Антонина Ивановна не считала себя неправой. Она считала себя несправедливо обиженной. Мысль о муже Коле, бросившем ее много лет назад, до сих пор свербила небогатый извилинами мозг.
Почему он так сделал? Скучно ему стало, уныло, душно? Какой бред! Если мужик женился, тут уже не до веселья, должен понимать. Корми семью, носи в клювике зарплату жене и помалкивай. Теперь ты обязан! Должен! Так Мышкину учила мама, осевшая в городе лимитчица.
В деревне, ясен пень, житье несладкое. Все девки тогда скопом в города подались. Мать Тони кровью и потом вгрызалась в каменное тело города и не пяди не оставляла врагу, всем этим романтичным девочкам с пропиской. Всё им! И лучшие парни – им! И лучшие квадратные метры – им. И университеты, и библиотеки, и рестораны, и уютные рабочие места! А что оставалось деревенским – дышать ядовитыми парами красок советского производства, выплевывать к старости легкие, давиться цементной пылью и полжизни не вылезать из стоящей колом робы.
Потому и вцепилась Тонина мама в какого-то студента Ваню, аки паучиха в муху. И мокрые глаза родителей студентика – вовсе не свадебная легенда. Они плакали, потому что Тонина мама беременным пузом приперла их (интеллигенцию вшивую) к стенке. Выбила, выдрала с мясом комнатенку в коммуналке. Выгрызла из паршивого папашки (с худой овцы, как говорится…) все до копейки. И когда он стал мекать что-то о разводе и приличных алиментах – ославила Ваню на весь его захудалый НИИ!
Тоня папашу не любила. За что его любить? Он в общей помывочной тряпкой дно ванны застилал, чтобы вода не шумела – так уважал своих соседей. Слабак! Он и слова не смел против мамы сказать! Так и околел под забором в сорок семь лет. То ли от приступа, то ли от пьянки...
Правда, потом, заневестившись, Тоня очень стеснялась своей курпулентной родительницы. Рядом с тихим мужем она смотрелась комически. Было, чего стесняться - жених Коленька – штука не простая. Тоня его вымолила и выходила! У Коленьки папенька служил при продуктовой базе – самого директора возил! Маменька работала в магазине. Тоже – не хухры мухры!
Тоня следовала наказам своей мамы – брать в мужья не абы кого, а со смыслом, с перспективой!
А все остальное – дело техники. Тоня долго мурыжила нетерпеливого парня, разжигая в нем горячий интерес: что за недотрога такая? Все дают, а эта – нет. Другим способом у Тони пришить к себе Николая не получилось бы – мозгов маловато и образование – так себе.
Ну а потом выгадав момент, допустила до драгоценного тела. Ничего такого особенного Николай в Тоньке не разглядел и не нащупал. Решил вильнуть хвостом – ан нет! Будущая теща раскрыла варежку, обещая дойти до «самого»! Сулила будущему свату «в-о-о-от такие проблемы!»
Сват на самом деле испугался. Хоть его начальник не больно отличался целомудренной нравственностью, но берега видел. Враз от такого водителя избавится – ему пятна на лице коллектива не нужны. Пришлось брать Тоню замуж. С помпой. Со свадьбой в ресторане и пупсом на «волге».
Через девять месяцев на свет появилась Мышкина Лариса. И до того тщедушная, мелкая, страшненькая, что новоявленные родственники поморщились даже:
- Антонина, ты вроде бы кушала хорошо. Ни в чем мы тебе не отказывали… Что ж ты сплоховала-то?
Хорошо, Лорка беззубой родилась, а то и зубы посмотрели бы. Как у лошади на рынке. А обиднее всего было видеть лицо Коли. Он и так-то ребенка не хотел. Потом смирился – надеялся на сына. А тут такая лягушенка…
Мамаша Тони губы сурово поджала – разочаровалась не меньше Николая. Поправила на голове кандибобер, прошитый блескучей нитью, поерзала на стуле – да так и не расстегнула тесное на животе пальто с отложным воротником из стриженой норки (или кошки).
- Я пойду, Тоня. Теперь ты мать – возись сама. А мне с младенцами таскаться давление не позволяет!
И ушла, оставив на пеленальном столике ненужную пока ребенку пирамидку «Жирафенок».
Антонина тогда уже почувствовала вселенскую обиду: разве она виновата? Спросили бы свекор со свекровкой, да и мама поинтересовалась бы – каково Тоне было с козлом по имени Коля? Да спокойные ночи можно было по пальцам пересчитать! Козел Коля куражился над женой, как хотел! И обзывал всяко-разно, и домой не приходил. И… и… баб водил в квартиру, пока Тоня в больнице лежала.
Что она – не знает? Не знает? Волосья чужие по всей кровати, в ванной, на раковине! Запахи духов… Соседка шепнула про одну, расфуфыренную «простигосподи»!
Где тут нормальному ребенку родиться.
