Она ничего не рассказывала о себе, не делилась планами, даже не мечтала вслух. Но Володьку все равно влекло к ней, туманило мозги и сносило крышу. И вот однажды он решился: встретил Надю с работы с цветами – купил, а точнее, достал букет по очень большому блату. Вел ее домой и украдкой «фотографировал» взглядом зависть в глазах – и мужских, и женских.
- Надюша, давай поженимся, - наконец, признался.
А она вздрогнула вдруг и ничего не сказала ему. А утром призналась, что даже не думала об этом и не собиралась.
- А зачем тогда, - растерянно пролепетал (как школьник – фу) Володька, - все это… Мы как муж и жена с тобой…
- Зачем, зачем… У тебя квартира. Я люблю жить в нормальных человеческих условиях. Ты мне не мешал, а я старалась отплатить добром. Тебе нравилось? Тогда, какие ко мне претензии? Что мне с тобой, Вовчик? Какие перспективы? Стирка и уборка? Или ты думаешь, официантка в «Руси» - верх достижения? Я и так ошиблась, время только потратила. Ладно, пора двигаться дальше. Ключи оставлю на тумбочке.
И ушла.
Володька свету белого не взвидел. Надя просто его использовала. По-женски, хитро, тонко… У нее другие цели. И винить ее не в чем. Не Володькиного полета птица, оказалось.
Мужики в АТЦ всячески Володьку поддерживали. Он не трепался, нет. Но разве что скроешь от людей в их городе.
- Работает «твоя» в ресторане пока, видели. Ходит, задницей крутит, туда-сюда, с-с-стерва! – докладывали после выходных, - а ты не жалей. Ну, пожила, покрутила филеем перед носом – радуйся! Нам и за всю жизнь такого не перепадало. А она, говоришь, еще и хозяйничала? Обалдеть. И че нюнишься?
- Ничего, Вовка, не дрейфь, на междугородку перейдешь, а там, глядишь, и вообще в «Совавтотранс» пересядешь, парень ты сообразительный. В «загранку» будешь гонять, вот тогда и посмотрим, чья взяла! А эта, фря твоя, пусть в ресторане сидит! Тьфу на нее. Видали мы… - Михалыч, грузной тушей высился в курилке, заглядывал Вовке в глаза и посапывал негодующе, - ничего, ничего. Терпи, парень! Старайся!
И Володька терпел. Он ни разу не сорвал рейс на своем желтом «Лиазе», содержал технику в идеальном состоянии, был вежлив и предупредителен с пассажирами. К Новому Году надеялся на хорошую премию и благодарность. Переходящий вымпел уже пламенел над панелью. Еще немного, и будет ему новый виток в карьере.
Однако, сердце болело и ныло. Смотреть на людей со свертками и кульками, румяных, тревожных, изнывающих в ожидании праздничной выпивки и свежей закуски, не хотелось. С такой погодой Володя выберется ли из снежной каши? А вдруг застрянет где-нибудь в стылой ночи?
Но и домой тоже не хотелось. Дома не было «ДОМА». Даже елка не стояла. И, главное, Нади не было. Квартира сразу осиротела без женщины, и цветы пожухли, съежились, скукожились. Тошно теперь там: табачная вонь и пыль. И запах хлорки. Квартира не пахнет чистотой, как при Наде, она ВОНЯЕТ общественным туалетом.
В Алимове выскочили оставшиеся пассажиры. Выскочили, как в яму ухнули. Володька плохо различал дорогу, слившуюся с небом, с лесом, со всем миром. К автобусной остановке было не подъехать совсем – она потерялась в сугробах. Разворотного кольца не видать – Володя уже и не знал даже, что делать.
Больше рейсов на сегодняшний день не было запланировано. Рация шипела рассерженной коброй: откуда-то издалека пищала визгливая диспетчерша Павловна:
- До… те… ку…
Доложите обстановку, значит.
А чего ее докладывать. Хреновая обстановка. Надо бы «срывать» рейс и разворачиваться.
- Ила… ое! Нег… ка…ое…уа… Пшш… пыш…пыш… инее.
"Позвонила в дорожное. Снегоочистительная техника пойдет с утра. Докладываю в парк о задержке водителя по уважительной причине".
