Не только с роботизацией и автоматизацией связывали фантасты изменения трудовых процессов. Сам труд должен был измениться, из тяжкой повседневной необходимости превратившись в процесс вселенского масштаба. Пафос глобального переустройства мироздания пронизывал фантастическое творчество писателя Андрея Платоновича Платонова (Климентова, 1899—1951). В рассказе «Потомки Солнца» (1922) он вдохновенно воспевает полную переделку планеты. «Он вырос в великую эпоху электричества и перестройки земного шара. Гром труда сотрясал землю, и давно никто не смотрел на небо — все взгляды опустились в землю, все руки были заняты. Электромагнитные волны радио шептали в атмосфере и межзвездном эфире грозные слова работающего человека. Упорнее и нестерпимее вонзались мысль и машины в неведомую, непокоренную, бунтующую материю и лепили из нее раба человеку. Главным руководителем работ по перестройке земного шара был инженер Вогулов, седой согнутый человек с блестящими ненавидящими глазами, — тот самый нежный мальчик. Он руководил миллионными армиями рабочих, которые вгрызались машинами в землю и меняли ее образ, делали из нее дом человечеству. Вогулов работал бессменно, бессонно, с горящей в сердце ненавистью, с бешенством, с безумием и беспокойной неистощимой гениальностью. Мировым совещанием рабочих масс ему была поручена эта работа. И Вогулов десять раз объехал земной шар, организуя работы, проповедовал идею переделки земного шара и зажигал человеческие черные массы восторгом работы. Сотни экспедиций он снарядил в горы всего земного шара и в океаны и моря для исследования теплых течений. Тысячи метеорологических обсерваторий были сооружены, и вся атмосфера пережевывалась тысячами мозгов лучших ученых...»
В том же 1922 году выходит утопический роман Якова Марковича Окунева (1882—1932) «Грядущий мир». Действие его происходит в XXII веке. По мнению писателя, люди коммунистического будущего станут умолять допустить их к общественно-полезному труду даже вопреки рекомендациям врачей. «Стерн вмешивается в разговор: — Вы не понимаете нашей психики. Мы слитны. Высшее наслаждение и гордость каждого из нас —творчество. Мы стремимся, мы жаждем творчества, и каждый гражданин, как награды, ждет сообщения станции о том, что он там-то нужен, что там-то без него нельзя обойтись.— Посмотрите в окно на площадь и вы увидите эти "силовые единицы", —предлагает им Мак Тодд. На широкой площади строятся колонны. Стройные прямолинейники людей. Во главе каждой колонны —знаменосец с алым знаменем. Знамена развернуты и полощутся в воздухе. Сверкают шитые золотом на полотнищах надписи: — На электрические станции! —переводит по идеографу надпись на знамени Стерн. — Мы на транспортную службу! — Мы к радио-экскаваторам! На рудники! — Мы —на станции радио-идеографа! Евгения хочет знать, что чувствуют эти колонны "силовых единиц". Она все еще не верит, что в Мировом Городе нет принуждения. — Это можно, —соглашается Мак Тодд и переводит провод идеографа на радио-связь по воздуху. И Евгения слушает прибой чужих мыслей и настроений. В этом хаосе тысяч мыслей и чувствований трудно разобраться, но все они сливаются в одни радостный порыв: — Скорее! Скорее! Скорее за дело! Врачи осматривают прибывающие новые колонны и отделяют больных и слабых. Мак Тодд, лукаво усмехнувшись, переводит приемник идеографа по направлению к группе забракованных. Радостный прибой сменяется унылыми жалобами: — Гражданин! Я достаточно здоров, чтобы работать. — Вы ошиблись! У меня вовсе не больные легкие. Я не хочу в Давос. Я хочу в шахты...»
