Антонина помертвела от страха. В горле пересохло – она не смогла даже закричать и позвать на помощь соседей, стояла посреди своей комнаты и, схватившись за шею, хватала воздух ртом и пучила глаза.
Виктор, в свою очередь, был спокоен. Он стоял, широко расставив ноги, и совершенно не вписывался в пространство узенькой комнаты-пенала. Если бы на плечи Виктора накинуть соболиную шубу, да переместить его на высокий московский холм, у подножья которого раскинулась шумная и пестрая ярмарка – ни дать, ни взять, Шаляпин с картины Кустодиева.
Те же белесые брови на круглом, барской лепки, румяном лице, капризный изгиб тонких губ, медвежья мощь во всей крупной фигуре и обманчиво ленивое благодушие в облике, скрывающее за собой тщательно замаскированную гневливость и твердость характера.
И эту отлично скрытую характерную черту существо типа Антонины, недалекой и вздорной бабы, действующей по жизни не умом, а примитивными инстинктами, понимающую лишь позицию физической силы и физического здоровья, хорошо уловило в Викторе. Потому и не посмела она заверещать благим матом: «Убивают!» или еще хлеще: «Насилуют!». Себе дороже. С такими, как Виктор, лучше не связываться! Никогда! Какая же гадина - Тонькина родная доченька! Какую же знатную свинью подложила матери!
- Неважно у нас с вами получается, Антонина Ивановна! – наконец зарокотал Виктор.
Вроде бы, без злобы зарокотал, но спорить с ним у Тоньки не было никакой охоты. Однако – вякнула:
- Я сейчас полицию вызову! Ты чего меня хватаешь? Чего среди ночи в квартиру вламываешься?
Виктор посмотрел на часы, хмыкнул, и уселся за стол, широко расставив локти и сцепив пальцы рук. Его взгляд буравил Тоню. Старый венский стул жалобно заскулил под тяжестью мужчины.
- Девять вечера, тещенька дорогая! Уж прости, не известил вас о визите. Работаю до восьми, не выкроить время. А дела не ждут. Так что, извиняйте, а поговорить нам придется. Да ты присядь, Антонина Ивановна, присядь! Неудобно как-то.
Тоня присела на краешек стула.
- Что же вы так Лариску не любите? Разве она виновата перед вами? Что вы ее каждый раз до слез доводите, неужели не жалко? – продолжил Виктор, - нет, не жалко. Вы от нее не отстанете, пока до петли не доведете, правильно?
- Витя, да что ты говоришь такое? – пискнула Тоня, - я же мать!
Виктор шарахнул по столешнице здоровенным кулачиной. На лаковой поверхности образовалась глубокая расщелина.
Он смахнул со стола щепочки и крошки, неторопливо достал из нагрудного кармана куртки чистый носовой платок и аккуратно вытер ладонь.
- В гробу я видал таких мамаш.
Антонина уставилась на трещину круглыми от страха глазами. И, (поди ж ты, поганка какая), невольно подумала про неопровержимое доказательство перед полицейскими – вот какой у нее зять, собака, агрессивный! Угрожал! Убить обещал!
- Любить собственную дочь я вас заставить не могу. Горбатого только могила исправит. Да и зачем? Есть такие люди, которые не меняются никогда. Хоть что с ними делай. Хоть кол на голове теши. И вы, дорогая теща, вот именно такой человек! Уж не знаю, как это получилось, но вашей злобы на добрую дюжину хватит. Вам же хуже. Злобствуйте дальше. Авось, собственным ядом отравитесь.
Только дочку я вам в обиду больше не дам. Ей волноваться нельзя. Она ребеночка ждет. Слабенькая Лариса у нас, врачи предупредили: климат ей менять срочно надо. Вот я и заморочился: избу материнскую продал, (хорошая изба, крепкая, у леса, нашлись охотники купить) квартиру на продажу выставил, еще кое-каких деньжат наскреб – на домишко у моря хватит. Корешок у меня есть, хороший паренек – за недорого продаст. Места там не туристические, хоть и море рядом, и воздух легкий, и красота вокруг – для Ларисы – самое то. Пусть гуляет себе, купается, да персики трескает, а ребеночка мы родим здоровенького!
Увожу я вашу дочку, дорогая Антонина Ивановна, навсегда увожу. Лариска, конечно, не ехидна, будет, дурочка, за вас переживать. Даже приезжать к вам будет. Да только толку от этого мало – не наездишься. Семья, ребенок, хозяйство… А там, может, и еще детишки пойдут… А вы тут одна-одинешенька останетесь. Одной плохо. Очень плохо. Плачь, не плачь, никто не услышит. И по телефону не наплачешься, дочка сию минуту сюда не прилетит.
И все ваши уловки в этом случае не прокатят: я Ларису знаю: хоть и трепетная она девка, и к вам уважительная, а все равно выберет ребеночка и меня! Иначе, как объяснить ее поведение – самому близкому человеку, матери родной, а не сказала ничего. Ни-че-го-шеньки! А ведь пять месяцев уже! Вот какая к вам любовь, Антонина Ивановна, вот какое к вам доверие!