К Ларисе она относилась, как к браку. Надеялась родить еще одного, «хорошего», без изъянов и недостатков. Но Коля даже не смотрел в Тонькину сторону. Тоня грозилась профкомом, грозилась, что письмо в "Работницу» напишет… Николай откровенно над нею ржал. Настало такое время, что все профкомы, обкомы и прочие «комы» канули в лету. Человек человеку – враг. Новая эпоха настала!
Потому и бросил Николай жену бессовестно и вероломно. На пару с папой занялся бизнесом и зажил на широкую ногу. Чихать он хотел на дуру, на мамашу дуры и на их «вы*ердыша».
Вся обида, вся злость, вся ненависть досталась маленькой Лорке. Особенно, после бабушкиной кончины, когда Антонина потеряла единственную свою опору. Одна польза – жилые метры в наследство достались. На этом – все!
В Новогодние праздники было совсем тяжко – все вокруг веселятся, угощаются, чем Бог послал (И не жаловались, что Бог не всем послал красную икру и копчёную колбасу. Селёдка под шубой не хуже!), песни поют, на ёлку всей толпой вываливаются, а Лора с Тоней спать укладываются.
- Какой тебе Новый Год? – рявкает Антонина, - я тебе сейчас покажу «Новый Год!»
И, хлясть Лоре полотенцем по лицу…
Что из Ларисы выросло, нетрудно догадаться. Ну и чего тут догадываться, если основными материнскими прозвищами были «Овца», «Коза», «Моль», «Уродка». Это самые мягкие, прошедшие цензуру слова.
Потому и шуршала Лорка по материнской комнате, как запечный таракан. Как золушка. Пошуршит, пошуршит, а потом на работу уберется. К тому времени Антонина совсем распоясалась. Жизнь вокруг себя сделала настолько невыносимой, что ее никто терпеть не мог – во все стороны разбегались, как те же тараканы от тапка.
И случилось чудо – в нашу серенькую, забитую мышку влюбился богатырь Витя. Влюбился и увел Лору в свою богатырскую одинокую берлогу. И Лора, вздрагивавшая поначалу от его баса, потихоньку привыкла к мужу и вдруг раскрылась, как прекрасная наивная ромашка раскрывается от солнечной ласки. Распустила нежные лепестки и явила на свет золотое сердечко!
Витя обожал свою трогательную ромашку, свою мышку-норушку, крошечку ненаглядную, травочку лесную, детоньку любимую. От любого косого взгляда зверел и сжимал кулаки. Это же надо быть Тоне такой дурой – вместо того, чтобы радоваться за дочку, еще больше травить ее! Травить, не замечая налитых кровью глаз зятя!
Лора регулярно маму навещала: мыла полы, таскала ей большую часть своей зарплаты, дарила нехитрые подарки и покупала дорогие лекарства. Да много чего делалось Ларисой для неблагодарной матери тайком от мужа. Его помощь (на официальном уровне) принималась, как должное. И этого Тоне было мало. Хотелось больше. Точнее – все!
Причина? Простая! Вот помрет Антонина – кому достанется комната? Конечно, зятю, этому хмырю двухметровому. Вон, рожу какую наел, ждет, поди, когда теща окочурится. Быстренько комнатку отхватит! А эта дура чахоточная смотрит на него влюбленными зенками и правды не видит! Л-ю-ю-ю-бит! Подтирает ему *опу и еще спасибо говорит!
В общем, типичной ведьмой оказалась Антонина, злобной и жадной крысой, грызущей ребенка единокровного без жалости и мук совести. (Да простят меня крысы – они и то к своему выводку так не относятся)
Поэтому и был составлен Виктором отчаянный план. Потому он и решил поставить точки над «и».
***
В один из предновогодних вечеров, когда уставшие соседи Антонины ложились в свои кровати в надежде хоть немного отдохнуть перед чередой таких утомительных, но таких любимых новогодних праздников, в дверь большой коммунальной квартиры раздались два коротких звонка.
Кряхтя и чертыхаясь, Тоня обула ноги в тапки и прошаркала по длинному коридору - открывать. Глянула в глазок и обомлела – зять. Поджилки и Тони затряслись. Отворять дверь она не захотела. И не открыла бы, да молодую соседку Катьку, трясогузку, черт принес на ночь глядя. С интересом взглянув на импозантного здоровяка, Катя открыла дверь ключом. Витя протиснулся за нею вслед.
- Здрасте, Антонина Ивановна, а к вам – гость.
Тоня хотела раствориться в пространстве. Но Виктор нежно взял ее под локоток: «Здравствуйте, тещенька моя дорогая!» - и повел к комнатушке, третьей слева. «Тещеньку» умело вместе с Витей снежным вихрем.
Был бы кто постарше на месте легкомысленной, ветреной Катерины, так бы полицию уже вызвал, от греха подальше! Но никого в длинном коридоре, заставленном всякой всячиной, увы, не было.
Жизнь Антонины, подобно нити в руках сестер-мойр, натянулась и зазвенела – вот-вот старшая из сестер, Атропос, щелкнет своими ножницами и решит судьбу женщины.
Автор рассказа: Анна Лебедева