Любопытен взгляд на трудовые процессы далекого будущего Вадима Дмитриевича Никольского (1886—1938), творчество которого, возможно, оказало влияние на автора «Туманности Андромеды» (1957). В утопическом романе «Через тысячу лет» (1927) Никольский пишет следующее: «Твой вопрос о заводах гораздо серьезнее. Существуют еще несколько групп промышленных процессов, как, например, в области металлургии, машиностроения и химической технологии, где необходимо сосредоточение большого количества работающих в одном месте. Я говорю — большого — лишь относительно, так как теперешние производственные процессы настолько упрощены и механизированы, что там, где в ваше время требовалось десять человек, теперь необходим лишь один, и то исполняющий больше роль надсмотрщика за правильной работой машин-автоматов. Ну, их ты и сам скоро увидишь… Значительная часть необходимых для человека работ, особенно по изготовлению тканей, разных вещей домашнего обихода, произведений искусства и многих других предметов, делается теперь не на фабриках, а дома, полукустарным способом. Я выразил мое глубокое изумление подобной системе, признававшейся в наше время отжившей формой производства по сравнению с крупными централизованными и механизированными предприятиями. — Ты был бы прав, — ответил мне Фер, —если бы мы жили в вашу эпоху или в эпоху, близкую к ней. Но сейчас отпал один из самых крупных факторов промышленности капиталистического периода. Я имею в виду конкуренцию и погоню за прибылями со стороны предпринимателя. Конечно, нет спора, что многие вещи, например, вот хотя бы эта твоя украшенная чеканкой кираса, могли бы быть изготовлены на большом заводе и тысячами рабочих и станков-автоматов. Но все дело в том, —при этом Фер улыбнулся, —что мы сейчас уже достаточно богаты знанием, материалами, разными запасами, наконец, неистощимыми источниками энергии и имеем достаточно свободного времени, чтобы позволить себе в те часы, когда мы не обязаны выполнять какой-нибудь коллективный необходимый труд —на это, в среднем идет не более одного-двух часов в день, —работать над тем, что нам более всего по душе. Вот так мы и делаем многие вещи, для которых не нужны громоздкие машины и аппараты. Утром я отбываю свою трудовую повинность на одном химическом заводе в 200 километрах от нашего дома, куда летаю на своем одноместном аэроцикле, а днем помогаю отцу в лаборатории и изготовляю некоторые части электротехнических приборов. Части эти я затем отсылаю в центральный распределительный склад, откуда они идут в сборочные мастерские и проверочные лаборатории. Правда, я трачу иногда на изготовление того или иного предмета втрое больше времени, чем я потратил бы его, стоя у станка на заводе, но тогда бы вещь не имела той цены и в моих глазах, и в глазах других людей, которую она теперь имеет, выйдя из моих рук...»
В 1930 году выходит роман Эммануила Семеновича Зеликовича (1896—после 1965) «Следующий мир», герои которого попадают в параллельную вселенную и оказываются на планете Айю, где царит коммунизм. Ийо — разумные обитатели планеты — считают общественно-полезный труд куда более естественным состоянием, нежели праздность. Один из землян пытается оспорить этот тезис. Ведь люди умственного труда не производят материальных благ — не являются ли они таким образом обузой для общества? «— Ну а если он будет исключительно заниматься науками, не производя общественно-полезных продуктов и существуя, таким образом, за счет чужих трудов?! — О, это очень хорошо! — одобрительно ответил Тао. — Многие так и поступают — нам нужны ученые. Благодаря им, норма общественно-полезной работы сократилась до одной десятой части суток на долю единичного ийо, и вся жизнь на Айю превратилась в благоденствие. Творчество ученых и художников наиболее плодотворно, и они быстро проявляют его, ибо без творчества не может существовать ни одно разумное, здоровое существо: это биологический закон. Кроме того, нам необходимы в большом количестве ученые преподаватели и воспитатели детей и юношества. Пусть себе на здоровье учатся — общество не нуждается в их технической работе! Такие приносят еще большую пользу, и все их уважают...»