Тоня опять прижала правую руку к шее – спазмы не отпускали. Горькое чувство разлуки было сильнее чувства страха перед зятем. Обида, фатальная, необъяснимая, всепоглощающая затопила, заполнила собой все вокруг. Обида и беспомощность – ничего уже не сделаешь, Витька прав, дочь никогда не променяет собственного ребенка на мать. На никудышную, не любящую мать. На никудышную, не любящую бабушку. Ничего не сказала… Промолчала… Береглась от кого? От родной мамы, Господи…
Виктор поднялся, нацепил на круглую башку кепку.
- Ну, Антонина Васильевна, будьте здоровы! – он двинулся к двери и, уже открыв ее, вдруг обернулся:
- Я чего приходил-то… Мы с Ларисой приглашаем вас на семейное торжество! Ждем 31 декабря, как дорогого гостя. Приходите в любое время – будем рады! Посидим по-хорошему, семейно. Заодно и попрощаемся! Вчера покупатели квартиру осматривали, хотят управиться с покупкой поскорее, до праздников. А там, сами понимаете, столько хлопот с отъездом…
Виктор ушел.
Сначала Тоне хотелось позвонить дочери и высказать ей свои претензии. Но она побоялась это делать – чревато неприятными последствиями.
Потом в голову пришла мысль что-нибудь с собой сотворить. Повеситься, например. Ну… не до конца, чтобы живой остаться. Или вены порезать… Лариска почувствует глубокую вину – причина простая – из-за нее мать чуть самоубийством жизнь закончила. Но… за всеми картинами всевозможных самоистязаний вставал силуэт зятя, грозный и непоколебимый. Если у Лорки от потрясения случится выкидыш, то Витька, ей-богу, поможет теще красиво уйти из жизни по-настоящему. А что? Ему терять нечего.
Лорка, Лорка, что же ты так… жестока…
Инстинкт самосохранения был настолько силен, что Антонина смогла только заплакать от бессилия. Улетела птичка. Не будет больше у Тони личной урны для слива вонючего де*ьма! «Все, Тонечка, закончилась твоя комфортная жизнь, все, тещенька дорогая!» - приятным Витькиным баритоном звучало в Тониной голове.
***
Морской бриз был нежен. Он чувственно касался Лоркиного лица и шеи. Лора осторожно ступала босыми ногами по мокрому песку, каждое мгновение удивляясь и радуясь щекочущей ласке набегающей волны.
Щеки молодой женщины порозовели, а волосы, спутанные игривым ветром, сияли на утреннем солнце.
Кто бы мог подумать, что совсем недавно эта прекрасная нимфа сжималась в комочек, прижимаясь к едва теплой батарее? Никто. Потому что, нет никого красивее и чудесней любимой и любящей женщины. Женщины – матери, хранительницы очага, властительницы сердца сильного мужчины. Настоящего мужчины, созданного Господом для защиты, для победы, царя всего и хранителя всего, наследующего Землю во имя сохранения Божьих даров, всех тварей и всего, что на земле произрастает, и трав, и злаков и деревьев!
И вот она, властительница мужского сердца, воспетая мудрым Соломоном в «песни песней», уверенно и мягко ступает по мокрому песку, оставляя за собой маленькие, влажные следы изящных ножек... Виктор рядом. На его руках сидит малюсенькая девочка, его отрада и щемящая любовь, крохотная дюймовочка, продолжение и копия красивой мамы. Все у них будет хорошо, потому что, иначе и быть не может.
Нагулявшись по кромке ласкового моря, они вернутся в свой маленький домишко, накормят сонную дочку и уложат ее спать в кроватку на прохладной, увитой виноградом веранде. Потом пообедают – смачно и со вкусом – свежеобжаренной барабулькой, которая так и просится в рот. Потом и сами вздремнут – сегодня у Виктора выходной, и вздремнуть после сытного обеда сам Бог велел.
Лариса обожает спать с ним в обнимку – муж даже во сне не выпускает Ларису из объятий. Но эти объятия не душат и не давят – они защищают, как нерушимая скала, от холодных вихрей и стужи. Спится под такой защитой крепко и спокойно.
Впрочем, долго разлеживаться не стоит. Завтра у супругов очень хлопотный день. Они ждут в гости маму. Все-таки, курортный климат, и пожилому человеку полезно отдохнуть и набраться сил в таком чудесном, тихом, не испорченном туристами месте. Ей понравится – Лариса это точно знала. Да и внучку с бабушкой познакомить давно пора. Та устала любоваться только фотографиями в сети и мечтает обнять кроху. Она ее обязательно полюбит – и в этом Лариса была абсолютно уверена. Полюбит и решит остаться здесь навсегда, рядом с близкими людьми – Виктор уже оборудовал для тещи уютную комнату с видом на море.
- Ей тут обязательно понравится! – говорил он, - гляди, она и уезжать не захочет! А и пусть остается, чего ей там одной куковать, в гнилом-то углу!
И он, в свою очередь, уверен: Антонина останется. Ради внучки. Ради дочери. Останется, никуда не денется. В гадюке давно уже кончился яд – тренироваться не на ком. А если и вздумает Тоня попробовать свои силы на Ларисе, то ничего у нее не получится – зубы обломает. Не та уже Лора, не мышка-норушка пугливая, а горделивая королева, мать, хозяйка целой вселенной! Он, Виктор, лично, создал эту Галатею, создал себе на счастье!
Хотя, между нами говоря, она так и осталась для него ненаглядной «мышенькой» и «крыской сопливенькой» . Но это уже их супружеское право, как друг друга называть, правда ведь?
Автор: Анна Лебедева