Но счастья нет и между вами, Природы бедные сыны!.. И под издранными шатрами Живут мучительные сны, И ваши сени кочевые В пустынях не спаслись от бед, И всюду страсти роковые, И от судеб защиты нет. Так завершает Пушкин поэму «Цыганы», в финале которой эти самые «страсти роковые» проявятся во всей своей страшной силе. Последние строки, посвящённые Алеко, кажется, проникнуты и болью, и сочувствием: Алеко издали смотрел На всё... когда же их закрыли Последней горстию земной, Он молча, медленно склонился И с камня на траву свалился. Но в то же время чуть позднее мы услышим слова старика-цыгана, который вынесет свой приговор Алеко. Нет, даже не приговор, а своего рода «диагноз»: Ты не рождён для дикой доли, Ты для себя лишь хочешь воли… Предвещало ли что-нибудь в поэме подобный исход? Бесспорно! Выслушав печальную повесть старика о том, как «звездой падучею мелькнула» его молодость и любовь, Алеко спросит: Да как же ты не поспешил Тотчас вослед неблагодарной И хищникам и ей коварной Кинжал