По мере развития технологий, в описаниях производственных процессов будущего советские фантасты все чаще упоминают автоматы. Ян Леопольдович Ларри (1900—1977), автор незабвенных «Необыкновенных приключений Карика и Вали» (1937) в утопическом романе «Страна счастливых», опубликованном в 1931 году, даже делает попытку конкретизировать устройство таких автоматов, ссылаясь на реальные, существовавшие на тот момент технологии: «Чтобы заставить телевокс выполнить то или другое действие, нет надобности передвигать какие-либо рычаги или нажимать какие-либо кнопки. Для этого достаточно только дать определенный звуковой сигнал, например, короткий или длительный свисток. Вот почему с телевоксом можно устанавливать связь по телефону, и это очень ценно с технической точки зрения. На первый взгляд может показаться, что все эти телевоксы и им подобные механические люди — только шутки, только игрушки техники. В действительности это, далеко не так. Более того, именно в телевоксах нужно видеть начало нового «века автоматов», которые будут облегчать или даже заменять труд человека во многих областях. ...В фабрично-заводской практике, телевоксы в виде различных автоматических и полуавтоматических станков уже и сейчас выполняют большую работу. Примером может служить один из американских заводов (компания Смита), изготовляющий до 7.000 автомобильных шасси в день. На этом заводе работает… 272 человека. Столь ничтожное количество рабочих на заводе объясняется тем, что почти вся работа, совершается автоматически. На долю людей остается лишь надзор за машинами...» Однако у Ларри автоматы не замещают людей, главный смысл жизни которых все тот же общественно-полезный труд: «Ты, я и она, — говорит один из героев романа, —и все мы пять часов в неделю отдаем общественно необходимому труду. Раз в неделю мы отправляемся на фабрики и заводы, где проводим пять часов. В комбинезонах мы встаем к машинам. Поэт рядом с профессором астрономии, архитектор рядом с композитором, журналист рядом с врачом...»
Социализм изменит не только отношение к труду, считали советские писатели-фантасты, но и расширит область его применения. В повести 1930 года «Подводные земледельцы» Александр Романович Беляев (1884—1942) описал ни много ни мало — подводный совхоз! Причем создали его живущие на Дальнем Востоке местные охотники и рыболовы. Беляев обстоятельно и достоверно описывает конструкцию усовершенствованных водолазных костюмов, постройку подводных жилищ и сам процесс труда подводных земледельцев: «Теперь, проходя из подводного жилища на работу, они встречали под водою многочисленных рабочих, которые медленно ходили в водолазных костюмах, напоминая фантастических марсиан. Рабочие собирали водоросли в небольшие тюки, связывали и прикрепляли к крюку на конце веревки, опускавшейся сверху. Затем они дергали за веревку, и водоросль поднималась на борт лодки или большой барки. Караван таких барок выводился в океан буксирным пароходом, который расставлял их одну за другой на протяжении нескольких километров. Барки становились на якорь и спускали лодки. Вечером, по окончании работы, нагруженные доверху барки вновь собирались буксирным пароходом и отводились к берегу, где их разгружали. Вся добыча поступала на завод...»
Тема была продолжена писателем. В тридцатые годы Александр Беляев писал не столько приключенческую, сколько — производственную фантастику. Такие романы, как «Воздушный корабль» (1934), «Чудесное око» (1935), «Звезда КЭЦ» (1936), «Лаборатория Дубльвэ» (1938), «Под небом Арктики» (1939) посвящены созидательному труду в самом широком смысле. Этим заняты рабочие и колхозники, ученые и пилоты, моряки и водители вездеходов, охотники и рыболовы, ибо цель у всех одна — преобразовать враждебную природу, заставить ее служить человеку. И писатель показывает не только грандиозный результат совершаемого его героями преобразования, но и сам процесс. «В просторах стратосферы, под небом аспидного цвета летают странные снаряды, похожие на ощетинившихся ежей. Внизу — легкие перистые облака, под ними — кучевые, слоистые... Сквозь пелену облаков виднеется поверхность Земли: зеленые пятна лесов, черные квадраты пашни, извилистые серебристые нити рек, блестки озер, тончайшие ровные линии железных дорог. "Ежи" мечутся по небу в разных направлениях, оставляя за собой дымовые хвосты. По временам "ежи" замедляют свой полет, останавливаются. Тогда из "ежей" вырываются ослепительные молнии и почти отвесно падают на Землю. ...Большая кабина. Круглые иллюминаторы с толстыми кварцевыми стеклами. Сложные, невиданные мной аппараты. Двое молодых людей у аппаратов. Третий сидит у стола за измерительными приборами и управляет работой двух: — ...Пять тысяч... семь... Задержать полет... Десять ампер... Пятьсот тысяч вольт... Стоп... Разряд! Молодой человек у аппарата дергает рычаг. Сухой треск необычайной силы разрывает тишину, молния срывается и летит на Землю. — Вперед, полный ход!.. — командует старший. Он поворачивает лицо ко мне и говорит: — Вы находитесь на атмосферной электростанции — тоже одно из предприятий Звезды Кэц...»