Володька вздохнул раздраженно. В Алимове его могут пригласить в контору. Чтобы переночевать в тепле. Было такое частенько. Уже и система отработана автоматически. А может быть, и в гости пригласят, к сытному столу, к дому, наполненному детьми, многочисленными родственниками, гостями, любовью, светом. Вот ведь как: живут у черта на куличках, а все равно – счастливы.
Нет, лучше не надо. Напоят, чего доброго. А Володька за рулем. Даказывай потом, что не выдержал вероломного напора деревенских! Эти и мертвого заставят стопку принять, их ничем не прошибешь.
Володьке нравилась деревня. Он не понимал, почему люди бегут из нее толпами. Раньше, понятно: паспортов не давали, держали впроголодь. Паши, ломи, село, гни спину на город за палочки. А теперь – красота. И дом культуры есть, и столовая, и кино, и дома о двух этажах с газом и туалетом, и школа, и библиотека. Вот, как например, в Алимове.
А люди бегут. И бегут так, будто пожар в совхозе или мор.
И ведь одеты все хорошо – женщины в добротных пальто, на мужчинах – шапки меховые. Сегодня одна зашла – на ней шуба с капюшоном, страшно подумать, сколько стоит шуба такая, непонятно, баба или мужик – стог какой-то! Шмыгнула куда-то на задние сиденья. Вовка не успел рассмотреть – толпа народу. Ну не из местного медведя такую пошили, правда?
Он окинул глазами путевую ведомость и заморгал. До Черемушек, последней деревни, должен ехать еще один пассажир. Неужели здесь, в Алимово выскочил? Глянул в зеркало: сидит. Сидит комом, тот самый «стог», в шубу кутается и не шевелится.
- Гражданочка! Эй? Просыпайтесь! Дальше транспорт не пойдет – не пройти!
Сказал так и покраснел. Стыдно. Ждут где-то гражданочку, а ее нет! И не будет сегодня. И что делать.
- Гражданочка! – Володя пошел по ряду. Тронул рукав лохматой шубы. Набрался смелости, коснулся капюшона.
- Убери руки, дурак! – вскрикнул вдруг «капюшон»... Надькиным голосом.
Володька отпрянул. Из недр мехов вдруг показалась красивая точеная головка Нади. Бывшей любимой. Хотя, вряд ли, единственной – как уверяли Вовку мужики на работе.
Долгая пауза. Володя не мог слова вымолвить. И чего это понадобилось эффектной Наде, бесцеремонно бросившей Володю за простоту и небогатость, в Черемушках, в непроходимой глуши, куда обычно городские только летом наезжают за ягодами. И то – бабульки, которым и черт не страшен, не то, что местные гибельные болота?
- Привет, Надюха! – Володька старался вести себя непринужденно, - а чего это ты? Там не Ленинград вроде? Или путь короче, если по прямой?
Ну да, съязвил. Но ведь и она его не жалела. Ишь, как покраснела, как клюква, соком налилась. Неужели родственники у Надьки в Черемушках? Вот так да! Вот так номер! И это она о деревенских, о рожаках своих, с таким презрением, через губу отзывалась? Дамочка… Ага!
- Чего смотришь? – Надя говорила отрывисто, резко, - чего встал? Поедешь? Или нет?
А как ехать? Дороги нет…
- У тебя в Алимово знакомые или родственники имеются? Ну… переночевать. Видишь, что творится? Подруги... там…
- Нет у меня ЗДЕСЬ никаких подруг. Никого я не знаю, - Надежда сказала это категорическим, не терпящим возражений тоном.
От своей Родины, не стыдясь, открещивается. Будто стыдно ей за эти места. Будто не Родина это, а зона какая, от которой не откреститься и не отмыться навеки.
- В автобусе замерзнешь. Пойдем, Надя. В конторе переночуем.
- Я здесь останусь. Мне тепло, - огрызнулась она.
Он хотел крикнуть ей, что она дура! Что ей, может быть, и тепло, а Володьке – не очень. Что в термосе кончился чай. И куска хлеба нет! Что он не намерен тут с нею до утра куковать!
Однако, смолчал. Потому что, в душе, он готов был с ней куковать хоть на северном полюсе. Вечно. Один на один в такую ужасную и такую прекрасную новогоднюю ночь. Что-то, все-таки ТАМ происходило правильное, коли соединило их в одном автобусе. Без свидетелей…
Автор: Анна Лебедева