«Пелагея хотела говорить совершенно другое, она хотела плакать и громко кричать: а как же я, Петя? Я же тоже люблю тебя! Но она хорошо понимала, что не имеет права говорить об этом, а потому осторожно высвободилась из его объятий и сказала:
— Спасибо тебе, Петр, за любовь и нежность. Хоть два месяца, но я была счастлива настоящим бабским счастьем. Многим и этого не дано.
Пелагея слегка поклонилась, развернулась и, вдавливая костылями землю, направилась к дому».
Часть 27
Когда въехали в деревню, Петро попросил деда Тимоху:
— Оставь меня здесь, сам дойду до дома.
Попрощавшись с ребятами, двинулся в свой тяжелый путь.
Он вспомнил день, когда впервые увидел Пелагею, как сразу сердце показало, что это его женщина.
А что же теперь? Получается, сердце обманывало? Когда пришло скорбное письмо о гибели Веры и детей, ни одним движением сердце не дало знать, что жена, сын и дочь живы. Ведь тогда сразу поверил в то, что их больше нет, и он никогда больше их не увидит.
«Что ж ты, сердце, так ошиблось?»
В таких раздумьях подошел Петр Иваныч к калитке ставшего уже родным дома. Первой к нему навстречу выбежала Настенька:
— Дядя Петя вернулся! Как хорошо! А мы с бабушкой кулеш сварили, как ты любишь.
Вслед за девчушкой вышла и Пелагея:
— Петенька, давай-ка… — радостно начала она, но тут же осеклась и продолжила уже другим голосом: — Руки мыть, и за стол.
Петр кивнул и направился к умывальнику в дальнем углу сада. Он не рассмеялся, увидев Настю, не взял ее на руки, как это делал обычно. Он не обнял Пелагею и не поцеловал за ушком.
Палаша отправилась вслед за ним, ее сердце то гулко стучало, то замирало. Она даже остановилась, чтобы выровнять его ритм.
Петя подошел к умывальнику, но вдруг развернулся и, сделав пару шагов навстречу Пелагее, обнял крепко.
— Что-то случилось, Петя?
Он лишь кивнул.
— Что? Не молчи…
— Палаша, я в городе встретил Веру. Они все живы.
Пелагея вздрогнула и тут же спросила:
— Когда ехать, Петя?
— Обещал сегодня, но могу…
— Нет, не можешь. Езжай сегодня, как обещал.
— Палаша, я…
— Петенька, я знаю, как тебе трудно! Но надо смириться! Другого решения быть не может. Настеньке и Вале я все объясню позже, а сейчас что-нибудь придумаю, а ты поешь и поезжай. Вещи не бери. Я соберу и тебе потом с дедом Тимохой отправлю. Да и вещей-то у тебя — кот наплакал, книги только.
Пелагея хотела говорить совершенно другое, она хотела плакать и громко кричать: а как же я, Петя? Я же тоже люблю тебя! Но она хорошо понимала, что не имеет права говорить об этом, а потому осторожно высвободилась из его объятий и сказала:
— Спасибо тебе, Петр, за любовь и нежность. Хоть два месяца, но я была счастлива настоящим бабским счастьем. Многим и этого не дано.
Пелагея слегка поклонилась, развернулась и, вдавливая костылями землю, направилась к дому.
Этот путь от умывальника до хаты показался ей таким длинным, просто непреодолимым. Она шла словно в забытьи, мыслей в голове не было вовсе, и лишь горячие слезы обжигали щеки. Не дойдя до дома нескольких метров, она остановилась, вытерла слезы, сделала несколько ритмичных вдохов и выдохов и даже натянула на лицо улыбку.
Зайдя в хату, она как бы между делом бросила:
— Петя поест и снова в город уедет.
Валя вскинула на нее удивленный взгляд:
— Пошто енто?
— Ой, Валь, даже не знаю точно, товарищ Заварзин попросил подежурить в райкоме.
— А-а-а, — протянула Валя понимающе, — от усе у вас, у партейных, ня как у людей.
— Это точно! — обронила Пелагея.
— Так он поентому такой грустный?
— Ну а кому же хочется второй раз за день в город мотаться?
— Так надо ему харч собрать! — засуетилась Валя. — Усю ночь, да пока завтре обернетси…
— Собери, собери… — кивнула Пелагея. Сердце рвалось на части, хотелось плакать и кричать: не вернется. Никогда не вернется.