Это цитата из «Звезды КЭЦ», а вот рассказ одного из героев романа «Под небом Арктики: «С чем тут, на Крайнем Севере, нам пришлось больше всего бороться? С холодом и мраком. Ну, от мрака мы только первую зиму страдали. Летом установили ветряки, которые нам дали первую энергию, а с нею и свет. Потом заработала станция подземной газификации, а дальше не за горами и температурная станция — наша главная цель. Теперь света у нас достаточно. А с холодом пришлось повозиться. Нельзя же вести строительство на Крайнем Севере только в короткое полярное лето. Этак и в двести лет всего, что мы затеяли, не выстроишь. Надо было во что бы то ни стало разрешить вопрос о круглогодовом строительном сезоне. Дело как будто и не такое уж страшное. В меховой одежде тепло. Но в ней трудно работать на открытом воздухе. Главное же — руки. В меховых рукавицах неудобно. Это уже не работа — медвежьими лапами. Ну, многие наши рабочие, особенно из пришлых, и снимали рукавицы: в работе, мол, руки не замерзнут. По своей родной зиме, по своим морозам мерили. А тут как прихватит, глядишь — руки и отморожены. — Верховский вздохнул. — Несколько человек так по неосторожности рук лишились. Гангрена — и отрезай пальцы, а то и всю кисть. Конечно, деревянные тепляки мы сразу строить начали. Но дерева не хватало. Тут опять о льде вспомнили. Легонький дощатый или фанерный тепляк водой окатишь — и готово. Тепла не пропускает. А потом и целиком изо льда строить научились. "Завод ледяного литья" открыли...»
А вот как Беляев описывает работу ученых в романе «Лаборатория Дубльвэ»: «Нина заговорила срывающимся от волнения голосом. Ее слова немедленно ложились невидимыми знаками на тончайшей проволоке. — Десять часов шестнадцать минут. Профессор Лавров включает аппарат. Его лицо спокойно. Он улыбается. Говорит, что не испытывает никаких изменений в работе мозга. ...Семнадцать минут! Все то же. Девятнадцать! Нетерпеливое движение в кресле. На лице озабоченность. Двадцать минут! Лицо проясняется. Улыбаясь, говорит, что "как будто посвежело в мозгу". Начинает вспоминать забытые имена, фамилии: "Вот тот, что приходил дней семь тому назад из Института мозга. Аспирант. Такая длинная фамилия..." Пауза пять секунд. "Скоробогатов! И приходил не семь, а девять дней тому назад... Как фамилия больного, который выписался двадцать дней назад?.." Пауза три секунды. "Воробьев". Двадцать две минуты! "Мозг работает молодо. Совсем молодо. Попробую умножить в уме двадцать два на двадцать два..." Пауза одна секунда. "Четыреста восемьдесят четыре". "Двадцать девять на тридцать семь..." Пауза, четыре секунды. "Тысяча семьдесят три". "Удивительно проясняется в голове! Сейчас я попишу, Нина. Набросаю кое-какие мысли..." Вынимает перо, записную книжку, сосредоточенно пишет. Десять часов тридцать одна минута. "Ну вот, на первый раз и довольно. Потом прочту". Прячет перо и книжку, выключает аппарат, снимает с головы колпак, проверяет пульс. Просит меня помочь ему определить давление крови. Пульс нормальный. Давление немного повышено, "как всегда..."»
