«— От на то она и война. В единый миг усе порушить можать и в единый усе построить. Для ково шастье, а для ково — лихо. Верке твоей — шастье, а Палаше — лихо. А тебе, Иваныч?
— Что мне? — встрепенулся Петро.
— Ну, лихо тебе аль шастье?
— Ой, дед, не знаю, — Петр обхватил голову и зарыдал беззвучно.
— На две части будто меня поделили. Одна к семье рвется, а другая к Пелагее. Да и к деревне я уже привык, к Настеньке, к Валентине, к тебе, к ребятам…»
Часть 26
Услышав родной до боли голос, Петр остановился как вкопанный, не в силах развернуться.
— Петя? Это ты?
Сомнений быть не могло, Петр Иванович повернулся: чуть поодаль стояла она — его любовь, его боль и тоска. Его Вера!
Он кинулся к ней, они жарко обнялись и простояли так целую вечность. В голове Петра с неимоверной скоростью неслись мысли и воспоминания: вот он впервые увидел Веру! Она, тоненькая, в легком платье, с двумя смешными косичками, стоит у окошка и что-то шепчет. Как потом выяснилось, Вера никак не могла запомнить теорему Больцано…
А вот Петя впервые пригласил Веру на свидание. Оба смущались, Петя даже опрокинул на себя стакан минералки в кафе, тем самым разрядив обстановку, потом стало намного проще… Шутили, смеялись.
А вот и поцелуй. Это случилось уже почти месяц спустя после первого свидания. Раньше Вера не давала себя целовать. А в тот вечер они гуляли на дне рождения у однокурсника, немного выпили, Петро провожал Веру, ну и… поцелуй состоялся. Страсть тогда захватила парня, но он не позволил себе ничего лишнего, и не позволял до четвертого курса. Верочка тогда сама заговорила о том, что хочет попросить распределение в какую-нибудь глухую северную деревню.
— А ты? — спросила она, заглядывая своему любимому Пете в глаза.
— А я всегда с тобой! — ответил он.
— Навсегда? — по-детски спросила она.
— На всю жизнь! — подтвердил он.
А потом первая ночь вместе. Верины родители уехали на дачу, она не поехала с ними, ей надо было готовиться к экзамену.
— Петь, приходи, вместе будем готовиться! — пригласила она.
Петя пришел, но подготовка была совсем не к экзамену, а к будущей семейной жизни.
Вера и Петя стали близки.
— Вот сдадим все экзамены и заявление подадим, — прошептал он, когда все произошло, нежно целуя Веру в мягкие волосы.
…Ох, и веселая же получилась свадьба! Весь курс гулял. Даже профессор Тюрин приехал поздравить. Выпил рюмку водки, вручил подарок — патефон, и отбыл, поклонившись. Автомобиль с шофером ждал его за калиткой. Свадьбу отмечали на даче у Веры. Рассвет встречали, а потом купались в теплой, как парное молоко, реке. Все вместе, вповалку, спали кто где. Девочки в комнатах, а парни — на веранде, прямо на дощатом теплом полу.
Диплом Верочка защитила на отлично, и не потому, что была беременная, а просто была хорошей студенткой.
Анютка!
Мозг Петра Иваныча пронзила мысль о детях.
— Вера, а Анюта, Алеша? Что с ними? Где они?
Сердце учителя замерло в ожидании ответа жены.
— Живы! Живы оба! — срывающимся голосом быстро сказала она. — Вот только… Анечка не разговаривает. Мы же под бомбежку попали… Петя, как страшно было… но все уже позади. А я же ищу тебя, Петя, везде письма разослала…
— Как не разговаривает? Почему? А как ты здесь, Вера? Дети где? Алешка, Аня… где они?
Петр не сдерживал слез, они струились по щекам, попадали в рот…
«Соленые! Вкус счастья тоже соленый! Как и горя!»
— Петенька, а я тут буду математику преподавать, в училище. Направили вот. А ребята наши дома сейчас. Нам комнату дали, тут недалеко, в Тихомировском переулке.
— Знаю этот переулок, — зачем-то сказал Петро.
Ему хотелось немедленно, прямо сейчас рвануть туда, где были его дорогие, любимые доченька и сынок.
— Вера, я тут с ребятами деревенскими. Вот в ремесленное их устроил. Я в деревне сейчас живу, в Высоком. Тоже направили! Там учителя не было, вот и…
В сердце больно кольнуло. Пелагея!
— Да как же это, Петя?! Мы, оказывается, совсем рядом все это время были. Высокое же недалеко?
— Недалеко, Верочка. Как же быть? Я не могу сейчас ребят бросить! Я же их привез, должен до деревни доставить. А как же Аня, Алешка…
«А Пелагея?»
— Петенька, ты теперь знаешь, что мы живы! Столько ждали! Потерпи еще совсем немножечко, и увидитесь. Ты отвези ребят и приезжай к нам, насовсем… думаю, начальство не будет против? Мы же семья! А может, мы к тебе? А? В деревню! Как хорошо, Петя! Свежий воздух, и еды, наверное, побольше, чем в городе. Найдется там мне работа? Школа большая?
Вера говорила и целовала Петю в губы, в щеки, в лоб, в волосы…
Он целовал ее в ответ, крепко обнимая! Он не хотел расстаться с ней даже на минуту.
«А Пелагея!» — снова долбанула мысль прямо в висок и в сердце.
