И пошли день за днем, полетело время… В отличии от ее собственной, беременность дочери протекала тяжело, но врачи только руками разводили и говорили, что видимо, что-то в организме неладно, но они не могут понять, что именно
В положенный срок родился ребенок — это был крепенький мальчик и его решили назвать Григорием — в честь прапрадедушки. Евгения едва помнила этого человека — в раннем детстве в деревне видела его лишь несколько раз и седые волосы и борода никак не вязались с его ростом под потолок и могучей шириной плеч. Григорий жил отшельником — в лесной избушке. Зимой промышлял охотой, летом же ненадолго выбирался к людям, то есть гостил у своих родных, приглядывал за тем, как они ведут хозяйство в колхозных владениях и помогал то советом, то делом, потому что здоровье до конца жизни у Григория было под стать его облику — богатырское!
Евгения всем сердцем верила, что теперь-то все наладится… Но не вышло. Михаил еще как-то держался во время беременности жены, а потом как с тормозов слетел! Дома стал устраивать скандалы, да такие, на какие редко какая склочная баба способна. Мог пропасть на неделю, а потом заявиться — грязный, в рваной одежде, вонючий, нетрезвый… Евгения наконец-то заговорила с дочерью о том, что это все неправильно… Но Маша только плакала и повторяла, что у Миши тяжелый период в жизни и вероятно — депрессия на фоне первого в жизни отцовского опыта.
— И поэтому он хочет, чтобы плохо было не только ему, но и всем вокруг? — честно высказала мнение старушка.
Но больше ничего не могла поделать… Потому что еще последняя капля надежды оставалась, что однажды и совсем скоро одумается горе-папаша! Евгения думала еще и о том, что если разрушит брак дочери, то ей, разведенной, да с ребенком на руках, будет трудно опять устроить свое женское счастье… А еще Евгения замечала, что Маша с момента как сказала о своей беременности как-тоизменилась. Как будто… Пропал в ней огонек внутренний, тот самый, который способен наделить человека волей к жизни, помочь ему стать счастливым… И Евгения боялась, что этот огонек больше никогда не вернется. И она не понимала причин, почему он исчез.
Семья Михаила тем временем никак не интересовалась его ребенком. Так, поздравили по телефону… И на этом все. Вообще, как поняла Евгения, Михаил со своими родными окончательно разругался и они как отреклись от него. И она их, хоть и стыдно было такой злой в мыслях быть, но вполне могла понять.
А потом… Когда Маша проходила ежегодный медосмотр, как привыкла, ей поставили страшный диагноз — онкология. Причем, в конечной стадии… Евгения сбилась с ног — искала деньги на лечение! Она даже перестала обращать внимания на Михаила — он теперь вообще не имел значения. А потом все закончилось очень быстро.
Маша ушла. Не помогли дорогие лекарства, ради которых Евгения опустошила счет банковский, куда всю жизнь откладывала «на черный день». Бессильна оказалась экстрасенс, к которой она обратилась уже в самом конце… Евгения умоляла дочь собраться с силами, победить болезнь ради того, чтоб не оставлять сыночка сиротой! Но все было бесполезно…
Марию похоронили ровно за три дня до того, как маленькому Гришеньке должен был исполниться годик и два месяца.
Потеря дочери, которая не дожила и до двадцать семи лет, стала для Евгении тем роковым ударом, который, казалось, наслоился на потерю супруга. Жизненные силы оставили ее, она слабела, почти буквально таяла с каждым днем…
Через три месяца после похорон дочери, Евгения попала в больницу — врачи подозревали инсульт. Потом ее выписали… А последствия остались — резко ухудшилась подвижность, стала болеть спина, скакало давление… Именно там, в больнице, к Евгении однажды пришел зять. Он принес какие-то бумаги и сказал, что их нужно срочно подписать — якобы это было как-то связано с наследством, получением той доли в квартире, которая принадлежала Марии, потому что она, Евгения, в начале нулевых переписала половину на дочь, подарила…
Евгения была раздавлена горем. Ей было очень одиноко и страшно. Она все подписала…
— Что это? —растерянно спросила старушка, когда едва вернувшись из больницы, увидела в коридоре сумку, в которую были небрежно сложены вещи. Ее вещи.
— В квартире теперь я жить буду. А старуха в подселенцах мне не нужна, — сказал Михаил.
Евгении показалось, что в комнате закончился воздух. В голове загудело, зашумело, она покачнулась…
— Что вылупилась, старая? Сама все подписала, — ухмыльнулся зять.
— Так… Там же про наследство было. Ты сказал, для нотариуса нужно, — проговорила старушка.
— Ну, выходит так, —зять посерьезнел. — Это типа дарственная мне на квартиру была. А вторая ее половина, стало быть, мне, как мужу от покойницы перейдет! Продавать буду.
— Что? — Евгении было уже совсем худо, она оперлась о косяк, моргала и щурилась, но перед глазами все равно плыло.
— Не получилось у нас ужиться, — Михаил развел руками и изобразил сожаление на лице, но вышел какой-то жуткий оскал. —Значит, поедешь на новую квартиру, бабка! Вещи твои, как видишь, тут. Я не вор! Мне чужого не надо! Все, пошли.
— Куда? Я не хочу…
— А кто тебя спрашивает?! Что, оглохла совсем?! Квартира эта теперь моя! По закону. Все честно! Сама отдала!
— Но я… Я не…
— Ага, шибко умная! Значит, слушай, старуха, — ухватив ее за плечи так, что заныли суставы, он встряхнул Евгению. — Никто тебя слушать не будет. Подпись твоя? Твоя! Все законно. А вякать станешь, так вообще в психушку упеку, поняла?!
Правда о том, что теперь не она хозяйка в своем же доме, обрушилась на Евгению тяжело, как будто мокрой землей холодной придавило и ни руками пошевелить, ни крикнуть, позвав на помощь… Хватало сил лишь на то, чтобы как-тоеще держаться в этой реальности. И силы эти придавало то, что в комнате дальней спал малыш. Евгению как молнией ударило тут же! Взгляд прояснился, она уперлась ладошками в грудь Михаила, силясь подвинуть его в сторону.
— А внук… Внук мой! Как же он без меня? Миша… Мишенька! Не гони меня. Я его няньчить стану! Как же он один… Как он один без меня, а?
— Нормально будет все, — буркнул зять и выражение лица у него было такое, как будто он о существовании собственного сына вообще забывал на время. — Нет, ты мне тут не нужна… Да ты не реви, бабка! Найду какую-нибудь девку, — он скривил лицо опять в подобие улыбки. —Чтоб смотрела за ним. Я теперь жених видный! Вон, какая хата! А если… — он опять тряхнул старушку. — Если ты будешь тут ходить, скулить по соседям, так я от мальца быстро избавлюсь!
— Как же так… Миша! Он же… Твой сынок!
— А кто его знает, —ответил мужчина. — Думаешь, тихоней твоя Машка была? Ха! Да она такое творила…
— Нет, нет… Да есть ли у тебя сердце!
— Может, выкину его на помойку, — пожал плечами зять. — Но если ты, бабка, заткнешься и свалишь по хорошему, то может и не трону его… Ну как, поедешь на новую квартиру?
На несколько минут между ними повисло молчание. Евгения опустила голову покорно.
— Поеду… А можно… Позволь на внучка посмотреть! Всего разочек!
— Нет, — открыв дверь, он силой вывел ее на площадку. — А то поднимешь вой, я тебя знаю!
Вскоре Евгения оказалась усажена в машину у подъезда, а ее вещи были закинуты в багажник.
— Добрый день, —приветствовал Михаила подошедший в это время к подъезду сосед. — Куда едете?
— Бабушку в санаторий везу, — ответил Михаил. —Нужно ей сменить обстановку после похорон.
— Это верно, это правильно, — покачал головой сосед. — Перемена обстановки полезна после жизненных потрясений. Хорошего отдыха, Евгения Петровна, крепитесь! — и он помахал рукой, искренне желая всего наилучшего.
Машина долго ехала по городу. Евгении показалось, что целую вечность. И наконец остановилась. Высотки и даже пятиэтажки остались далеко позади — за грудой каких-то промышленных предприятий, хмурыми великанами укрытыми за заборами и воротами. Евгения вышла из машины и растерянно закрутила головой — куда же он ее завез? Кругом стояли, без преувеличения, бараки, да такие, что по-хорошему, все должны были давно тут снести! Кое-где в окнах горел свет, но по большей части они были заколочены досками, фанерой прикрыты, а то и просто полиэтиленовыми пакетами.
— Было дело, получил я тут хату одну, — пояснил Михаил, выходя из машины. — Пошли, бабка! На новоселье…
Евгения хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба и чувствовала себя так же беспомощно. Скрип-скрип… Они вошли в подъезд, пропахший сыростью и зять зазвенел ключами, отпирая обитую лохматым дермантином дверь. Вспыхнула одинокая лампочка под потолком, осветив убогое жилище — крохотный коридорчик, и затемненную комнату, которая просматривалась через распахнутую впереди дверь. Как сквозь дремотный сон, когда еще плаваешь в нем безвольно, но уже улавливаешь — что происходит в окружающем мире, Евгения слушала Михаила. Он сказал, что вот, тут комната — жилая, закуток с кухней, санузел…
— За свет, кстати, долг, — сказал он. — Платить надо, старая! А то отключат электричество. Холодильник не работает, кстати. Вода течет… Ну, много вам, старикам и не надо, правда? Как-нибудь обустроишь тут все… Ты же это, еще мировую революцию видела! — он хохотнул своей шутке. — А значит, ко всякой такой жизни должна быть привычная. Хватит, пошиковала! Теперь, как говорится, молодым дорогу! — только сейчас Евгения поняла, что ее зять явно принял чего-то для увеселения — его даже покачивало. Запоздало пришел испуг — а ведь могли бы и в аварию попасть!
