Дверь скрипнула. Клавдия вздрогнула от неожиданности. Сколько времени собирается петли смазать, да руки никак не доходят. Конечно, мужик бы был в доме, так давно бы уж все сделал. А тут самой приходится думать.
- Ты чего, мама, испугалась? - Спросила Нина.
- Да сидела вот, задумалась, а тут ты зашла. - Ответила Клавдия шепотом, чтоб не разбудить Васятку. - Гли ко, уснул у меня на руках. На кошку осердился, что убежала. Поревел, поревел, да и уснул. Возьми его да на кровать положи.
- Сейчас, только постель разберу.
Нина убрала с кровати горку подушек, сняла покрывало и подзор, откинула одеяло. Потом взяла Васятку, положила на кровать, укрыла одеялом. Они с Васяткой спали на Клавдиной праздничной кровати, а та на лето вообще из избы ушла спать в клеть, где стояли у нее сундуки, лари с мукой да зерном. Тут же приткнулась ее деревянная кровать под пологом. Хорошо тут спится, ни мухи, ни комары не одолевают.
- Ну, Слава Богу, еще одну грядку одолела. Лук то весь теперь видно стало. Завтра морковь начну полоть. Больно уж копотно ее в траве то искать, а тянуть никак нельзя, потом вся зарастет, замучишься.
Клавдия посмотрела на сноху и улыбнулась. Живет то совсем немного в деревне, а уж как деревенская разговаривает. И не скажешь, что до этого года грядок не видывала. Сноровистая оказалась девка.
Пока Нина укладывала сына, Клавдия поставила самовар. Он уж давно ждал своего часа. Уж и вода налита, и угли положены. Только спичку чиркнуть да к берестке поднести. Вот и все дела.
На улице уж сумеречно стало, но женщины лампу не зажигали. Чего зря керосин жечь, ведь не иголки вдевать. А ложку мимо рта не пронесешь. Так и ужинали в сумерках, а потом и чаи гоняли. Вот тогда и начала свой рассказ Клавдия. Нина слушала ее раскрыв рот. Вот те раз. Она то думала, что к старухе приедет, а тут вон что творится.
- Ну и что дальше будешь делать?
- Не знаю. Рябинка что то не помогает. Давно уж пью. И посоветоваться то, поговорить мне не с кем.
- А что тут такого. Ведь ты сама ничего не делала. Он же все.
- Ох, Нинушка. В таком деле мужику всегда веры больше. Он то отбрешется, а я крайняя останусь. А в деревне ведь знаешь как. Людской суд самое страшное дело. Люди от тебя отвернутся. Тяжело это. Вам городским не понять. Вот и хожу, таюсь ото всех. Ладно сама то худая, живот то не больно заметно. Да и утягиваю я его немного, чтоб меньше казался.
- А если не получится у тебя ничего. Ведь семь месяцев скоро. Родишь, а потом чего делать будешь.
- Не знаю, ничего не знаю. Я, как ты объявилась, думала, что к тебе уехать, помогать с Васяткой. А там и с дитем бы чего-нибудь решилось. Да ведь из колхозу не отпустят. Справку никто не даст. А без справки куда поедешь.
Клавдия облокотилась, уронила на руки голову и горестно задумалась. После того, как Нине все рассказала, ей стало чуток легче. Выплеснула все, что копила в себе. Даже дышать ей после этого легче стало. Сколько времени в себе все носила. Она хоть и понимала, что Нина ничем ей не сможет помочь, но хоть теперь ей было с кем поговорить об этом. И есть человек, который выслушает, и даже пожалеет ее несчастную.
- Мама, а жена то Егора ничего не знает?
- По зиме она как то в лавке меня остановила. Начала было ругаться со мной. Сказала, что с Егором разругалась и он пригрозил, что ко мне уйдет вроде бы. Баб там полная лавка была. Я то и ругаться даже не стала. Тихо так ей сказала, чтобы опомнилась. Егор то меня на шесть лет моложе. А она мне чуть ли не в дочки годится. Сдурела что ли, говорю я ей. Я уж старуха для него. А ты молодая еще совсем. Он так, чтобы тебя позлить сказал, а ты сразу и поверила.
У самой сердце аж зашлось. Как я только удержалась, да оправдываться не начала. Ладно я тогда еще не знала даже, что ребенка уже ношу. А то бы не знаю, чего нагородила в свое оправдание. Ладно Бог пронес. А тут еще бабы за меня вступились. Что, мол, ты зазря на человека набросилась.
А потом все. Ни разу ни одного слова не было. Ни косого взгляда. А сейчас она уж родила девчонку. Не до разборок ей. Видела как то, исхудала вся, один нос торчит. Видно тяжело ей ребенок то дается. Ведь одну бабу дитя красит, а у другой все жилы вытянет.
Сумерки постепенно перешли в ночь. На улице уже темень. А женщины все разговаривали. Сколько прошло времени, они не знали. Только Клавдия, выглянув в окно, вскрикнула.
- Гли ко, на востоке то уж заря алеет. Светать скоро начнет. А мы все сидим. Мне ведь на работу с утра бежать. Давай спать ложиться. Не проспать бы завтра.
У себя в клети она лежала и думала, что хорошо поговорила с Ниной. Как меду напилась. И она, хоть и молодая, поняла ее, не осудила за минутную слабость. Переживала вместе с ней и думала, как бы помочь. Только вот чем она поможет. Одна надежда на рябинку эту.
На утро обе ни словом не обмолвились о ночном разговоре. Будто и не было его. Нина топила печь. Потом собрала Васяткины одежонки, пошла стирать на речку. Васятку с собой взяла. А на реке благодать. Жалко конечно, что песка нет, но зато у бережка трава мурава такая мягкая, как шелковая. И солнышко уже по летнему греет. Да и как не греть, Июнь через три дня, лето начнется.