— Вера, я отвезу ребят в деревню, — принял решение Петр, — и сразу же к тебе… к вам… Тихомировский?
— Двадцать пять! — с готовностью подсказала жена.
— А в деревню… не надо, Вера! Я сам к вам приеду… я тебе потом все расскажу! И отсюда тоже уедем! А ты мне о себе расскажешь! Ладно?
— Петенька! Любимый! А это все правда? Я не сплю? Я так ждала тебя, Петя. Мы же в госпитале долго лежали. Я без сознания была, потом тяжелая операция. Дети тоже все израненные… Как только я очнулась и могла говорить, то сразу попросила тебе письмо написать, но ответ не получила.
— Верочка! — Петр прижался лицом к ладошкам жены.
Сердце гулко стучало.
— Любимая моя, хорошая! Я приеду обязательно, сегодня же. Жди меня, Вера.
Он крепко поцеловал ее и ушел быстрым шагом не оборачиваясь.
…Деревенские ребята разбрелись по двору училища, но, увидев, что учитель подошел к телеге, собрались вокруг него.
Тимоха бросил цигарку и спросил:
— Поехали, штоль? Оформил робят-то?
Петр кивнул.
— А ты чавой такой пришибленный? — не отставал дед.
— Поехали! — решительно сказал Петро и сам первый сел на телегу.
Когда выехали из города, учитель подобрался поближе к вознице.
— Дед, посоветоваться с тобой хочу!
— Давай! Вижу, чавой-то с тобой ня то, — Тимоха искоса посмотрел на учителя.
— Дед, я сейчас в городе, в училище, жену свою встретил!
— Ох ты жа… — дед Тимофей крепко выругался.
— Детей двое! Алешка и Анютка. Живы… дед, я рад… не передать словами как… но…
— Палаша… — вздохнул Тимоха.
— Да, — опустил голову учитель. — Дед, что мне делать?
— Правду, рассказать усю правду. Так мол и так! Палашка сильныя! И хорошая. Да ты сам знашь, чавой я тебе рассказую о ей! А тебе к детям надо, к жане. Пелагея-то у тебе была, потому што ты думал, што ты один. А ты ня один. Должон к бабе своей вернутьсси. Ты с ей скольки прожил?
— Девять.
— От! То-то и оно. А с Палашкой?
— Два месяца.
— От. И робята у тебе тама, а с Палашей никаво. Эх, Петька. Это ж по справедливости. Я та ня знай твою жану, някто мене она. А Палашка как дочка. Яе шибко люблю, мог бы я тебе чичас казать так: Петя, ты с Палашей должОн быть, но нет, Петро. Не кажу ентого я тебе. Потому как ня прально енто будять. Ты с жаной должон быть, с робятами. От так прально будят.
Некоторое время ехали молча, а потом дед скорбно покачал головой и промолвил:
— От на то она и война. В единый миг усе порушить можать и в единый усе построить. Для ково шастье, а для ково — лихо. Верке твоей — шастье, а Палаше — лихо. А тебе, Иваныч?
— Что мне? — встрепенулся Петро.
— Ну, лихо тебе аль шастье?
— Ой, дед, не знаю, — Петр обхватил голову и зарыдал беззвучно.
— На две части будто меня поделили. Одна к семье рвется, а другая к Пелагее. Да и к деревне я уже привык, к Настеньке, к Валентине, к тебе, к ребятам…
— Мало ли! — перебил Тимоха. — Привык он! Ишть! Ну и чавой? Отвыкнешь. Дети тама — твои! Чавой жа сиротить при живом отце? А у Палашки, значат, доля такая. Один не дождалси… ты чавой жа, хошь, штоба и твоя жана, как Палаша, страдала, потому шта ты яе ня дождалси? Живая она, вишь? Как Палашка! Живая! Ня сироти робятушек.
— Спасибо тебе, дед, что не рвешь мне душу. Не обвиняешь.
— У чем Петя? Ежеля обвинять начать, так фрицев надо. Чавой кинулиси на нас у сорок первом? — дед покачал головой. — Ты што жа думаешь, токма ты един такой? Аль Палашка токма? Да ты глянь, скольки лиха-то на земле! И скольки ишшо оно, лихо енто, изгрызет душ и сердец? А у тебе радость, Петя. Огромныя! Енто жа надо, а? Робят привез у ремеслянное. И от ведь тебе у голову-то и бахнуло жа их сюды тащить! А пошто? А потому, што у Бога усе распределено без нас. Понял? А ты — партия, партия! Можат ваша партия такой сотворить с человеком? Нет!
Дед покачал головой, прикурил цигарку и продолжил:
— Такое токма господь можат. Так што ня сумневайси, Петя. От Бога енто. А Палаша! Ничавой! Поплачеть и забудеть. А можат, и плакать ня станет. Егорку она люблит, ня тебе. Точно говорю. Вот те крест!
— Дед, спасибо тебе, — Петр горячо обнял деда. — Хоть и знаю, что наговариваешь ты специально, что не любит меня Пелагея, — все равно! Благодарствую.
— Да чавой там! Я, Петька, и сам прикипел к тебе. Но што жа делать? Ничавой ня поделаешь. Надо отдирать свою душу от Палашкиной. Пошла, родимая! — заорал дед на Ладушку, и весь остаток пути не проронил ни слова.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь ⬇️⬇️⬇️
Предлагаю вам для чтения еще один рассказ⬇️⬇️⬇️