Производственный роман вообще, а фантастический в частности, принято ругать, дескать, скучно, уныло, никаких тебе страстей и психологических глубин. Это представление не всегда справедливо. Да, порой авторам таких романов не хватало воображения, чтобы создать увлекательный сюжет, не привлекая очередных шпионов и диверсантов, но зато они умели показать вымышленные производственные и трудовые процессы, как реальные. Не является ли достоверность одним из критерием талантливо написанного произведения?Таким талантом несомненно обладал Григорий Борисович Адамов (1886—1945). В романе «Изгнание владыки» (1946) герои прокладывают подводные шахты, с целью обогрева теплом земных недр полярных районов. Помимо разнообразных приключений, герои романа занимаются вполне будничной работой. «Через час Лавров и Кундин, надев скафандры, вы шли из поселка через проходную камеру порт-тоннеля на морское дно. От поселка во все стороны тянулись широкие стеклянные дороги, освещенные цепочками ярких электрических фонарей. Туманными перламутровыми пятнами фонари расплывались вдали, в зеленоватой темноте глубин. Идущее по радиусам дороги соединялись внешними и внутренними кольцами. Между ними на морском дне были густо рассыпаны огоньки —там в облаках ила бродили темные фигуры людей в скафандрах. Порой над дном поднимались большие круглые шары, и люди вели их за собой, как слонов. — Видите? —сказал, указывая на огоньки, Кундин. —Это все неубранные грузы. — Да, работы хватит на несколько дней. Возьмемся вон за ту громадину. Они сошли с дороги на мягкое, пушистое дно и, разрезая плечом воду, взмучивая ил, направились к огромной полузарывшейся бочке. На ней лежал двойной парашют с горящей наверху небольшой лампочкой. В таком виде груз был спущен на днос "Полтавы". Кундин приподнял край парашюта, нащупал под ним аппарат со сжатым воздухом и нажал кнопку. Парашют стал медленно раздуваться, потом всплыл над бочкой и немного погодя, превратившись в шар, приподнял ее со дна. Увлекаемый Лавровым и Кундиным за стропы, шар поплыл невысоко над дном, унося тяжелый груз. По дорогекатился свободный электрокар. Кундин поднял руку и остановил его. Маневрируя шаром, они опустили бочку на площадку машины, и через минуту она скрылась среди других электрокаров, катившихся по дороге к поселку...»
В послевоенной советской НФ производственная тематика не только не угасла, но и почти полностью вытеснила другие, популярные в СССР, направления — географическую, военную и космическую фантастику. Роман Бориса Фрадкина (1917—2010) «Дорога к звездам» (1954), посвящен поискам особого «ядерного» сплава, из которого можно будет отливать корпуса звездолетов. Читатель не найдет здесь приключений отважных космонавтов на иных планетах. Писатель увлекает его другим — научным и инженерным поиском. «Я верю: рано или поздно, но Яков создаст свой необыкновенный сплав. — Герасим Прокопьевич поморщился и погладил сердце. — Сегодня наш молодой исследователь доказал свою правоту теоретически. Он увлекся квантовой механикой и, могу смело утверждать, — далеко позади оставил своего наставника Евгения Борисовича. Ему помогла врожденная смелость в сочетании с уверенностью. Очень хорошо, что эта уверенность почерпнута в нашей диалектике. Искренне восхищен политическим кругозором Якова. Да, волновая функция есть неотделимое, реально существующее физическое свойство атомных тел-частиц. И, взаимодействуя с частицей, как с волной, магнитные поля заменят гигантские давления. Никакого нарушения закона сохранения энергии тут нет...»
Продолжение следует...
Начало здесь:
Продолжение здесь: