, точнее – не о равенстве, а об одинаковости. Помню, на одном из заводов мне дали справку, в которой говорилось, что трудятся здесь представители чуть ли не сорока национальностей, а я с видом Ивана-дурака попросил расшифровать эти цифры. Оказалось, что русских более трёх тысяч, а грузин, киргизов, азербайджанцев, дагестанцев и др. – по паре человек. Причём встревоженный моей настойчивостью секретарь парткома советовал мне не давать в печать эти цифры («было бы политически невыгодно»), а просто указать, как говорилось в его справке, представители скольких национальностей работают на предприятии.
А особенно разозлился на меня секретарь, когда я попросил расшифровать фразу из стенгазеты о том, что в братскую Германскую Демократическую республику съездила делегация «многонационального предприятия»; разумеется, в её состав вошли и киргиз, и дагестанец, и азербайджанец, но ни одного немца, хотя на заводе их насчитывалось несколько десятков, и все они работали хорошо.
Надо ли говорить, что в интересной и престижной по тем временам поездке за границу сыны Кавказа и Средней Азии заняли места и прекрасных русских мастеров. Жизнь, повторю, учит тех, кто способен учиться, и я уже в те годы понял, что это ленинизм окутывает СССР своим гнусным смрадом. Увы, он не рассеялся и после падения коммунизма и пронизывает атмосферу нынешней РФ, но это, как говорится, уже другая история.
***
Разумеется, не одни только ужасы, обиды и тяжёлые переживания составили опыт моей жизни в эвакуации. Были и счастливые минуты, и радостные открытия, и ещё много чего хорошего. В Башкирии (мы жили в городе Бирске на реке Белой) началась, я думаю, моя любовь к лесу. До войны, в сороковом, на даче под Звенигородом, я уже много раз ходил за грибами, но – со старшими. Война так всё изменила, что через год, в сорок первом, я уже без взрослых бродил по лесам, собирая для фронта лекарственные растения, прежде всего валерьяну. Ходили мы с ребятами, но это совсем не то, что с бабушкой или мамой, как до войны. Особенно же мне запомнились опьяняющим ощущением свободы и самостоятельности лыжные вылазки в лес зимой 1941-1942 года. Здесь уже я был совершенно один.
Иное, но тоже опьяняюще-прекрасное ощущение свободы и самостоятельности дала мне верховая езда. Отчим мой был топографом, две его служебных лошади в значительной степени находились на моём попечении. Впервые в жизни столкнувшись с этими прекрасными животными, я с первого взгляда полюбил их, старательно за ними ухаживал, учился запрягать и осёдлывать. В тот период моей жизни я редко видел автомобиль, и слава Богу. Мне нравилось ездить на телеге. Я знал наслаждение вольной скачкой по лесным дорогам и особенно в степи.
Это была та самая степь, которую «выдающийся дипломат ленинской школы» крымский еврей Адольф Абрамович Иоффе отчленил от России и передал Казахстану. До того Иоффе «прославился» подписанием Брестского мира, а особенно тем, что на мирных переговорах после окончания Гражданской войны и полураспада Российской империи пожертвовал немало исконно русских земель в пользу Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы.
Что касается той степи, в которой прошла часть моего детства, Иоффе мотивировал её отторжение от России тем, что здесь проходит Транссибирская магистраль, и надо дать угнетавшемуся царизмом народу возможность на базе железнодорожных мастерских ковать национальный рабочий класс. Правда, жили там переселённые при Столыпине русско-украинские землепашцы, а казахов практически не было; лично я видел их один только раз – конные пастухи, показавшиеся мне похожими на чингисхановцев, гнали мимо нашего посёлка большое стадо на мясокомбинат. Однако и в 1970-е годы в Высшей партийной школе при ЦК КПСС геополитические преступления троцкиста Иоффе оправдывали – он-де в данном случае поступал правильно, как интернационалист, заботясь о формировании казахского рабочего класса.*
*Мы с приятелем, происходившим из тех самых мест, ставили этот вопрос перед лектором ВПШ. Он молол нам про железнодорожные мастерские и про кузницу промышленного пролетариата, мы настаивали: первоначально Иоффе ещё севернее провёл границу, и сделал Оренбург столицей Казахстана. Этот перекос исправили, не пора ли довести дело до логического конца и вернуть России земли с русским населением? Лектор, соплеменник Иоффе, пытался шить нам великорусский шовинизм. Позднее вышла книга, прославляющая Иоффе; автор проливал слёзы по поводу того, что этот матёрый троцкист пустил себе пулю в висок в ноябре 1927-го, сразу после политического падения своего кумира. О расхищении им русских земель не было сказано, разумеется, ни слова.
Продолжение здесь Начало здесь
Author: Баранов Ю.К. Книга "Купола Кремля" здесь Книга "Три власти" здесь и здесь Книга "Встреча с жизнью" здесь Книга "Честь таланта" здесь