Раньше у Нины июнь был любимым месяцем. День рождения, она всегда ждала его. Папа с мамой всегда старались чем то порадовать свою дочку. Даже в самые тяжелые времена умудрялись ей делать подарки. В этом году ей двадцать шесть лет в июне исполнится. Но казалось Нине, что прожила она уже целую жизнь, трудную, тяжелую, полную лишений. Здесь, в деревне, она поняла, что жизнь то у нее совсем не закончилась. И не старая она совсем. Здесь и солнышко светит совсем по другому, и трава вон такая шелковая. А еще она встретила Клавдию. Теперь уже привыкла к ней и слово “мама” говорится, как поется.
После того, как Клавдия доверила ей свою тайну, рассказала о переживаниях, она стала еще ближе. И жалко ее Нине до слез. Живет ведь в деревне, среди людей, а поделиться не с кем. Клавдия никогда не рассказывала о своих подругах. Только с Фаиной познакомила. Но Фаина не подруга, просто соседка, с которой они делили трудности в военное время пополам. Да и сейчас частенько на выручку приходят друг к другу. Но подругами они не были, Нина сразу поняла это.
Майка частенько к ним прибегала. Полюбился ей Васятка, как с куклой играла с ним. А Нина и рада. Пока играют, она сколько дел переделает. Вот Майка и рассказывала, что плохо живут мамка с тятенькой. Сперва то она больно радовалась, когда он с войны пришел. А потом оказалось, что живого то в нем почти ничего не осталось. Все болит. Даже по дому он ничего делать не может. Фаина его и не заставляет. Пусть уж лежит лучше. А то совсем свалится, ей заботы еще больше.
Как то Фаина с Клавдией вечером сидели на завалинке, отдыхали после всех дневных дел. Тогда Нина случайно и подслушала, как женщина говорила.
- Уж скорей бы Бог его прибрал. Видно ведь, что не жилец. Пока хоть встает сам и то хорошо. А ну как совсем сляжет. Чего делать то буду.
Они еще о чем то говорили, Нина не прислушивалась особо. Слышала, Как Клавдия ее хвалила, да радовалась, что Васятка объявился.
- Ты уж не переживай больно то. На все воля Божья. Он ведь по терпению нам дает. Я думала, что уж только доживать мне осталось одной. А вот, гляди, счастье привалило. Я теперь как барыня живу. С работы приду, Нинушка уж все дела по дому переделала. И поговорить мне есть с кем. И ребенчишко по избе бегает. Это ли не радость. Что еще надо. Никто не знает наперед что будет. Может и мужик твой на поправку пойдет. Ты его в район, в больницу свози. Глядишь и подлечат. Молодой ведь мужик то.
- Ох, Клава. Может и вправду рано я его хоронить собралась. В больницу надо. Зиму пережили, летом то все одно лучше. Пойду к председателю, тормошить его буду, чтоб в больницу в район мужика увезли.
Нина тогда даже удивилась, что вот так, обыденно, решала Фаина судьбу своего мужа. И не скажи Клавдия про больницу, она сама бы и не подумала об этом даже.
Нина посмотрела на своего Васятку. Он сидел в траве и чему то улыбался. Не могла спокойно смотреть мать на эту улыбку. Внутри становилось так тепло, так хорошо. Она оставила свою стирку, поднялась на бережок к сыночку, заобнимала, зацеловала его. Как хорошо, что насмелилась она тогда, затащила к себе Василия перед отправкой на войну. А то не было бы у нее сейчас этой радости в жизни, не для кого было бы жить.
Нина даже не заметила, что к ним кто-то подошел. Только когда увидела перед собой босые ноги, подняла голову. Около них стояла красивая девушка, примерно Нининых лет, с распущенными волосами.
- Дает же Бог кому то такую красоту, - пронеслось у нее в голове.
Девушка и вправду была хороша. Она смотрела на Нину, на Васятку. Потом сказала, не здороваясь.
- А я тебя знаю. Ты к тетке Клаве приехала. Бабушка говорила. Меня Руфа зовут.
- Руфа? - Удивилась Нина. - Какое интересное имя. Никогда не слышала раньше.
- Руфина. Не знаю, что моим родителям в голову взбрело так назвать. Теперь уж и не спросишь. Оба на войне погибли. А я тут с бабушкой живу. А тебя как зовут?
- Нина. А вот это сынок мой, Васятка. Внук Клавдии.
Нина посмотрела на большую круглую корзинку, прикрытую платком, которую держала в руках девушка. Что можно собирать в эту пору на берегу реки. Руфа заметила, что Нина смотрит на корзину и опередила ее вопрос.
- Это я ходила мать-мачеху собирала бабушке. Ей уж тяжело, ноги плохо ходят. Вот и послала меня. Трава лечебная. Пригодится. Ну как, нравится тебе здесь в деревне?
Нина кивнула головой. Они разговорились, Нине все больше нравилась эта девушка. К концу разговора они уже считали себя подругами. Руфа пообещала, что придет к ним, как время будет, Она пошла по тропинке, петляющей по берегу дальше, а Нина вернулась к своей стирке.
Дома у нее все никак не выходила эта Руфа из головы. Она не была похожа на деревенских девушек, с которыми Нине уже удалось пообщаться. Жить здесь Нине предстояло все лето, хотелось найти подруг. Но почему то пока не получалось ни с кем сблизиться. Дальше простого знакомства дело не доходило. А вот в этой Руфе она вдруг почувствовала родственную душу. Нина решила, что придет Клавдия и она все расспросит про нее.