Михаил вышел на минутку и вернулся, волоча весь багаж Евгении. Уронил все на пол. Что-то звякнуло в глубине как попало набитой сумки. Она понимала, что зять не собирал ей вещи с любовью. Просто сгреб то, что в ее шкафу было, но, конечно, приберег себе то, что еще выгодно продать можно было. Вроде и личную выгоду соблюдал и позаботился! Евгения вздохнула и потрогала мокрые глаза пальцами, вытирая. Она только не могла понять… А почему просто на улицу не вышвырнул? Зачем делает вид, что по родственному заботится? Это ведь не забота, нет! Выкинуть вот сюда… Неужели есть у него совести ошметки и он их глушит вот так? Или перед людьми прикрыться хочет, что не совсем душегуб, не на помойку же тещу, а так, на иное место жительства просто?
— Все, старая. Живи! — Михаил уже стоял в коридоре, у дверей. — И смотри у меня, — он понизил голос. — Если дурить будешь, бегать станешь ко мне или там жаловаться кому… Я тебя проучу! Так проучу, что пожалеешь! Ясно тебе?! Да… И вот еще что, — Михаил икнул и пошатнулся. — Соседи у тебя… Поладите, думаю! Одна, значит, в психушке лежит временами — ей пришельцы мерещатся. Еще тут зеки освободились. Ну и так, по мелочи… Вор есть, да пьянчуги. В общем, контингент как раз по тебе, покажут тебе, где раки зимуют! —Михаил наконец ушел. Евгения слышала, как взревел с помехами мотор его машины — не успел новую после свадьбы купить, потому что Машеньке, когда кредит хотела брать, отказали.
Евгения осталась одна. За окном совсем стемнело. В комнатах было очень холодно, она потрогала батареи — почти не грели…
На утро следующего дня старушка осталась без горячего — плита в том закуточке, который вроде как играл роль кухни, не работала. Вскипятить воды можно было только так — в старом ковшике, который Евгения буквально откопала среди других собранных зятем вещей. Там еще была тарелка и ложка. Старушка покачала головой — заботливый какой! Электрический чайник, конечно, он бы не отдал ей, даже если бы сама собиралась… А так хотелось утречком, когда проснулась продрогшая, согреться! Пусть не было ни чаю, ни еды, а ведь можно было бы и просто кипяточку попить… Вздохнув и покряхтывая от ломоты в спине, Евгения стала собираться в магазин. Когда открыла дверь, оттуда выпала сложенная бумажка — требовали оплатить свет, иначе грозились отключить. Евгения округлила глаза, поняв, какую сумму должна — да это же почти всю пенсию оставшуюся отдать надо! Но что делать было? Поспешила в банк и заплатила все до копеечки. Повезло, что последнюю пенсию решила снять наличными — тогда соседка одна напугала, что мошенники карточки опустошают и якобы в ее знакомых украли...
Евгения стояла у входа в магазин. Голова кружилась от голода, ноги едва держали… Она только что заходила в этот магазин и там смотрела чайники, но все они стоили так дорого — не потянула бы! Старушка решила, что пожалуй, купит себе хотя бы бутылку воды и хлеба, колбаски какой-нибудь… Так тоже можно! А потом — пенсия должна была прийти послезавтра, она вызовет мастера и глядишь — плитку починят…
Наличные кончились — все отдала за свет и Евгения решила купить с карточки. Всё-таки там немножко оставалось от пенсии… Но оказалось, что карточки в кармане пуховика нет. Евгения точно знала — там была! Но пропала…
— Значит, так, —сказала ей кассирша, когда возникла эта заминка неловкая. — Я за это из своего кармана платить не буду! Знаю я вас, хитрых… Деньги она, видите ли, потеряла!
— В самом деле, что за цирк? Тут очередь, между прочим, люди реально пришли в магазин! — присоединился к упрекам мужчина с тележкой, доверху нагруженной продуктами и детскими памперсами. — Еще кассира позвать можно?
— Нет, — надула губы продавщица. — Думаете, мне охота тут на сто рук работать? Позвала бы, если бы был! Так, уходите, — она мотнула головой на Евгению. —Куда?! Колбасу отдай! — сказано так было потому, что старушка в растерянности продолжала держать в руках продукт, который думала купить. — Охрана!
Сердце у Евгении быстро застучало, холодный пот прошиб… Никогда воровкой не была! И так горько стало, что вот, обвиняют ни за что… Швырнула колбасу на кассу и поспешила прочь скорее.
— Развелось попрошаек, — доносилось до нее злое.
Евгения засунула руки в карманы — согреть. Варежки где-то потеряла, не найти уж… И тут же выдернула правую руку из кармана — в нем, оказывается, была купюра в пятьдесят рублей! Осталось всё-таки маленько после платежа за электричество, просто деньги положила не в тот карман, где обычно привыкла их носить...
— Вот, — показала той же самой кассирше деньги. — Я заплачу.
Размалеванная девица хмыкнула, поджала губы, но ничего не сказала и пробила покупки — булку хлеба и плавленный сырок.