— А Тимоха как жа? Он жа повезеть? Он иде будять? А Пете иде спать тама? — сыпала Валя вопросами.
— Валентина! — слегка раздраженно прикрикнула Пелагея. — Он в окопе на голой земле спал. Как-нибудь, не переживай. И Тимоху твоего не оставит. Не бойся.
— Да чавой жа он приехавши? — не унималась Валентина. — Сразу бы тама и осталси! Гонять человека туды-сюды.
Пелагея закипала, не зная, как остановить словесный поток Валентины и чувствовала, что может взорваться. Она и так с большим трудом сдерживала слезы, готовые в любой момент вырваться наружу.
И тут вдруг пришло неожиданное спасение: прибежала запыхавшаяся Анисья и заорала с порога:
— Тетка Пелагея, Зорька тялитьси начала. Да чавой-то ня так.
Пелагея мгновенно поднялась и уже через несколько секунд была за калиткой, благодаря Зорьку, которая вздумала телиться именно сегодня.
По дороге на ферму Пелагея выясняла все подробности про корову. Анисья на бегу рассказывала ей, Палаша ничего не слышала, да в общем-то, и ничего не видела. Зато Анисья заметила, что с женщиной что-то не так:
— Тетка Пелагея, да ты чавой? Чавой ревешь-то?
— А мне, Анисья, Зореньку шибко жалко, — нашлась что ответить Пелагея.
Петр зашел в хату, немного придя в себя, он улыбнулся Настеньке и Вале.
— А где же Палаша? — не увидев ее, спросил он.
— Аниська прибежала с фермы, Зорька телитси, помошь ей нужна. Чавой-то за дежурства придумал товарищ Заварзин? — перевела она разговор на интересующую ее тему. — Иде тама спать? А Тимоха как жа?
Петр Иваныч сначала растерялся, но быстро понял, что это Пелагея специально сказала, тем самым облегчив объяснения с Валентиной. Но ему вдруг нестерпимо захотелось поделиться с ней своим счастьем и своим горем.
— Степановна, — позвал он ее, — давайте выйдем на двор. А ты, Настюшка, беги к ребятам, я видел, они на берег пошли.
— Можно? — Настенька глянула на Валю.
— Ну поди, — Валя ответила девочке, с тревогой посмотрела на Петра и подумала: «Все ж таки чавой-то случилоси, и Палашка какая-то не така!»
На улице Петр долго прикуривал папиросу, огонь все время гас, руки дрожали.
— Степановна, жена моя жива! — наконец-то выдохнул он.
Валя вскрикнула и зажала рот ладошкой. Она сразу поняла все то счастье и всю ту боль, которую испытал Петр, встретив свою жену, и испытала Пелагея, когда он ей сказал об этом.
Ведь она и сама совсем недавно пережила почти то же самое, когда пришла с фронта Палаша: счастье, что жива, и горе, что ее сын не дождался свою законную жену. Палаша ей — всего лишь невестка. А это — жена!
Валентина, не в силах подавить рыдания, расплакалась и шепотом проговорила:
— Война… будь она трижды проклята! Да скольки жа ишшо будять она нас мучать?! Ведь думали, што усе! Прогнали фрица, и от она — жисть.
Валя открывала рот, но воздух с трудом проходил в ее легкие, она тут же потеряла все силы, ноги подкосились, и женщина чуть не упала. Петр подхватил ее и довел до лавки.
— Хорошай ты, Петро! — сбиваясь на шепот, проговорила она. — Передай своей жане, штоба берегла такова мужака. А за Палашу ня волнуйси! Сильная она! Справитси. Поплачем месте, и дальша жить нада. А ты иди, Петя, иди с Богом. Я тебе там харчей собрала: угости ужо жинку свою да робят.
Петя кивнул, посидел еще немного, поднялся и зашел в хату.
В хате он огляделся, будто прощаясь с каждой полюбившейся ему мелочью, медленно собрал свой нехитрый скарб, вышел. Валя так и сидела на лавке, покачиваясь из стороны в сторону, она плакала, тихонько подвывая и что-то приговаривая.
Петр поклонился в пояс Валентине и дому и быстрым шагом ушел. Он направился к ферме, но на полпути остановился, резко развернулся и пошел до хаты деда Тимохи.
…Больше учителя деревенские никогда не видели. Впрочем, и в ремесленном тоже больше не видели ни его, ни его жену. Поговаривали, что уже на следующий день Петр Иваныч уехал с семьей. Куда? Никто не знал.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь ⬇️⬇️⬇️